— Говорят, что эти девицы были самыми крепкими из заключенных. Не ломались…

"…Не ломались… а я… А я, вот-вот возьму — и сломаюсь, и заплачу. Неужели, моя бабушка никогда, никогда не плакала? — думала Алина, перерывая аптечку в поисках перекиси и прочего — не было ничего. — Сколько ж мужества надо иметь, чтобы прожить такую жизнь. Неужели только ради того, чтобы родить да воспитать детей? А когда они вырастут?.." — она подошла к Дане, лежащему на их супружеской постели и прислушалась. Ей показалось, что он не спит, но и не бодрствует в тоже время, а прибывает в забытьи. Она осторожно ладонью убрала волосы с его разбитого лба. Он медленно открыл отекшие глаза. Такие же синие глаза, как и у Кирилла.

— Тебя не тошнит? — спросила она.

— Мне плохо. Я хочу спать и не сплю. Все кружится во мне.

— За что тебя так?

— А нас троих пытались поставить на колени. Мишаня убежал. Олег встал. А мне противно стало. Ни за что, думаю, не встану. Тогда меня ударили ногой в живот.

— Господи. Когда это ты успел со всеми перезнакомиться? И ты не дал сдачи? — воскликнула Алина, ещё ничего не понимая.

— Нет, тетя Аля. Я не сопротивлялся. Их много было, человек десять. Если бы я врезал тому, который бил, они бы все сразу накинулись на меня. У них бы только больше злости было.

— И как они били?

— Как могли. Когда свалился — добивали ногами. А Олег стоял на коленях и причитал.

— Ты скоро там? — окликнула её из кухни подруга, но Алина не ответила. Сухими от горя глазами она разглядывала избитого ребенка. Когда он пришел, отеки ещё не были так заметны. Теперь же — было страшно прикоснуться к его голове.

— Ты и дошла, даже с лучшей подругой поговорить не можешь, — обиженно крикнула Ирэн из коридора. — Я пошла, — добавила она перед тем, как хлопнуть дверью.

— Аля! А конфеты будут? — кричала Любовь Леопольдовна.

— Я вызову "Скорую", малыш. Потерпи.

— Не надо. Я попробую заснуть. А завтра будет полегче.

— Аля. Почему не несете конфеты. Я уже давно отобедала!

Когда приехала крепкая молодая спортивного стиля женщина — врач, Любовь Леопольдовна пробиралась по коридору в туалет, тайно нацелясь на телефон. Раздался звонок в дверь, и Алина выбежала из комнаты, распахнула входную дверь и… Любовь Леопольдовна увидела женщину в белом халате.

Все смешалось в атеистической голове Любви Леопольдовны. И пала она на колени перед проведением.

— Милочка моя! Милочка! Да не оставьте в беде позаброшенную, позабытую, вам не зря донесли, что нуждаюсь я.

— Я не ошиблась адресом? Сюда вызывали? — спросила врач у Алины, недоуменно поглядывая на страждущую помощи.

— Сюда! Сюда! — закивала Любовь Леопольдовна, отползая на коленях, Если б в бога верила, я бы ангелом вас назвала. Осмотрите меня, и тогда я вам часы мужа покажу, именные, сам Громыко подарил.

— Но у меня вызов к мальчику. Травма головы.

— К какому ещё мальчику?! — нытье Леопольдовны резко сменилось высокомерным тоном. — Вы ко мне. Я — больная!

— Любовь Леопольдовна, у Дани травма. Его зверски избили.

— У какого ещё Дани? Сначала посмотрите меня, а потом уже Даню! ловко вскочила с колен и загородила проход Любовь Леопольдовна. — Вы доктор — вы обязаны посмотреть больную!

— Но ваш внук сейчас может умереть! — опешив, воскликнула женшина-врач.

— Какой ещё внук?! Не знаю я никакого внука. Вот уж нет, милочка! Никуда я вас от себя не отпущу. Ах! — и словно падая в обморок, рухнула в сторону врача. На пол полете, спасая маньячку-свекровь, Алина удержала Любовь Леопольдовну. И, кинувшись между ней и врачом, — получила приглушенный удар "карате", и отлетела со своим невменяемым сокровищем в конец коридора.

— Извините, — врач скромно потупила глаза. — Сработала профессиональная привычка.

— Вас, что, этому в медицинском институте учат? — удивленно проговорила Алина

— Жизнь мой тренер.

— Вы не правильный пример подаете ребенку! Вы сначала должны осмотреть меня. По старшинству! Он должен уступить мне место! — вопила уроненная на пол Любовь Леопольдовна. — Да-а-ня! Я позвоню куда надо, и тебя лишат пионерского галстука!

Тем временем врач поставила предположительный диагноз: тяжелое сотрясение мозга. Возможно внутреннее кровоизлияние. Срочная госпитализация.

Медленно, поддерживаемый под руку Алиной, Даня проходил по коридору.

— Он знает, кто его избил? — спросила врач.

— Да, — ответила Алина сквозь ком в горле.

— Надо заявить в милицию. За это надо сажать.

— Не надо! Они все сами поймут. Нельзя! — еле шептал Даня.

— Ладно, ладно. Не волнуйся. Потом разберемся.

— Доктор! Доктор! Поднимите меня! Что ж я здесь так сижу! Я напишу об этом в "Пионерскую правду"!

Голосовать такси в такую ночь, — ветряную, жестокую ночь, глотая слезы, находясь в полном смятении от жалости и страха — небезопасно. Слабость притягивает насилие. Одинокий сутулый женский силуэт привлекает маньяков.

Алина ехала последним поездом метро домой, прижимая к груди вещи племянника, завернутые в куртку, и слезы катились по её неподвижному лицу. Склизкий тип подсел рядом:

— Тебя кто обидел? — пропел он келейно. — Расскажи мне все. Можешь мне рассказать. Только я тебя и пожалею… — и его бледные пальцы скользнули по её коленке.

Ее передернуло от отвращения.

"Господи, сколько ловушек, капканов, расставлено на женском пути! Сколько тихого, якобы ненавязчивого зла, основанного на первобытных животных притязаниях! Как будто бы смешались вдруг два века сознаний: каменный, первобытно-животный и современный мир. Но не поставить между этими мирами непроходимого барьера. Диффузия. Ни то — ни се — в итоге". И слезы тихо стекали по щекам. И горе горбило.

Муж пришел домой чуть раньше её. Он даже не успел переодеться.

— Что случилось, — подлетел он к ней. — Где ты была?! Почему ты плакала?! Что с тобою?! Я думал — вы спите. Что с мамой?! Что с ней случилось?! Зачем ей Данькин пионерский галстук? Какой ещё галстук в наше время?

— Дай ей какою-нибудь красную тряпку, — пусть успокоится.

— Пионер всем должен подавать пример! — кричала Любовь Леопольдовна с постели, — Я буду жаловаться!

— Некуда тебе жаловаться, зюгановка чертова. — Вдруг взревел Кирилл, Кончилась твоя власть. Белые в городе! И вообще, я могу хоть раз спокойно отдохнуть в этом доме?!

— Я письмо напишу! — донеслось в ответ, — Как ты смеешь разговаривать так со своей мамочкой, сынок! Напишу, вот увидишь!

— Пиши. Так и быть — отнесу его в мавзолей.

— Да прекрати же ты. Даня в реанимации. Его избили!

— Кто?! Ты звонила сестре?!

— Алечка! Алечка! Как хорошо, что вы пришли! Я же проголодалась!

— Подождите, Любовь Леопольдовна. Ужин ещё не готов, — крикнула Аля из кухни.

— Ты звонила сестре?!

— Да успокойся, звонила. Она, наверное, уже там.

Вдруг на пороге кухни беззвучно, словно привидение, застыла Любовь Леопольдовна в белой ночной сорочке:

— Алечка, я не буду писать в газету. Я осознала свои ошибки. Я поняла, что вы меня за это без ужина оставили. Сварите мне хоть яичко!

— Спать! — взвыл Кирилл и, схватив её на руки, понес к постели.

— Я хочу заявить официально, что после того, как мой сын женился, он стал преступно холоден к своей матери! А-а-алечка! — кричала Любовь Леопольдовна.

Алина поставила варить яйцо.

— Что сказала сестра?

— Ну, что она могла сказать?

— Она обвиняла?! Говорила, что не уследили?!

— Господи, о чем ты говоришь, — отрешенно прошептала Алина.

— Аля! Где мое яичко?

Алина ополоснула сварившееся яйцо холодной водой и сбегала — отнесла его свекрови.

— Это же не мы виноваты! Не мы! Зачем он ей понадобился?! А теперь…

— Заткнись! — вдруг разразилась она смертельным хрипом придавленной кошки. — Надоело! Что ты здесь из себя изображаешь?! Да тебе… на самом деле, на все наплевать!