А сейчас — из стали.

— Ремез, открывай! — проводник громко забарабанил обрезком трубы в железную дверь. — Мы знаем, что ты там.

— Или просто отпусти девушку, — добавил я, а в ответ на неодобрительный взгляд проводника простодушно пожал плечами: мало ли, вдруг он согласится?

— Уходите, — отозвался из-за двери глухой усталый голос. — Или умрёте. Все до одного.

Хорошее начало беседы. Такое конструктивное.

— Можешь нас не пугать, — парировал дружинник. — Ты здесь один. Долго не просидишь.

— Я просижу достаточно, чтобы, когда я выйду наружу, вас здесь уже не было.

— Каким же образом?

— Таким. У вас нет автогена, чтобы срезать дверь. Нет инструментов, чтобы ее вскрыть. У вас даже нормального оружия нет. Я сам слышал, как вы шушукались, и один жаловался очень громко.

— Вот дебилы, — беззвучно ругнулся проводник, но тут же нашел, что предложить в качестве альтернативной угрозы. — Мы выкурим тебя.

Тут уже настала моя очередь безмолвно возмущаться и тыкать пальцем: каким образом он собирается осуществить задуманное, не навредив заложнице? Ремезу пришла в голову та же мысль.

— Не думаю, что вы рискнете. Но попробуйте, если есть желание. Я здесь неуязвим.

— Черта с два, — снова влез я, чувствуя, что с трудом сдерживаюсь в рамках цензурного лексикона. — Хватит этой театральщины! Достал, ей-богу! Тебя обложили, тебе некуда идти. Помощи тоже не будет. Соверши хоть один мужской поступок в жизни: выходи и сдавайся!

— Как я мог тебя достать, если мы даже не знакомы? — последовал удивленный вопрос. — Ты вообще кто?

— Агния Барто. Татьяна с тобой?

— Таня? Ах вот оно что… Да, она здесь. И не волнуйтесь, Агния Львовна, у нее все в порядке. В отличие от вас.

— Тогда мы тем более никуда не уйдем, — заупрямился я. — Раз она с тобой. И я хочу её услышать.

— Не услышишь, — голос школьника звучал все глуше и тише, словно он говорил с нами сквозь сон. — А раз вы отказываетесь уходить… То у нас в наличии неразрешимое противоречие.

— Патовая ситуация?

— Ну, кому патовая, а кому и очень даже выигрышная. Оставьте меня, пожалуйста. Говорю на полном серьезе, так будет лучше для вас.

— Нет.

— Тогда берегитесь.

— Обычно в таких случаях, — шепнул мне на ухо Фельдшер. — Антогонисты в кино начинают палить через дверь. Ты бы отошел в сторонку…

— Ты это сейчас серьезно? — я посмотрел на него, как на умалишенного: все происходящее вдруг стало напоминать какой-то кислотный фарс. — Ты ведь пошутил сейчас, правда? Потому что, если нет, мне придется сдать тебя в лечебницу.

Пузан как-то неестественно дернулся и отступил на шаг. Я же снова повернулся к двери.

— Уходите, — повторил Ремез.

— Без Татьяны не уйдем.

— Таня моя. Она досталась мне по праву сильнейшего. И я ее не отдам.

— А она хотела доставаться тебе? Что-то я сомневаюсь.

— Сомневайся. Это твое дело. Она останется со мной.

— Мы так до утра можем препираться, — проводник брезгливо сплюнул на грязный снег. — А этот глист как сидел там, так и будет сидеть.

— Псих… — пробормотал Фельдшер.

— Мы все здесь психи, — больших усилий воли стоила мне моя сдержанность, но нужно сохранять остатки здравого смысла. — Я за эту ночь уже повидал такого, чего не думал увидеть и за всю жизнь. И не скоро это переварю.

— А ведь ночь еще не закончилась, — напомнил из-за двери сухой голос Ремеза. — И в связи с этим я еще раз настоятельно прошу вас покинуть территорию гаражного поселка. Иначе я не ручаюсь за последствия.

— За какие еще последствия?! — теперь уже проводник дал волю накопившимся словам. — Ты долбаный дегенерат! Подстилка громобойская! Ради бабы продался этим тварям! Подставил родной город! Ты видел, что там творилось сегодня?! Так я тебе покажу! Думаешь, мы не сможем взломать дверь? Да мы сейчас…

— Он что-то знает, — сообразил я. — Повторяет раз за разом про какие-то последствия. Последствия, последствия… Ему что-то известно. О чем не знаем мы.

— Естественно, — ехидно ответил мне мой соратник, который из флегматичного угрюмца за каких-то полминуты превратился в истеричку в камуфляже. — Он много чего знает, о чем не знаем мы! Например, как ловить бабочек в задний проход или как подружиться с единорогами. Или…

— Да нет же! — я перешел на шепот. — Он громобой, забыли? Все оставшиеся громобои сейчас в центре, сражаются. А сам Веня дезертировал. Бросил своих. Но, похоже, совершенно не парится по этому поводу.

— Еще бы он беспокоится… Бабу получил, теперь доволен. Да он же шизанутый, а шизанутые живут одним днем!

— Ты не прав, Боря, — вмешался Фельдшер. — Тут другое: он надеется, что всех свидетелей перебьют, и никто мстить ему не станет.

— А вот мне кажется, ни то, ни другое. Но мы сейчас проверим, — я повысил голос. — Веня, ты боишься смерти?

— Не боюсь, — после короткой паузы ответил Ремез.

— А расправы друзей, которых ты бросил на произвол судьбы?

— Я не бросал.

— А вот уцелевшие говорят, что бросил, — с нажимом произнес я. — Сливко, например.

— Им никто не поверит.

— Почему это? Где доказательства?

— Они в плену, а ты здесь. А несколько десятков свидетелей подтвердят, что видели тебя в школе вместе с той группой громобоев. Вот тебе и доказательства. Если тебя не грохнут свои же, то сядешь ты надолго. Лет на десять, это минимум.

В ответ на мои угрозы парень разразился какой-то шекспировщиной.

— Пусть болтают всё, что им угодно. Пусть готовят камеры и цепи. Это уже совершенно не важно. Час близится, и беззащитные обречены… Господи, да уходите уже, уходите! У меня так мало времени…

Впервые за все время разговора в его голосе промелькнули нотки раздражения. Фельдшер демонстративно покрутил пальцем у виска. А вот проводник больше не бесился: он думал. И я тоже. У Вени действительно мало времени. Он кого-то ждет. Кого? Последние его оставшиеся на свободе соратники сейчас далеко, и положение их безнадежно: мятеж громобоев потерпел поражение. Уж не верит ли он, что к нему придут на помощь? До монастыря по меньшей мере три километра городской застройки. И еще промзона…

И тут, сам не слыша себя, я закричал, как оглашенный:

— Я понял, я все понял! Господа, у меня очень плохие новости. Очень-очень плохие… Скоро здесь будут громобои!

Ни Фельдшер, ни проводник Боря не стали спрашивать, откуда я знаю. Они просто увидели мое лицо и сразу же смекнули, что это не шутка и не обман.

— Выкладывай, — буркнул проводник.

И я выложил.

План захватчиков не мог предусматривать массовую героическую гибель под стенами монастыря во славу… Не знаю, во славу какой-нибудь ерунды, в которую они веруют. Это глупо. Наверняка Пледом и прочими лидерами на всякий случай был заготовлен «пораженческий» сценарий, при котором оставшимся в строю бойцам придется совершить быстрое отступление из города, дабы избежать окружения и гибели. Но в какую сторону отступать? Южное направление полностью перекрыто, с запада напирают силы внутренних войск, на востоке излучина реки, а дальше за городом одни только колхозные поля… Северо-восток? Оттуда полчаса назад прорвались свежие части полиции, и они тоже рвутся в бой. Нельзя также забывать, что вместе с прибывшими силовиками на защиту Младова встали местные жители, те, в чьи дома пришла беда… Дома! Вот разгадка! Вот почему район, по которому мы только что прошли, остался совершенно невредим! Громобои изначально готовились уходить этим путем, поэтому не тронули местных, чтобы не создавать дополнительных препятствий! И вот почему так спокоен Ремез: он рассчитывает влиться в ряды соратников, когда они будут проходить через гаражный поселок — наверняка маршрут пролегает где-то поблизости! Тогда никто не сможет обвинить его в дезертирстве. Здорово, очень здорово, я всех раскусил, но…

— Но что мы теперь будем делать? — спросил Фельдшер, чья проступившая бледность была хорошо заметна даже в тусклом свете неполной луны. — Нас ведь тут, как лягушек катком…