— Эээ… Спасибо, я учту на будущее. Это я про дружбу, не про свитер. И не про расчленеку. Ты уже наметил квадрат поисков?

— Вроде того, — оживился Женя, вытирая пот со лба. — У меня возникла одна идейка насчет того, где можно поискать. Готов поделиться.

Я поломался пару секунд, но больше для вида. После чего полез за своей экипировкой.

— Ладно, поехали. Все равно хуже времяпрепровождения, чем сегодня уже было, я вряд ли придумаю.

— Ура!

Я испугался, что он кинется обниматься, и спешно отступил на шаг назад, прикрывшись пакетом с вещами, как щитом.

— Тише, мой друг. Ночь не любит шумных.

Пока мы добирались до Злобино, я поинтересовался, в курсе ли Женя истории с костром на холме, про который во время дневной прогулки мне рассказала Яна.

— А кто не в курсе? — беспечно ответил он. — Я сам его видел. Огромный! С костями.

— А чьи кости, так и не выяснили?

— Неа, — равнодушное пожатие плечами. — Заявлений о пропажах не поступало — так полицейские сказали. Скорее всего, какие-нибудь нелегалы. Гастарбайтеры там.

Гастарбайтеры в городе, где орудует банда воинственных славянофилов? Даже не смешно.

— А после того случая ничего необычного не происходило? — продолжал допытываться я.

— Я не знаю.

— Почему?

— Я в тот год весь июль в Москве пробыл. Лечился. Сразу после праздника Ивана Купалы и отправился.

— От чего лечился?

— Эээ… Я не могу сказать.

— А как же дружба?

— А как же «но и друзьям всего не доверишь»?

— Ну, как тебе угодно.

Слава богу, наконец, приехали. Я хотел припарковаться в том же самом месте, что и вчера, но мой спутник сказал, что нужно проехать чуть дальше в лес. Прошло еще минут десять шебуршания днищем по заснеженной колее, прежде чем мы, наконец, остановились.

— Неплохо бы ее снегом засыпать, — заявил Сизов, разгоняя обступившую нас темноту светом мощного охотничьего фонаря. — А то тут какие-то подозрительные следы. Давай палки, я понесу. А ты с машиной разберись по-быстрому.

— Сам разбирайся, если хочешь, — возмутился я. — Откапывать ее потом тоже сам будешь. И вообще, ничего, что мы дорогу перегородили? А если поедет кто?

— Ладно, — после недолгого раздумья уступил Женя. — Оставим, как есть, авось пронесет. А дорога… Да кто тут ездит в темное время?

Подобные фразочки оптимизма не внушали.

Минут пятнадцать мы брели куда-то, освещая себе путь, в одном ему известном направлении. Иногда сворачивали, огибая буреломы, но затем снова возвращались на маршрут. Похоже, в теплое время здесь пролегала тропа. Постепенно я начал терять ориентацию в пространстве. Предварительно скачанное на телефон приложение-компас показывало, что мы все больше отклонялись к северу. А кругом снег да деревья, деревья да снег. Лесу, казалось, не будет конца.

— Где ты собрался искать? — наконец не выдержал я.

— В Гороховце, — не оборачиваясь, ответил Женя.

— Что это? Город? Село?

— Нет. Вот он, Гороховец.

— Где?

— Да вот же. Аккуратнее, не сверзься.

Снежный покров перед нами внезапно оборвался. Луч фонаря нащупал лишь пустоту, в которой обреченно кружились одинокие снежинки.

— Овраг? Гороховец — это овраг?

— Не овраг, — чуть не шепотом ответил Женя. — Река. И тише, пожалуйста. Забыл, что сам говорил про темноту и про тех, кого она не любит?

Мы спустились, точнее, скатились в овраг, на дне которого действительно оказался замерзший ручей шириной метров семь-восемь. Справа и слева вздымались высокие — выше человеческого роста — и довольно крутые крутые берега. Как подниматься обратно, я не представлял. Разве что идти до самого устья.

— До Волги недалеко, — успокоил меня Женя. — Около полутора километров Но где-то здесь должна быть пещера. Мне так кажется. Понимаешь, летом в ручей никто особо не суется. Вода в нем ледяная, течение сильное, берега… Сам видишь, какие. По-моему, идеальное место для убежища. Не находишь?

— Может быть… — неуверенно согласился я. — Если руководствоваться исключительно логикой.

— Не только логикой, — уклончиво ответил Сизов. — Есть еще кое-что…

Но что именно, уточнять он не стал.

— Пусть так, — плюнул я, поняв, что уговаривать все равно бесполезно. — Как мы найдем твою пещеру? Полтора километра заснеженных склонов — это не картошку ночью копать.

— Почему ночью? — он удивленно воззрился на меня. — Картошку днем копают вообще-то.

— Ночью, потому что участок чужой.

— Все равно не пойму: почему не днем?

— Днем хозяева картошки спалить могут.

— Кого спалить?

— Сено спалить, — не выдержал я. — Спалить и утопить.

— Какое еще сено? Филипп, ты вообще о чем?

— Я о полутора километрах, — нет, с этим парнем нельзя шутить: это даже мне не смешно, а он и вовсе просто-напросто не догоняет. — Что насчет полутора километров, которые нам предстоит обследовать?

— Нет, ты не понял, — наставительно уточнил спелеолог-теоретик. — Полтора километра — это только до устья. А если вверх по течению подниматься — это еще примерно столько же. Дальше берега понижаются.

— Зашибись…

— Но я думаю начать именно отсюда и спускаться вниз, к Волге. Примерно отсюда склоны особенно крутые. Если ничего не найдем сегодня, то завтра пойдем в другую сторону.

Делать нечего: раз приперлись, надо браться за работу. И мы искали, честно и усердно. Лыжными палками (теперь я понял их предназначение) мы прощупывали укрытые где снегом, а где и прошлогодней травой склоны в надежде обнаружить, если не вход в пещеру, то хотя бы что-то интересное. Под «интересным» я подразумевал какое-нибудь доказательство правоты теорий, выдвигаемых достопочтенным Евгением Валерьевичем. Ибо пока что на его стороне была одна лишь уверенность. Уверенность человека, которого все окружающие считают психом… Обнадеживает, не правда ли?

По прошествии часа я уже порядком задубел. Вслед за теплом быстро улетучивался и энтузиазм. Мерзли пальцы в тонких перчатках, мерзли ноги в новых, неразношенных ботинках. Мерз нос. Зато Женя не испытывал ни малейшего дискомфорта: три свитера, и две пары шерстяных носков, натянутых поверх друг друга — вот залог успеха! А не синтетические штанцы с теплой подкладкой, которые неплохо подходят в деле обследования пещер, но никуда не годятся для их поиска. Плюс мой коллега не утруждал себя такой мелочью, как прощупывание льда под ногами на предмет опасности. Возможно, это и было излишним, но никто не заставил бы меня разувериться в обратном. Лед есть лед, какая бы глубина под ним не скрывалась.

Тем не менее, несмотря на все доставляемые погодой неудобства, наши поиски продолжались. Каждый обследовал свой берег, я — левый, а Женя — правый. И нашли же! Я ведь всерьез настроился на то, что чапать придется до самого устья, но… Черт, уж лучше бы поиски вообще не принесли никакого результата.

Находка оказалась совсем не той, что мы ожидали.

— Тут какая-то леска, — нарушил Евгений царившее до того молчание.

За прошедший час он успел опередить меня метров на тридцать и продолжал продвигаться вперед стахановскими темпами. Поначалу мы даже пытались болтать о том о сем, но очень быстро я понял, что болтовня ведет к дополнительной теплопотере, и предпочел «тыкать палкой» молча.

— Что за леска? — отозвался я, прекращая бесплодные попытки вызволить свой инструмент, который запутался в мерзлых корнях росшего наверху дерева и наотрез отказывался выпутываться обратно.

— Не знаю… Я чуть не споткнулся! Иди сюда, посмотри.

Бросив ставшую бесполезной палку, я направился к нему, по пути извлекая из кармана запасной фонарь. В основном уже почти сели батарейки. Мелькнула мысль: «Этих хватит максимум на час».

— Что там у тебя?

В ответ раздался еще один удивленный возглас Жени:

— Она тянется к середине реки! Не поддается… Вмерзла в лед, наверное. Кто мог ее здесь оставить? Для рыбалки место не самое подходящее…

Я вдруг почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо, и стало жарко, как в тропиках.