Бой продолжается, «Гуд Хоуп» получает новые попадания. Казалось, он давно уже должен пойти ко дну, но мы пока держимся. Мало этого: никем не управляемый крейсер продолжает стрелять! Редкими, одиночными выстрелами — но продолжает. Он, словно избитый старшеклассниками школьник, сплевывая на песок кровь и утирая разбитые губы, упорно лезет в драку. Неужели кто-то еще жив на этом корабле? Теперь он ни капли не напоминает тот красавец крейсер, каким был еще полчаса назад. Изуродованный, искореженный, объятый пламенем кусок металла весом в четырнадцать тысяч тонн, под завязку набитый людьми, которых от объятий бездны отделяет лишь несколько миллиметров клепаного металла. Тонкая, ненадежная оболочка… Сквозь которую уже вовсю просачивается вода. Да что там просачивается — хлещет.

Ледяная, смертоносная вода.

На уцелевшей грот-мачте продолжает развиваться британский военно-морской флаг. Мы не сдаемся. «Шарнхорст» прекращает огонь и отворачивает в сторону, увеличивая дистанцию. Его тень, «Гнейзенау» — за ним. На немцах не заметно и следа каких-либо повреждений. «Монмут» исчез из поля зрения, «Глазго» тоже не видно. Где они? Уже утонули? Над волнующимся морем воцаряется непривычная тишина, нарушаемая лишь треском пожираемой пламенем верхней палубы да редкими стонами раненых и умирающих. Обреченный крейсер кренится все сильнее, зарывается в волны…

Не в силах больше держаться беспомощным кулем падаю на обломки настила, прямо в лужу капитанской крови. Натянутые тросы лееров не дают мне скатиться дальше, свалиться за борт. Минутная отсрочка! Море уже близко, оно надвигается на меня, неумолимое, равнодушное. И холодное. Холодное, как могила. Впрочем, это даже хорошо. У моряков не должно быть иных могил. Только море. Не отдавая себе ни малейшего отчета в совершаемом, я открываю подаренные мне на годовщину службы карманные часы и смотрю на время. Девятнадцать пятьдесят пять.

Бесполезный хронометр выпал из обессилевшей руки и скрылся в волнах. Теперь и мой черед. Устав сопротивляться неизбежному, крейсер беспомощно валится на левый борт. Стальная махина, всё существо которой заключалось в противоборстве стихиям, теперь готовилась уступить. Крен уже критический, изрешеченный осколками флаг вот-вот коснется воды. Гремит страшный взрыв, из недр корабля вырывается слепящий сноп пламени и взлетает выше мачт, выше облаков. Над пучиной раздается полный ужаса и отчаянья крик: крик девяти сотен перепуганных людей, которым не суждено увидеть завтрашний день. Прощайте, братцы.

Водяная стена приближается, стремительно наступает: еще пять секунд, четыре, три… Это конец.

Холодно.

Где я? Что со мной? Почему мне так холодно? И почему так темно? Что случилось? Здесь кто-то есть? Кто здесь? И, черт побери, где я вообще нахожусь?

Так, спокойнее, спокойнее… Я у себя в комнате, в общежитии. Вот окошко, вот дверка, из-под дверки свет. А это был всего лишь сон. Да, точно: я вернулся из полиции, прилег на десять минут и сам не заметил, как задремал. А холодно… Холодно, потому что форточка распахнулась! Открывал ее совсем чуть-чуть, только чтобы проветрить. Проветрил, называется…

На ощупь нахожу выключатель, загорается лампочка. Сквозь щелки век проступают очертания знакомой обстановки. С чего бы вдруг такая напасть могла присниться? Не сон, а целая эпопея: море, бой, погибший адмирал… Иду к шкафу: там должен быть плед. Холодно-то как, аж пальцы на руках сво…

— Да чтоб тебя!

Подумаешь, эка невидаль. Ну, споткнулся о собственные ботинки, ну шлепнулся на пол, ну ушибся малость… Не в первый же раз. Чего сразу ругаться-то?

— А я и не ругаюсь… — задумчиво сказал я сам себе, когда заметил, что из-под шкафа выглядывает край какого-то темно-серого прямоугольника.

То есть, я и раньше его замечал, этот прямоугольник, но как-то не придавал ему особого значения: мусор и мусор. Но тут на пыльной поверхности блеснули золотистые цифры: 19… Что это?

Всего лишь книга.

Книга, которую много лет тому какой-то умник приспособил вместо отломавшейся от шкафа ножки. Так и жила она с тех пор, придавленная сверху грузом дерева и одежды, пока не наткнулся на тебя дядя Филипп посреди ночи.

Так, не шумим… Аккуратно приподнимаем шкаф, извлекаем находку, заменяем ее… Кстати, да, чем ее заменить? Об этом я не подумал. А так, без опоры он не устоит? Сейчас проверим… Нет, определенно не устоит. Надо искать замену. Или приподнять край шкафа повыше и метким ударом ноги отломать вторую ножку? Вот, так лучше. Перекосился бедолага, как тот гибнущий крейсер. Зато не падает. Можно осмотреть трофей. О, а она не такая и старая, как могло показаться в начале! А название…

«Боевые действия кораблей британского военно-морского флота в период 1914–1918 годов на океанских коммуникациях».

Все еще не веря своим глазам, спешно пролистываю фолиант и натыкаюсь на фотографию пожилого моряка в адмиральской форме. Спокойное умное лицо, высокий лоб, нос горбинкой, седая борода аккуратным клинышком… 1862–1914. Годы жизни.

— Вот те на… Так и начинаешь верить в мистику. А ведь ничего не предвещало… Ну, здравствуйте, сэр Кристофер.

Теперь я точно не скоро усну.

— Ты какой-то сам не свой сегодня, — Вера сняла очки, убрала их в футляр и поднялась из-за компьютера. — Может, сходим куда-нибудь? На каток, например?

— На каток далеко ехать, — лениво протянул я. — Пробки там…

Хотел добавить еще что-нибудь, для убедительности — но так и не придумал, что.

— Тогда просто погуляем по центру?

— Просто гулять не хочется.

— Тогда на каток!

— Но он же далеко…

— Или посидим в пиццерии? Или в суши?

— Может, домой закажем?

— Может, и мужа на час закажем? — в голосе жены просквозило чуть заметное раздражение. — Ты посмотри: я уже и прибралась, и в магазин сходила, и по Интернету побродила… Набродилась на неделю вперед! А ты, как проснулся утром, с собакой погулял, да так и уселся, словно сфинкс, напротив телевизора. Может, включишь его, хотя бы?

— Нет, не надо, — я проворно перехватил пульт. — Не хочу я телевизора.

— Зачем тогда пялишься в него, как в зеркало мира? Постигаешь дзен?

— Да нет никакого дзена, — я нехотя поднялся с насиженного места, влез в тапки и побрел прочь из комнаты. — Ты новости не читала?

— Читала, — Вера кивнула в сторону мерцающего бежевым цветом монитора. — Только что. Ничего интересного. Хочешь тоже? Там вкладка осталась, я не закрывала.

— Не хочу, — я посмотрел на компьютер с таким выражением лица, словно на его месте стоял террариум с большой бородавчатой жабой. — Нет новостей — хорошие новости. Пойдем лучше в кино сходим?

— Ты чего-то не договариваешь, — она недовольно поджала губы, как делала всегда, когда начинала в чем-то меня подозревать. — Что ты такого натворил в своем Младове, что даже новости боишься смотреть? Может, имеет смысл заранее обговорить твое алиби?

— Какое еще алиби? — я застыл в дверях.

— На случай, если заявится полиция и начнет спрашивать, где ты был такого-то числа.

— Типун тебе, — отмахнулся я и продолжил свое неторопливое движение по жилплощади. — Хватит нести чушь. Ничего я не натворил.

— Агат! — тихонько позвала Вера, и в коридоре на моем пути тут же выросла серая махина, до того мирно почивавшая на коврике у входа. — Ну что ты такой мрачный? Улыбнись, друг! Погладь песика! Смотри, какой он…

— Дай пройти, шкура.

Я небрежно отпихнул тянущуюся за лаской сонную псину и двинулся дальше, но Вера уже нагнала меня и схватила за локоть.

— Не смей меня игнорировать! Я же как лучше хочу…

— Я знаю… Знаю.

Короткий выбор перед тремя дверьми: туалет (одиночество и полная изоляция), ванная комната (теснота и сырость) и кухня (не запирается изнутри, вот досада). За бегство в уборную Вера точно обидится, в ванной долго не проторчишь, душно там… Вздохнув, я толкнул перед собой стеклянную дверь, украшенную цветастыми наклейками, и прошел в царство вкусных запахов и чистой посуды.