Но обо всем по порядку.

Первая колонна (тверской ОМОН) двигалась с севера по федеральной трассе, когда у поста ДПС на въезде в город ее перехватил заслон громобоев, выставленный здесь как раз на этот случай. Захватчики были представлены лучшими своими бойцами, по большей части даже не местными — наемниками. В ход пошли «Калашниковы», гранаты и коктейли Молотова. Завязался нешуточный бой, исход которого отнюдь не был заранее предрешен.

Вторая колонна (ОМОН смоленский) ударила с юга. Здесь у противника также имелись заградительные отряды, однако организованы они были не в пример хуже и потому продержались недолго. Быстрый натиск, ловкий обходной маневр, внезапный удар с фланга — и громобои как единая сила перестали существовать. Началось «истребление младенцев наоборот»: парней в масках вязали буквально пачками; они и сами при виде омоновцев поголовно сдавались в плен. Едва ли хотя бы десятой части их удалось раствориться среди мирного населения. Южная часть города была зачищена в течение каких-то сорока минут. Те же, кто не сложил оружия, тем не менее, практически не оказывали сопротивления и отступали, а чаще просто бежали к мосту через Волгу, где их уже должна была поджидать…

Правильно, третья колонна. Точнее десантный отряд, выброшенный с вертолетов прямо на волжский лед. Его целью был монастырь, за который уже третий час шла отчаянная битва. Уже четырежды защитники крепости отбрасывали со стен штурмовиков, но каждый раз те проводили перегруппировку и снова рвались в бой. Под действием самодельных снарядов и зарядов, а главное, из-за чудовищного взрыва, тряхнувшего весь город, обвалились две старинных башни XVI века, рухнул настоятельский корпус, в южной и восточной стенах появились многочисленные бреши. Но взрыв этот имел и другие далеко идущие последствия. Возле берега начал крошиться и ломаться лед. По мере новых встрясок, вызванных случайными попаданиями и вибрациями сотрясающегося моста, полынья разрасталась, постепенно выпуская на волю до того пребывавшую в покое речную воду. Я к этому времени уже успел перебраться через реку — возможно, одним из последних. Для нападавших, которые основной упор делали на штурм со стороны берега, внезапный ледоход стал неприятным сюрпризом: пришлось спешно менять направление нового удара.

Но куда больше проблем полынья доставила спешившим на выручку военным. Их-то высадили как раз на тот самый лед! Из вооружения десантники имели только стрелковое оружие, так что для верного поражения целей снизу вверх им нужно было подобраться достаточно близко. Но теперь это оказалось невозможным: пришлось выбираться на левый берег и пробиваться к монастырю через жилой сектор — той самой дорогой, по которой я улепетывал от громобоев в бесовскую субботу. Разумеется, ни о каком скрытом подходе уже не могли идти и речи: группу мгновенно обнаружили и связали боем на подступах.

Вот так и получилось, что в самый ответственный момент, когда засевшие в здании школы и почувствовавшие запах жареного громобои решили прорывать хлипкое кольцо из дружинников и пришлых и уходить к «своим», рядом не оказалось никого, кто мог бы помочь. Ближайшая к нам группа силовиков безуспешно долбилась с севера, не в силах прорвать грамотную оборону; на юге путь омоновцам преградил мост, а западные и вообще застряли черти где.

Оставалось рассчитывать только на себя.

— Верни мне оружие! — не дожидаясь, пока замешкавшийся Фельдшер придумает, что ответить, я протянул руки и быстро вытащил из-за пояса толстяка свой револьвер.

— Ты куда? — охнул он. — Нужно сдержать их!

— Шутишь? — я выразительно постучал рукояткой пистолета себе по виску. — Мы тут ляжем все до одного, за просто так! Нужно отступать!

Но спорить и препираться было уже некогда: справа и слева от нас показались вооруженные люди. Я не сразу сообразил, что это затаившиеся дружинники оставили занятые позиции и отходят назад. Паники не было, командир отдавал команды. Народ всё прибывал. Правильно. Раз они поперли толпой, нужно разомкнуть кольцо и собрать все силы в один кулак. Кстати, а в какую именно сторону они поперли?

— На пришлых! — завопил все тот же голос, который до того предупреждал о выступлении громобоев. — Они пришлых жмут! Живее, ребятки, живее!

Ах вот оно в чем дело! Громобои пошли не на нас — они выдвинулись практически в противоположном направлении. Ну да, к монастырю. Все логично. Но между ними и их собратьями нерушимой стеной вырос заслон из трех десятков пришлых — потомков тех, кому посчастливилось родиться далеко отсюда и кому, по мнению громобоев, не было место в будущем Младова. Сейчас мы готовимся идти на помощь попавшим в беду союзникам. Кстати, почему это «мы»? У меня несколько иная задача. Которую надо выполнять.

— Вперед! — завопил командир, когда на небольшом свободном пятачке забитого истерзанными машинами двора собралось примерно с полсотни дружинников. — За Родину! За Младов!

— За Младов!!! — заревела толпа.

— За Младов! — в тон ей проорал я.

И побежал в другую сторону.

Ровно пять шагов.

Потом остановился.

Секунду подумал.

И развернулся обратно.

— Молодца! — поприветствовал меня Фельдшер, когда я поравнялся с задними рядами, в числе представителей которых находился и мой новый знакомый. — Я уж думал, ты нас кинуть решил. Ну сейчас мы им вдарим!

«Еще как!», — подумал я, охваченный всеобщим азартом.

Пришло и моё время доказать, что этот город что-то для меня да значит.

Стрельба все нарастала. Мы всей толпой ворвались в соседний двор и практически нос к носу столкнулись с громобоями. Их было примерно столько же, сколько и нас, но они были рассредоточены и слишком заняты перестрелкой с пришлыми, что засели на детской площадке. Людской поток подхватывал их одного за другим, словно беспомощные щепки в весеннюю распутицу. Спрятанные под масками лица, раззявленные кричащие рты, черные куртки с белыми крестами на груди — все это перемешалось, перемололось. Стрельба тут же практически смолкла, началась рукопашная. Состав оружия примерно одинаковый с обоих сторон: биты, дубинки, железные прутья, ножи… Я не лез в эту жуткую кашу, благоразумно держась в стороне, а когда полезли на меня, начал стрелять. Патроны быстро закончились, тогда пришлось подбирать с земли оброненную кем-то палку и отбиваться ей. Сердце стучало, как колеса идущего полным ходом «Сапсана», во рту пересохло, ноги скользили по утрамбованному до плотности льда снегу. Меня достали один раз, больно попав по колену, но ответить я не успел: всё уже закончилось. На детской площадке остались лежать неподвижные тела примерно пятидесяти громобоев и полутора десятков дружинников. Некоторые, впрочем, слабо трепыхались. Я шумно выдохнул, не веря, что это победа.

— Еще отряд! — проорал командир, и мне пришлось подхватывать с земли уже кем-то брошенный пистолет.

Теперь громобоев было больше сотни, и нападали они, а не мы. Но и к нам подоспело подкрепление: подтянулись остатки «блокадного кольца», вышли из укрытий пришлые. Я увидел Хасамеева, и он удивленно кивнул мне, признав. Дальше начался ад. Взрослые и юные, студенты и школьники, громобои и дружинники — две «армии» сошлись стенка на стенку над телами своих товарищей. Меня тут же оттеснили взад, чтобы не мешался. Я и не рвался на передовую, но, как мог, старался внести посильный вклад. Перевес был на стороне врагов, они сразу поняли это и принялись яростно теснить защитников Младова. Крики сменялись хрипами, мелькали биты, лилась кровь, падали поверженные. Короткая, но страшная схватка.

Я выстрелил в прорвавшего в «тыл» здоровенного мужика с черной маской на лице. Он пошатнулся, но устоял. Я нажал на курок второй раз — пусто. Беда… Перехватил палку поудобнее, приготовился биться до последнего, но тут меня сшибли с ног. Потоптались знатно, отдавили кисть руки (дважды), пнули по голове, пробежались по спине. Я пытался подняться, но снова и снова опрокидывался на холодную землю. В отчаянной злости швырнул пустой пистолет прямо в харю возникшего прямо передо мной громобоя. Тот ловко увернулся и, перехватив биту поудобнее, пошел на меня. «Отходим, отходим!» — вопил голосистый командир. Очень актуально, как раз в нужный момент. Похоже, в этот раз удача не на нашей стороне. В двух шагах от меня рухнул раненый Хасамеев, на лице его застыло выражение звериной ярости.