В книге Салли МакФейг "Метафорическое богословие" (1982) высказывается необходимость возрождения идеи о метафоричности таких мужских наименований Бога, как "Отец": аналогии подчеркивают сходство между Богом и людьми; метафоры утверждают, что кроме этих сходств имеются и существенные различия между Богом и людьми (например, в области рода).
2. Природа греха. Многие феминистские авторы предполагают, что такие проявления греха, как гордость, честолюбие или чрезмерное самоуважение — фундаментально мужские по своей ориентации. Утверждают, что они не соответствуют чувствам женщин, которые переживают грех как отсутствие гордости, честолюбия или самоуважения. Особое значение в этом смысле имеет обращение феминисток к идее о несостязательных взаимоотношениях, избегающей такие понятия, как низкое самоуважение и пассивность, которые были характерными чертами традиционного женского поведения в обществах, где господствуют мужчины. Эта мысль особенно энергично высказывается в работе Джудит Пласков "Пол, грех и благодать" (1980), представляющей собой глубокую критику богословия Нибура с феминистской точки зрения.
3. Личность Христа. Многие феминистские авторы, и в первую очередь Розмари Редфорд Рютер в книге "Сексизм и разговоры о Боге", утверждают, что христология служит основной почвой для проявления сексизма в христианстве. В своей работе "Рассмотрим Иисуса: Волны обновления в христологии" (1990) Элизабет Джонсон исследовала то, как мужское начало Христа подверглось богословским злоупотреблениям, и предложила соответствующие исправления. Здесь можно отметить две области, имеющие особое значение.
Во — первых, мужское начало Христа иногда использовалось в качестве богословского основания для мнения, что только мужчины могут адекватно представлять Бога, или что только мужчины могут служить ролевыми моделями или аналогиями Бога. Во — вторых мужское начало Христа иногда использовалось в качестве основания для сети верований, касающихся человеческих норм. На основании мужского начала Христа утверждалось, что человеческая норма — мужской пол, а женщины — второсортны, или менее идеальные люди. Фома Аквинский, который называет женщин незаконнорожденными мужчинами (очевидно, на основании устаревшей аристотелевской биологии), — пример этой тенденции, которая оказала большое воздействие на вопросы руководства Церковью.
В ответ на эти утверждения, феминистские авторы считают, что мужское начало Христа — условная черта Его личности так же, как и Его еврейская национальность. Это условный элемент Его исторической реальности, а не существенный аспект Его личности. Поэтому нельзя позволить, что бы это служило основанием для господства мужчин над женщинами, точно так же как евреев над не евреями, или плотников над водопроводчиками.
Оценка феминистской критики традиционного богословия будет дана ниже, в соответствующих местах данной книги.
Постмодернизм
Постмодернизм обычно считается неким порождением культуры, без абсолютов, точных определений или оснований, находящим удовольствие в плюрализме и расхождении мнений, и мыслящим категориями радикальной "ситуативности". Постмодернизм — расплывчатое и плохо определенное понятие, которое лучше всего описать как общее интеллектуальное мировоззрение, возникающее из распада модернизма. Хотя многие авторы все еще считают, что модернизм жив и активно действует, такой взгляд начинает встречаться все реже.
Далее следует отметить, что модернизм — расплывчатое понятие. Можно утверждать, что сама идея постмодернизма "предполагает, что наш век достаточно цельный, чтобы говорить о его окончании". (Давид Кольб); однако большая часть западной культуры этому не соответствует. Трагедия Освенцима — ярчайшее осуждение "претензий на новое творение, ненависти к традиции и поклонения своему "я" (Кольб), характерных для модернизма. Именно модернизм, с его настойчивым стремлением порвать с прошлым, породил нацистскую трагедию и сталинские чистки. Произошло общее падение доверия к вере Просвещения в способность разума служить основанием для всеобщего познания мира, включая Бога. Разуму не удается обеспечить нравственность, подходящую для мира, в котором мы живем. И после этого падения доверия к всеобщим и необходимым критериям истины, пышно расцвели релятивизм и плюрализм.
Дать полное определение постмодернизма практически невозможно; тем не менее, можно определить его основные общие черты, которые скорее всего могут встретиться студентам христианского богословия, особенно в североамериканских колледжах и университетах. Это предрасположенность к релятивизму или плюрализму в вопросах об истине. Используя язык, ставший характерным для этого движения, можно сказать, что постмодернизм представляет ситуацию, в которой обозначение заменило обозначаемое в качестве центра ориентации и ценностей.
В свете структурной лингвистики, первоначально разработанной Фердинандом де Соссюром, а впоследствии Романом Якобсоном и другими, признание произвольности лингвистического знака и его взаимозависимости с другими знаками означает конец возможности фиксированных, абсолютных значений. Такие авторы, как Жак Деррида, Мишель Фуко, Жан Бодрийар утверждают, что язык причудлив и капризен и не отражает каких‑либо всеобъемлющих, абсолютных законов. Он произволен и неспособен раскрывать смысл. Бодрийяр утверждал, что современное общество запуталось в бесконечной сети искусственных знаковых систем, которые ничего не обозначают, а лишь увековечивают систему взглядов тех, кто создал их.
Одним из аспектов постмодернизма, особенно хорошо иллюстрирующим эту тенденцию, указывая в то же время на ее одержимость текстами и языком, является деконструкция — критический метод, который по существу заявляет, что личность и намерения автора текста не имеют значения для толкования этого текста, поскольку в любом случае в нем нельзя выделить смысл. Все толкования одинаково правильны или одинаково бессмысленны (в зависимости от вашей точки зрения). Как заявлял Пол де Мен, один из ведущих американских сторонников этого взгляда, сама идея "смысла" имеет привкус фашизма. Она подразумевает, что кто‑то обладает властью определять, как следует понимать то или иное литературное произведение, отвергая тем самым право других свободно толковать его и ущемляя их творчество. Такие академические ученые как де Мен, Джефри Гартман, Гарольд Блум и Дж. Хиллис Миллер придали этому подходу, получившему расцвет в культурной среде послевьетнамской Америки, интеллектуальную респектабельность.
В богословском отношении следует выделить следующие две тенденции как имеющие особое значение. Хотя еще не совсем ясно, каким может быть их долгосрочное влияние, они скорее всего сохранят свое значение до конца этого века.
1. Толкование Библии. В традиционном академическом толковании Библии преобладал историко — критический метод. Этот подход, возникший в XIX в., подчеркивал важность применения критических исторических методов, таких как установление "Sitz im Leben" (культурно — исторический фон, букв. нем. "место в жизни") евангельских рассказов. Развитие структурализма и постструктурализма в 1970–1980–х гг. поставило этот метод под сомнение.
Ряд ведущих литературных критиков 1980–х гг. (таких, как Гарольд Блум и Фрэнк Кермоуд) вторглись в область толкования Библии, высказали свои сомнения по поводу таких понятий как "официально узаконенное" или "научно респектабельное" толкование Библии. Постмодернизм крайне подозрительно относится к тому, что в библейском тексте есть смысл, указанный церковными властями, либо академическими кругами.
Среди конкретных влияний на толкование Библии, следующие представляют особый интерес. Анализ силовых взаимоотношений между толкователем и общественностью, проведенный Мишелем Фуко, поднял ряд вопросов о потенциально репрессивной роли "официальных" толкователей Библии. Работы Жака Дерриды поставили вопрос о том, как различные толкования библейских текстов могут привести к противоречивым прочтениям Священного Писания. Жан — Франсуа Лиотар высказал предположение, что то, что он назвал "les grands recits", великие библейские повествования, служат лишь увековечению светских идей, свободно основанных на этих повествованиях. Это поставило вопрос о том, как можно истолковать Библию, так, чтобы опровергнуть, а не подтвердить исходные посылки западного мышления (хотя работы латиноамериканских богословов освобождения наводят на мысль, что эта проблема значительно менее серьезна, чем считает Лиотар).
