"Восход солнца… Восход солнца над уснувшей навеки цивилизацией"

Все! Хватит с меня! Невыносимо. Мучительно! — Ирэн мотала головой сидя посредине столовой Алининого, отъехавшего со всей семьей отдохнуть брата, прямо на паласе, отодвинув стол в угол, сидела по-турецки, раскидывая вокруг себя банки из-под выпитого пива и продолжала пить, — И главное, что ничего не понятно. Подумать только — я пишу статьи, я делаю работы аналитического, психологического, философского, социального плана, но чем больше пишу, тем больше понимаю, что я ничего не понимаю. Я больше не могу! Зачем я вся, когда я вся одна! Уже кончается сентябрь, а лето прошло как во сне… Годы уходят!

Алина, вернувшись от Алексея и увидев подругу в таком состоянии, застыла в дверях, усмехнулась печально и, присев перед ней на корточки, хотела что-то сказать, но глубоко задумалась.

Она окинула внутренним философским оком всю жизнь, во всех её мелочах, во всех проявлениях — от жизни амебы, до жизни дворняги, от жизни бомжа, до собственной жизни. И вдруг поняла, что жизнь сама по себе механистически равнодушна, как впрочем, и смерть, ну что это за повесть — о жизни и смерти амебы?.. Что может противопоставить вроде бы живая амеба своей собственной жизни, своей смерти? И только любовь в этом случае обладает энергией не просто желаний, а страсти. Это энергия неравнодушия способная раздвигать и перемещать пространства жизни и смерти. "Смерть — это равнодушие, которое боится лишь любви. Любовь, как ток энергии, единственная спасающая сила" сложилось в ней умозаключением. Алина произнесла его в слух, но Ирэн не услышала её, а плавно перейдя с высказывания своих недовольств на возмущение нерешительностью своего нового жениха.

"Ирэн! Ирэн! не отвлекай меня! Что-то важное сейчас происходит со мной! — молила про себя Алина, — Главное не расконцентрироваться… главное не рассыпаться в эмоциях и мелочах! "- А сама сказала: — Послушай, ты просто заблудилась.

— Заблудилась. Как Мальчик-с пальчик по камушкам… Людоед что ли разбросал их?.. — хмыкнула Ирэн, размазывая черные слезы. — Это я не плачу, просто тушь с ресниц потекла и разъедает глаза. — Стесняясь своих слез, пояснила она. — Но сколько же можно жить в ожидании?!

"Я слушаю сейчас её болтовню, думала Алина, поглядывая на Ирэн, а он умирает".

Атрофия тканей… заражение крови! Он примет свою смерть, как данное. Он не вызовет "скорую"… Он… Он. Он!" И все время, пока слушала, набирала номер его телефона. Она знала, что он дома. Но он не поднимал трубку. И молилась, помня чье-то изречение из святых — "если хочешь спасти человека, помолись за него, чтобы были у него и силы и желание спастись самому".

— Между прочим, — догадалась Ирэн и тут же стала совершенно трезвой, этот твой гений совершенно ужасный человек, к нему приходят журналисты брать интервью, а он их посылает. Может договориться о встречи и не прийти, дверь не открыть. Иногда он сидит у себя дома, и неделями к нему не дозвонишься, — просто не поднимает трубку. Мне моя подружка — Наталья рассказала, что однажды она приехала к нему с телекомандной, а он сказал, что тиражирование телевидением все портит, снижает идею, а его интересует только сакральная передача информации, поэтому снимать им свой концерт не даст. Как можно!.. Это в наше время, когда все гонятся за рекламой! Ему что — деньги не нужны?! Невероятно мрачный тип. Одна моя знакомая говорила, что у него рак крови. И зачем он тебе, не понимаю! Нашла себе любовь на помойке жизни! — совершенно успокоилась Ирэн, закурив, продолжила: — Совсем с ума сошла — то носишься по этапам со своим вечно пьяным поэтом от фотографии… А где он, где теперь? Бросила мужа, который тебя кормил, кажется, что живешь ты лучше других, а на хлеб насущный не хватает. Одумайся! О чем ты думаешь?

— Я?! О любви, — печально вздохнула Алина, — Потому что не жизнь борется со смертью, а любовь с нелюбовью, и эта борьба называется жизнь.

Но её рассуждения вдруг прервал телефонный звонок. И взвыла душа Алины: — Алексей!..

Они шли рядом по бульварному кольцу — она уже пышноволосая с прической похожей на одуванчик, вся в легком шелке и он бритоголовый, настолько странный лицом, что в глаза прохожих читалось мимолетное ощущение шока. Шли, словно шествовали с полной ответственностью в каждом шаге. Подошли к киоску. Алексей купил две пачки сигарет.

— Что-то надо еще, — сказала Алина, сосредоточенно оглядывая мелочевку киоска.

— Ты точно знаешь — что надо? — спросил он серьезно, заглянув ей в глаза, — А то смотри, аристократы духа не позволяют себе ничего лишнего, того, что не служит их внутренней идее.

— Лишнего?.. Точно сказал.

— Так что тебе купить?

— Нет. Я сама. Я должна подарить тебе… — проговорила она, ещё не зная, что именно. Но взглянула на прилавок и неясная идея, зародившаяся в ней, вдруг обрела окончательную форму, и Алина купила шоколадное яйцо с игрушкой-конструктором внутри.

— По этой игрушке, можно гадать. Если там, к примеру, самолет, то, значит, ты поедешь в другую далекую страну…

— Не нужны мне другие страны, что за блажь, ездить по свету глазеть. Все равно, будучи туристом, ничего сокровенного не увидишь. Я хочу другого, я хочу группу создать, чтобы исполнять такую музычку… на основе гармоний древнего Египта, Тибета и одного из направлений тяжелого рока — Сванса. Слышала?

— Сванс? Это лебедь? Лебедь у мистиков был знак посвященных… Вот и посмотрим от чего будет зависеть воплощение твоей мечты.

Они пришли к нему в студию.

— Хочешь, новую покупку покажу? — спросил он и снял со стены черный футляр и аккуратно изъял из него старинную скрипку. И протянул её, как младенца двумя руками. Алина взглянула на скрипку и почувствовала, что тело её закаменело. Она смотрела на скрипку и не могла протянуть рук в ответ.

Бери же, посмотри… Старинная. — Продолжал протягивать ей скрипку Алексей, — Я её у одного алкаша на толкучке, у музыкального магазина, купил. Говорит, музейная. Говорил, что музей расформировали, скрипку хотели стибрить какие-то бандюги, а он взамен её, простую подложил, а эту спас. Он тогда в охране служил. Говорит, что ему за эту скрипку пять тысяч долларов предлагали, но я с ним договорился на пятьсот. Все равно ему эта скрипка счастья не принесла. Он просто её уже ненавидел — лишь бы сбагрить и опохмелиться. Я вообще-то скрипки не люблю, но в этой что-то есть. Он счастлив был, бомж! А скрипка-то действительно старинная. Даже маленьким с гербом на грифе. Вот приглядись, герб выцарапан.

— Черный орел! Черный орел?! А ниже три алмаза?! — теряя контроль над собой, вскрикнула Алина.

— А ты откуда знаешь?.. Я изучал работы всех старинных мастеров. Думал, поначалу уж не Страдивари ли? Вышло вроде Страдивари, но этот герб… какой дурак его сюда прилепил?.. Похоже, ты знаешь?..

Алина через силу сдержалась, чтобы не крикнуть: "мой дед!", протянула руки и легкая скрипка оказалась у неё на ладонях. И закружилась голова.

Она пришла в себя и посмотрела на гриф — да это был герб её рода. "Пусть. Пусть. — Думала она, — Пусть она будет у него, она будет жить. И теперь никто не будет смотреть на неё как на сумму до миллиона долларов. Пусть! Пусть живет!..

А он тем временем заинтересованно, словно ребенок, отделил шоколад и вскрыл желтое пластмассовое яйцо, высыпал детали игрушки на стол, аккуратно собрал её. Когда оба они увидели то, что получилось, оба поняли и озадаченно помрачнели — каждый о своем.

Получилась куколка, куколка держала в одной руке фотоаппарат, в другой — магнитофон. Куколка явно была журналисткой. Еще оставалась маленькая свеча, видимо по случайности, попавшая в яйцо от другой игрушки — феи.

— А это что — в третью руку? — пошутил он, понимая, что встреча с Анной дана ему не случайно. И злился, оттого что некий символ намекал ему на то, что теперь он как бы от неё зависим он нее, от Алины. Ведь это вовсе не случайная характеристика её — магнитофон, фотоаппарат и свеча!..