— Да, вы правы, — усмехнулся он, отвечая на её невысказанное возражение. — Как прежде уже не будет. Некоторые события меняют нас необратимо. Но мне кажется, что у вас достаточно сил, чтобы сделать правильные выводы и вернуться к нормальной жизни. Если вас это как‑то утешит, могу сказать, что всегда считал и до сих пор считаю Поттера самоуверенным, самовлюбленным и не слишком умным типом… — услышав этот пассаж, хорошо знакомый ей ещё со школьных времен, Джинни утомленно закатила глаза, и Снейп понял, что она пока не готова согласиться с ним. — В любом случае, вам нужно время, чтобы снова начать жить в полном смысле этого слова. Надеюсь, вам его понадобится меньше, чем мне… И всё же, нельзя сбрасывать со счетов проклятье. Когда мы избавим вас от него, вы наверняка станете чувствовать себя лучше.

Джинни с благодарностью взглянула на Снейпа и согласно кивнула, и профессор почувствовал, что ей действительно стало немного легче. Тоненькая ниточка взаимопонимания, протянувшаяся между ними уже довольно давно, наконец оформилась в слова. Но профессор очень хорошо понимал, что одних слов для того, чтобы помочь Джинни, будет недостаточно.

Первым делом он проверил её на все известные ему проклятья, выяснив, что ни одно из них не было применено к Джинни.

Затем Снейп перерыл все доступные ему дневники Беллатрисы Лестрейндж и даже добился разрешения на дополнительный осмотр её дома. При этом ему пришлось напомнить Шекболту и об их совместной работе на Орден Феникса, и о многочисленных заданиях, которые он выполнял для Аврората.

Чтобы не упоминать имени Джинни, он объяснял свой интерес к этим материалам тем, что хочет как можно больше узнать о составе зелья, доставшего ему столько проблем минувшим летом. Естественно, одного его в дом Лестрейнджей не пустили, приставив двух авроров и оформив всё мероприятие в министерских бумагах как «дополнительный обыск с привлечением сторонних специалистов». Как раз в качестве стороннего специалиста и выступал Снейп.

Но это ничего не дало: ни в доме Беллатрисы, ни в изъятых архивах, хранящихся в Министерстве, не было никаких упоминаний о том, что она интересовалась отсроченными проклятьями.

В самом начале своих поисков, обратившись первым делом к библиотеке Хогвартса, профессор нашел там один старинный фолиант, в котором упоминалась книга, содержащая описание множества «темных ритуалов, воздействующих на разум и другие невещественные сущности человека». Автор ссылался на эту книгу как на «источник древнего темного знания», и упоминал, что немногие её сохранившиеся копии тщательно защищены. Именно об этой защите и шла речь в хранившемся во владениях мадам Пинс труде. И Снейп имел некоторые основания полагать, что сможет найти эту книгу в библиотеке у Малфоя.

Однако Люциус вовсе не горел желанием пускать Снейпа в свой дом после того, как тот отверг его предложение заняться библиотекой; впрочем, отказать он всё же не решился: Снейп сразу же заверил его, что если не получит разрешения на работу в библиотеке от него самого, то добьётся официальной бумаги за подписью начальника Аврората или даже министра магии.

— А поскольку я не вполне благонадёжен, мне в затылок будет дышать пара юнцов с аврорскими нашивками на мантиях, и кто знает, что их может здесь заинтересовать? — заявил он Люциусу.

Так что Малфою волей–неволей пришлось позволить Снейпу работать в поместье. Однако когда профессор попал, наконец, в библиотеку, ему пришлось приложить множество усилий для преодоления защитной магии, препятствующей доступу посторонних к книгам.

— Мне очень жаль, Северус, — с плохо скрываемым злорадством качал головой Малфой. — Дом чувствует, что мне неприятно твое присутствие, — и тут я ничего не могу поделать. Библиотека в твоём распоряжении, а уж что и как ты сможешь там найти — это вопрос твоего профессионализма.

Профессионализма Снейпу было не занимать, но необходимость постоянно продираться через защитные барьеры сильно затрудняла дело, так что работа шла крайне медленно, и что хуже всего, положительных результатов не приносила.

Пока профессор не нашел кардинального решения проблемы, он продолжал варить для Джинни зелье снов без сновидений, хотя нельзя было сказать, что оно хорошо помогало. Домовые эльфы регулярно докладывали ему, что «с мисс Уизли опять нехорошо, сэр», и он уже привык к тому, что пару раз в неделю, а то и чаще, ему приходилось отправляться через камин в комнату Джинни и успокаивать её с помощью заклинания эмоционального контакта.

Как бы там ни было, к пониманию причин проблемы они пока не приблизились ни на шаг, и профессор всё чаще задумывался о том, что ищет он, скорее всего, не то и не там.

После предложения сменить работу, сделанного ему Малфоем, мысли профессора всё чаще обращались к лаборатории, и он наконец решился попробовать снова работать с зельями.

Начал он с приготовления самых простейших составов, но даже эти попытки назвать иначе, чем жалкими, было нельзя. У него всё в буквальном смысле слова валилось из рук. Снейп ничего не говорил о своих провалах регулярно интересовавшейся его делами мисс Уизли, предпочитая переживать их одному, но каждая следующая неудача рождала в душе только новый страх и неуверенность в своих силах. Он постоянно думал об этом, и несколько раз ловил себя на том, что за обедом старается разрезать мясо на своей тарелке как можно ровнее, словно это был ингредиент, от качества нарезки которого зависел исход важного эксперимента.

Джинни по–прежнему навещала профессора в замке и вскоре начала советоваться с ним по поводу применения некоторых лечебных зелий. Снейп возмущался, что больничным алхимикам зря платят зарплату, но, тем не менее, всегда старался помочь ей: хотя поиски ответов на её вопросы и были чисто теоретическими, они немного скрашивали невыразимо скучное и до отвращения размеренное течение его жизни и заставляли хотя бы ненадолго забыть о своих неудачах в лаборатории.

Особенно хотелось ему усовершенствовать те мази, которые он применял для заживления оставшихся на руках рубцов. Он уже догадывался, что нужно изменить в рецепте, но окончательный результат можно было получить, только проверив свои предположения на практике и проведя все необходимые реакции. В голове у профессора уже сложился чёткий план эксперимента, и тем обиднее было доверять свои идеи чужим рукам. Он был почти уверен, что на этот раз всё получится…

Огонь под котлом запылал словно сам собой — такая магия уже легко давалась Снейпу, — и профессор полностью сконцентрировался на том, чтобы удержать неловкими пальцами нож. Мир сузился до размеров луковицы амариллиса, которую было необходимо добавить в основу. Ведь это всегда было так просто: легко нажать на ручку, позволяя отточенному лезвию войти в хрустящую мякоть. Он точно знал, что и как надо делать, но дрожавшие от напряжения руки не слушались, и из‑под лезвия безупречного инструмента появлялись безобразные неровные куски.

«Хуже, чем у безрукого первокурсника!» — со злостью подумал Снейп. Сжав зубы, он изо всех сил пытался сделать свои движения более точными, но чем больше он старался, тем сильнее дрожали руки, тем труднее становилось их контролировать. Нож сорвался, полоснув по пальцу, и на плотной белой мякоти луковицы расцвела красная клякса, безнадежно испортив материал для зелья. Профессор выругался и бросил нож.

Резко повернувшись спиной к лабораторному столу, он решительно пересек комнату, достал из шкафа бутылку скотча и дрожащими пальцами потянул за пробку. Только это ему и остается…

Но после первого же глотка стекло выскользнуло из непослушных рук; бутылка, ударившись о каменный пол, разлетелась вдребезги, и запах спиртного смешался с резким горьковатым запахом нарезанных луковиц.

Снейп обреченно застонал и осел на пол, тяжело привалившись к стене и неподвижно застыв среди осколков стекла и разлитого виски. Его с головой накрыло ощущение безысходности и собственного бессилия, и он тонул в этом чувстве, физически ощущая, что задыхается.