— Я в достаточной мере ненавижу Волдеморта, чтобы искренне желать ему смерти! – горячо возразила Минерва, но тут же осеклась, наткнувшись на полный холодной решимости взгляд Снейпа.

— Да, однако вы будете видеть перед собой не его, а свою бывшую студентку, — заметил он, слегка подавшись вперед и пристально глядя в глаза своей собеседнице. – К тому же вы забыли, что нам нужно не просто смертельное заклятье, а заклятье, направленное на конкретную часть души! – напомнил он. – Даже не думайте, что это вам под силу – я более опытен в темной магии к тому же буду связан с Джинни зельем…

— Зельем можно связать ее и со мной… — гораздо менее уверенно предложила МакГонагалл, но Снейп не стал вдаваться в подробности варки зелья, лишь упомянув, что в нем используется кровь зельевара.

— Ну, возможно, теперь, когда ты нашел нужный состав, я могла бы сварить его… под твоим наблюдением, конечно, — все еще продолжала упорствовать МакГонагалл. Однако было видно, что в ней уже по большей части говорит нежелание отказываться от намеченной цели, нежели рассудок.

— Нет, Минерва, и давайте прекратим этот бессмысленный спор, — оборвал ее Снейп. – Я потратил на исследование этой проблемы почти полгода, вникая в мельчайшие детали, я несравнимо лучше вас знаю темную магию, у меня уже есть опыт применения смертельного проклятья, — профессор покосился на все еще пустующий портрет Дамблдора, — и даже при всем этом у меня нет полной уверенности, что все пройдет как надо. А вы просто погубите обряд и лишите Джинни даже тех шансов, которые имеются. И чего ради?

Вопрос явно был риторическим, но МакГонагалл резко вздохнула и, не глядя на Снейпа, ответила:

— Мы все в какой‑то степени виноваты перед тобой, Северус. Ты и так слишком много рисковал… слишком часто подставлял себя под удар в прошедшую войну. И теперь, когда все позади, тебе снова достается участие в этом рискованном предприятии. Ты снова берешь на себя ту же не завидную роль. А я… я отвечаю за все происходящее в этой школе, и за твою судьбу в том числе. И я бы очень хотела помочь тебе — и как директор, и просто как человек.

— В таком случае вы должны понимать, что я тоже… чувствую определенную ответственность за судьбу мисс Уизли, — произнес Снейп в ответ.

Ответственность… Несомненно, он чувствовал ее. Это было одним из неприятных свойств его натуры – причем в данном случае неприятных в первую очередь для него самого. Брать на себя ответственность там, где без этого вполне можно было бы обойтись – становиться деканом, выручать Поттера из бесконечных переделок, в которые тот попадал, варить зелья для больничного крыла или бросаться в коридор с огромным трехголовым псом. Ничто из этого – и многого другого – не входило в его прямые обязанности, но он всегда чувствовал, что должен. Не всегда сознавая, что и кому, зачастую злясь на тех, кто попадал в область его заботы и опеки – но должен… Однако в случае с мисс Уизли это было гораздо больше, чем ответственность. Это была связь – эмоциональная и, возможно, магическая, ведь именно его видела Джинни в своих снах – и её наличие делало именно Снейпа лучшим кандидатом для проведения ритуала.

Именно так профессор и старался думать о себе – как о человеке, волей судьбы оказавшемся втянутым в историю с проклятием мисс Уизли, не случайно появившемся в её снах, встретившемся ей на пути к Астрономической башне, — а значит, его участие в этой истории предопределено и имеет особый смысл. Отчасти это избавляло его от необходимости признаться себе в чувственной природе этой связи, списав все на прихоти фортуны.

Однако что‑то не давало ему покоя. Какая‑то мысль назойливо вертелась в сознании, вызывая стойкое ощущение, что он упустил какой‑то не слишком бросающийся в глаза, но очень важный момент. Пытаясь поймать эту мысль, Снейп медленно шел в свои подземелья из кабинета директора. Встающие перед его глазами картинки воспоминаний он видел гораздо боле четко, чем плиты пола под ногами.

…Улыбающееся лицо Джинни, наблюдающей, как хлопочет у печки миссис Нокс; прозвучавшее перед возвращением в Хогвартс «Спасибо за чудесный вечер, профессор»; тонкие девичьи пальцы, зарывшиеся в его волосы и ощущение переполнявшей его сердце нежности. А потом – хрупкая фигура в белой ночной сорочке у входа в Астрономическую башню, полный ужаса шепот: «Я хоркурс, да?», кровь на полу… Когда этот хоровод образов выстроился в более или менее логически обоснованное предположение, он уже успел спуститься к себе в комнаты, и это было очень кстати: сделанные профессором выводы заставили его сердце пропустить несколько ударов и он рухнул в кресло перед камином, невидящими глазами уставившись в огонь.

Снейп вдруг понял, что самые сильные всплески активности Волдеморта происходили именно тогда, когда между ним и Джинни возникало некое подобие… пусть не романтических отношений, но, несомненно, особой эмоциональной близости. Помимо этих двух случаев, имевших самые страшные последствия, память подкидывала еще несколько особенно приятных вечеров в компании мисс Уизли, за которыми следовали самые сильные приступы кошмаров, заставлявшие наблюдавших за Джинни эльфов спускаться к нему с просьбой успокоить мечущуюся во сне девушку. Вспомнилась ему и собственная роль в этих снах, собственное озлобленное и до предела ожесточенное лицо, с которым он сжимал Джинни в стальных объятиях, не пуская к зовущему за собой Тому. И то, как выражение этого лица смягчается, как на нем поступает сострадание, а руки разжимаются – и она наконец обретает возможность пойти на зов…

Так что это – простое совпадение? Или после мирных вечеров у камина подсознание Джинни отказывалось рисовать образ жестокого зельевара, насильно удерживающего ее на краю смертельно опасной, но такой манящей пропасти? А может быть, она просто расслаблялась, погружаясь в блаженно–спокойное состояние и становилась более уязвимой для сидящего в ней монстра?

Ответов на эти вопросы профессор не знал, но сама мысль о том, что это его попытки уступить настояниям Дамблдора и сблизиться с Джинни, привязав ее к себе, могли привести к таким страшным последствиям, ужасала. И еще неуютнее становилось от понимания того, что теперь ему в любом случае не только придется вести себя с мисс Уизли сдержанно, если не сказать холодно, чтобы не спровоцировать очередное обострение, но и как‑то объяснить ей подобную перемену в отношении.

«Мисс Уизли, я законченный параноик и мне кажется, что между степенью доверительности и близости в нашем общении и ухудшениями вашего состояния существует связь…» Или еще хуже: «Думаю, нам стоит перестать видеться так часто, чтобы вас больше не посещали странные мысли о поцелуях…» А вдруг она успела привязаться к нему слишком сильно? Маловероятно, но все же… От чего тогда будет больше вреда – от продолжения их дружеских отношений или от их прекращения? И как теперь быть со связью между ними, на которую Снейп возлагал такие большие надежды при проведении ритуала?

Профессор мысленно выругался. Он только что обрел твердую почву под ногами, приняв для себя решение и отбросив колебания, и вот уже снова вынужден блуждать в потемках среди зыбких догадок и предположений. Снейп всегда ненавидел неопределенность – и постоянно вынужден был сталкиваться с ней…

От всех этих размышлений усталость никуда не делась – а вот сон напрочь пропал, и Снейпу ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и отправиться в лабораторию. Возможно, пара часов какой‑нибудь нудной и однообразной работы дадут ему возможность уснуть…

Последний педсовет перед экзаменами затягивался. Очень коротко описав ситуацию на вверенном ему факультете, Снейп краем уха слушал коллег и думал о своем.

Традиционно конец учебного года у него ассоциировался с чем‑то опасным и сулящим крайне неприятные последствия. Именно в начале лета, после экзаменов, он навсегда поссорился с Лили, получил метку, похоронил мать; с поступлением в школу Поттера буквально каждый летний семестр заканчивался какой‑то невероятной гадостью… Но и после победы это время года не стало более милосердным к профессору: сначала суд — хотя Снейпа и оправдали, но нервы ему истрепали порядком; потом — ужасная история с зельем Беллатрисы. И вот теперь ему снова предстоит убийство… Конечно, уничтожение остатка души Волдеморта сложно назвать полноценным убийством, но Авада от этого не перестает быть Авадой, и еще неизвестно, удастся ли ему ограничиться одним Волдемортом.