Так, говорит, живите, чтобы во всем угождать Богу. Как же это? Не иначе, как всяким делом добрым. Ибо, где всякое дело благое, там всякое благоугождение Богу. И смотри, как он везде присоединяет слово всякий: во всякой премудрости, во всяком деле благом, во всяком угождении и во всяком долготерпении, — показывая, что они имеют это и теперь, но не все. Почему им должно дойти до совершенства. Принося плод и возрастая в познании Бога. Как, говорит, вы познали Бога больше, чем древние, так и в жизни должны возрастать по мере познания. Ибо сколь велика должна быть добродетель того, кто удостоился познать Бога и даже стать сыном Божиим? Или же: должно вам приносить плоды — добрые дела, но так, чтобы и познание Бога иметь, как должно, а не как вы теперь воображаете, что имеете. Ибо какая польза в жизни и деятельности, если вы не будете знать Сына Божия? Смотри же, как выше он сказал, что нужно познание Бога для того, чтобы ходить достойно Господа; теперь же опять требует, чтобы они возрастали в добрых делах с тем, чтобы одновременно познавать Бога, потому что одно с другим тесно соединено.

Мы молимся, чтобы вы достигли совершенства, укрепляясь всякою силою. Против чего? против искушений и преследований, чтобы не сделаться беспечными и не подпасть отчаянию.

Да подает вам такую силу, какую прилично Ему давать, то есть неизреченную и беспредельную, какую только возможно принять человеку. Тут великое ободрение. Ибо не сказал: по силе, но по могуществу, что больше, как бы говоря: повсюду слава Его могущественна. Итак, вы не ослабевайте в бедствиях, ибо превозможете, как естественно тем, которые служат такому могущественному и славному Владыке.

Укрепляясь во всяком терпении, то есть по отношению к внешним, и великодушии, то есть во взаимных отношениях. Ибо долготерпит тот, кто имеет возможность отплатить и не отплачивает, а терпит, когда не может этого сделать. Поэтому и Богу усвояется не терпение, а долготерпение, так как Он может сокрушить, но воздерживается от сего. Во всяком же, то есть не теперь только, а после уже нет. Итак, если совокупить вместе слова, он говорит следующее: мы молимся, чтобы вы в совершенстве получили познание учения не по мудрости мирской, но духовной, и вели жизнь добродетельную, чтобы твердо противостоять искушениям, прияв силу и крепость от Бога — являть терпение в отношении к внешним и долготерпение к братьям.

Имея намерение обвинить их, что неправильно поступают в деле учения, он сначала говорит ласково, чтобы не показалось, что он обвиняет их, как враг. Поэтому, сначала сказав: я молюсь за вас, да дарует вам такие и такие блага (что совершенно несвойственно врагу), — теперь говорит: с радостью благодарю за те блага, какие вы имеете. Посему не по вражде обвиняю вас, а по любви. Я даже желал бы постоянно хвалить вас, но необходимость заставляет меня порицать. Так поступает он и в Посланиях к Коринфянам. И незаметно приводит их к слову о Сыне. Ибо, если я с радостью благодарю, значит, вы обладали великими благами. Но их даровал Владыка — Сын, а не рабы — ангелы. Почему же он сказал: благодарю с радостью? Потому что и в печали возможно благодарить, как благодарил Иов, хотя и находился в скорби: Господь дал, Господь и взял (Иов.1:21). И пусть никто не говорит, что он не был уязвлен скорбью, потому что в таком случае уничтожил бы и похвалу его, если бы он нечувствительно переносил это. Он скорбел, но не был подавлен.

Сколько, говорит, дано, что вы не только стали богатыми, но и получили силу и способность явиться достойно получившими такие дары. К примеру сказать: царь поручил человеку небольших дарований какое-либо начальствование, достоинство он дал бы, но не сделал бы его способным к достойному отправлению его; в таком случае честь эта часто подвергала бы его осмеянию. Но Бог и чести удостоил нас, и сделал способными к принятию ее. Сугубая же честь, что сделал нас способными к принятию дара.

То есть поставившего вас со святыми, — и не просто, но предоставившего вам наслаждаться теми же благами, что и обозначается словом участие. Ибо можно жить в одном и том же городе, но не иметь одинаковой доли, и опять: можно участвовать в одном и том же наследии, но не иметь той же самой доли, как, например, мы все имеем одно и то же наследие Церкви, но один имеет одну долю, а другой — другую. Но здесь и наследия удостоил того же самого, и части той же самой. И везде употребляет слово наследие (κλήρος), дабы показать, что как наследие зависит не от человеческого старания, а больше, кажется, от счастья; так и мы не за добродетели удостаиваемся Царствия, но все зависит от божественного дара. Посему, «егда», говорит «сотворите вся, глаголите, как раби неключими есмы: как еже должни бехом сотворити, сотворихом» (Лк. 10:17).

И будущем, и настоящем, то есть познании. Ибо и теперь просветил нас, открыв нам тайны, а в будущем еще больше откроет.

Не то только важно, что удостоил нас Царствия, но и то, каковы мы были прежде сего. Ибо не одно и то же — достойным что-нибудь давать и недостойным, о чем и в Послании к Римлянам говорит: едва ли кто умрет за праведника (Рим. 5:7). Итак, Он избавил нас, находящихся под властью тьмы, то есть заблуждения и тирании диавола. И не сказал просто «от тьмы», но от власти тьмы. Ибо он имел великую власть над нами и господствовал. Конечно, тяжело находиться и просто под диаволом, а под диаволом со властью — еще тяжелее. И не сказал: вывел, но избавил, показывая, что мы, как пленники, томились.

Великое дело и от тьмы освободить, но ввести еще в Царство — это гораздо больше. И не просто, но с тем, чтобы мы царствовали вместе с Сыном возлюбленным, мы — враги и находившиеся во тьме. О чем и в другом месте говорит: если терпим, с Ним и царствовать будем (2Тим.2:12). И не сказал: перенес (ибо тогда все принадлежало бы перенесшему), но — ввел (переместил), так, чтобы здесь нечто принадлежало и нам. Речением этим он показывает, что для силы Божией также это легко, как кому-нибудь перевести воина с одно места на другое).

Дабы ты, услышав, что Отец избавил нас, не подумал, что Сын не явил ничего благого, — он говорит далее, что Сын даровал нам очень многое. Ибо Он источник того, что мы приведены в Царство, так как Он даровал нам искупление, то есть оставление грехов. Ибо, если бы мы не были избавлены и освобождены от них, мы не были бы введены в Царство. Таким образом Он проложил нам путь к дару Отца. Не сказал: λύτρωσιν, но άπολύτρωσιν, то есть совершенно избавил нас, чтобы мы не пали потом и не сделались смертными, как причастные греху Адама. Итак, если Сын избавил нас, то Он и привел в Царство. Как же вы приплетаете туг ангелов? Заметь также, что выражение в Котором относится к Сыну.

Апостол выставляет здесь славу естества и величие достоинства Единородного. Который, говорит, есть образ Бога; следовательно, точь-в-точь сходен, ни в чем не отличен. Нет меры для величия Его, чтобы, измерив, мог ты сказать, сколько недостает в нем по сравнению с Отцом. Если бы Он был образом как человек, то ты имел бы что сказать в этом отношении, потому что образ человеческий никогда не доходит до Первообраза. Поскольку же Он есть образ как Бог и Сын Божий, то есть образ Бога невидимого, совершенно сходный, очевидно, образ невидимый. Ибо у нас, когда искусство человеческое, часто погрешающее, делает изображение, оно не имеет полного сходства; но где Бог, там нет ошибки, нет уклонения, — поэтому там и полное сходство. Если же Сын не имел полного сходства с невидимым Богом, то что препятствует и ангелам быть образом Бога? Ведь и они невидимы. Однако ангелы никогда не называются образом Бога. И заметь точность Священного Писания: человека оно именует образом Божиим и сыном, но ангела никогда; потому что в этом случае слышащие о высоте ангельской природы легко могли бы впасть в нечестие, подумав, что ангел имеет одинаковое достоинство с Богом. Но что касается человека, то малозначительность и ничтожество его охраняет нас от мысли о чем-нибудь подобном. Итак, сопоставь: Единородный, будучи тем и другим — образом и невидимым, тем, что есть образ, отличается от ангелов, которые, хотя и невидимые, но не суть образы; а тем, что есть невидим, отличается от людей, которые, хотя и сами именуются образом Божиим, но не суть невидимы. Итак, Он один есть совершенный и чуждый всякого несходства образ Божий. А если и еще будут возражать ариане, что образ не единосущен первообразу; то пусть послушают они Писание, говорящее, что Сиф есть образ Адама. Неужели же и он не единосущен Адаму? Итак, хотя искусственные образы не тожественны по существу, но естественные имеют вполне одинаковую сущность.