Довольный тем, что она хоть как-то среагировала на него, он решил поиграться, таким образом, и снова, крадучись, протянул руку.

Вдруг, словно кружащимся туманом, поволокло его куда-то.

— Я сейчас упаду, — сказал он совершенно серьезно.

Ах! — злясь на него, развернулась Алина и в тоже время, скрашивая свою злость несколько театрализованной игрой, отстранила правую руку, мол, пожалуйста, падай!

И он рухнул на её отведенную руку. Рухнул всей тяжестью своего испитого, словно высушенного, но костистого тела.

Она успела обхватить ладонью его затылок, но судорога его тела, уже задала траекторию его падения, и изменить её она была не в силах. Сначала он стукнулся затылком, то есть тыльной стороной её ладони, об угол стола, потом об угол холодильника, об батарею. Лишь после, она, смягчив все его удары, сама уже, не ощущая боли в разбитой в кровь руке, приземлить его на пол.

Фома! Фома, что с тобой?! — кричала она, в отчаянии глядя, как сведенные пальцы его рук выгибаются в обратную сторону. Голова тем временем тряслась и билась об пол с дикой силой, и если не её рука… Фома! Фома! Не умирай, я прошу тебя, Фома! — молила она в ужасе.

Его губы, словно тщились что-то произнести, но что?! Она наклонилась ухом к его рту и замерла, пытаясь разобрать уже несколько раз повторявшееся бормотание. И расслышала — "Слово".

— "Слово"?! — отчаянно и удивленно переспросила она, — Но какое слово?!

Тут пена с жутким трупным запахом потекла из его рта, и она поняла, что это эпилептический припадок. Чтобы он не задохнулся, не захлебнулся, она пыталась его перевернуть на бок, и не могла. Шея его словно закостенела. Глаза его закатились, бледное лицо посинело. И она, даже удивилась про себя, что так может быть в долю секунды, мгновенно, губы, сведенные губы приобрели фиолетово-зеленоватый оттенок.

Алина нащупала правой рукой его левый бок, и почувствовала, как затухающе редко бьется его сердце. Левой, продолжая держать его бьющуюся об пол голову, третьей рукой принялась за массаж сердца.

Да, именно третьей рукой, как ни вспоминала потом, как не пыталась восстановить реальность, всякий раз понимала, что тогда у неё было три руки, третья рука появилась как-то сразу, но откуда?…откуда-то из груди…

Надо было делать искусственное дыхание, он перестал дышать, не захлебнулся, а именно перестал.

— Нет! — преодолевая брезгливость к этой пене, с запахом усохшего трупа, преодолевая животный ужас, она прикоснулась губами к его рту и вдруг увидела себя и его, так словно она смотрела откуда-то сверху из поющей вышины. Она была и здесь и там и внизу и наверху.

И вдруг отчаянно оторвалась от него, вспомнив, что ему нужно было слово, и, не догадываясь, не гадая, закричала, — Но Фома, я люблю тебя! Люблю!.. — и почувствовала вновь в себе великую, божественную силу, ту самую, что ощутила в тайге, когда стреляли в нее, ту, что дремала в ней всегда.

Словно волна мертвой, загробной энергии схлынула с его лица, синева перешла в бледность, губы обрели более-менее естественный цвет, он вздохнул, еще, еще… напряженное судорогами тело ослабло. Она отпрянула и поняла, что теперь он спит. Просто спит.

Когда к Климовым зашел Друид, и увидел Фому спящего посередине кухни, и увидел осунувшееся, словно прозрачное, лицо Алины, он понял, что что-то произошло. Но что? Что?

У тебя есть деньги? — сходу хрипловатым шепотом спросила Алина.

— Есть, крохи остались от моего гонорара. А ведь на него можно было купить машину. И не просто машину — "Волгу!" Мы пропили Волгу, представляешь, мы выпили великую русскую реку и теперь течет по земле сон о Волге, стон!..

Но она резко прервала его фантазии, — Пошли!

И они пошли в центральный универмаг, она спешила, он еле поспевал за ней. Она подгоняла, скорее Друид, ну скорее…

— Мне кажется, что жизнь моя прошла… Как упоительно смотреть на мир глазами налитыми кровью. Подумать только… — нагнал её Друид, но толпа прохожих оттеснила его от нее. Он бежал и с трудом прорывался сквозь группу мужчин в черных драповых пальто, лишь бы не терять её из виду.

— … подумать только, работают заводы, фабрики, пекарни! Народ идет с работы на работу… А им за это платят гроши, но не корысти ради, — им внушено изначально, что нет ничего важнее, чем производить, производить… воспроизводиться. Ты слышишь меня, Аля, Алечка?!

— Скорей, Друид, скорее!..

— Я никогда не женюсь. Я не хочу плодиться телом. Мне надоело тиражирование все вся!

— Друид! — она обернулась к нему глазами полными слез, — Я… я вся, я вся уже давно за чертой. За чертой. Ты понял?! — И побежала дальше.

— Аля! Алечка! Алина! Остановись! Ты вся сейчас взорвешься, как Чернобыль! Остановись!

Они остановились и посмотрели друг на друга и не смогли сказать ни слова.

— Скорей, Друид, — отвернулась, махнула призывающе рукою и почти побежала.

Вдруг девочка, в коротенькой шубке, первоклашка, побежала через дорогу и споткнулась на трамвайных путях. Нет! — крикнула Алина, протянув вперед руку, — Я люблю тебя! — прошептала она, как невменяемая.

Время словно замедлилось в глазах Друида, этого не могло бы произойти иначе, если бы не замедлилось время, — трамвай остановился, как вкопанный, словно подчинился приказу Алины. Толпа прохожих, отталкивая её, бросилась к девочке.

— Я все понял, — прошептал Друид, кося на Алину конским глазом.

— А я не поняла еще, не поняла, — бескровными губами проговорила Алина, тут же продолжив свой путь, но Друид понял, что она о том же.

Он не понимал, зачем они туда идут, спешил, спотыкался. Он весь взмок, у него кружилась голова. Они заскочили на последний этаж в отдел мужской одежды, перебрав ряд допотопных брюк, Алина выбрала одни, окинула Друида взглядом:

— Ты такого же роста как и он, примерь.

— Но они на мне не сойдутся! — отчаянно замотал головой Друид.

— Меня это не интересует, меня интересует длина. — Властно прекратила Алина его возможные пререкания.

Едва Друид разделся в примерочной кабинке, сняв предварительно и нижнее белье с начесом, едва влез в невероятно узкие для него брюки, как она, раздвинув шторки, окинула его молниеносным взглядом: "длинны", — и перекинула ему через шторы следующие.

Друид уже замучился с дикой скоростью снимать, одевать, снимать, одевать. Красный, словно в парилке, со струящимся по лицу потом, он был уже на грани обморока и тихо молился, закатывая глаза, как вдруг она прервала это концептуально бессмысленное для него действие, сказав, "хватит, эти подходят", и убежала в отдел рубашек и свитеров. Вернулась, когда он уже оделся, — "Давай деньги!"

Он вынул перед кассой деньги, она заплатила и сунула ему в карман оставшиеся, — "Побежали!"

Он, пыхтя и отдуваясь, побежал за ней по залам, по скользким серым лестницам… Она остановилась у кассы — "давай деньги!"

У третьей кассы он почувствовал, что это конец и сейчас он потеряет сознание или окончательно сойдет с ума. Все помутнело у него в глазах.

— Ха-ха-ха! — Раскатисто захохотал он, так что толпы покупателей, снующих мимо, чуть замедлили ход, и устремись взглядами на него. — Вы видели когда-нибудь такой большой кошелек?! — продолжал вещать на весь зал Друид театральным басом.

Люди замерли окончательно и уставились на него с немым вопросом "Где-где кошелек?.." — читалось в их массовом взгляде.

— Так это Я! — объявил Друид и захлопал себя по выпяченному пузу. И застонал, и залепетал, глядя умоляюще в глаза Алине, — Ты взяла меня, как кошелек на ножках, из меня вынимаешь, в меня же сдачу кладешь… И больше, нет меня, нету!.. Нет!

— Кончай, Друид! Ты же знаешь, я люблю тебя, — и отвернулась от него и побежала в носочный отдел.

Когда они вышли на улицу, Друид уже был готов к бегу, он уже задумал бежать откровенно с ней на перегонки, как вдруг она увидела тир. Замерла на секунду и рванула туда.

— Давай деньги!