– Я звал тебя не для того, чтобы разглядывать ворота. Я хотел, чтобы ты увидел Оцу.

– Успокойся. Похоже, меня скоро могут убить.

– При чем тут это? Кто учил меня, что самурай должен быть готов к смерти в любой миг? Ты ведь!

– Правильно. Ты хороший ученик. Спасибо, что ты запомнил этот урок. На этот раз против меня замышляется что-то серьезное. Вероятность выжить невелика. По этой причине я не хочу сейчас видеть Оцу.

– Бессмыслица какая-то!

– Если я начну объяснять, ты не поймешь, потому что слишком мал.

– Ты не победишь? Правда считаешь, что скоро умрешь?

– Да. Только не вздумай сказать Оцу, особенно сейчас, когда она хворает. Я желаю, чтобы она поправилась и нашла путь к счастью. Передай ей эти слова. Ни звука о моей возможной смерти!

– Слово в слово передам, но только все. Я не могу лгать Оцу. Умоляю, пойдем со мной.

– Ты не понимаешь меня! – упрекнул мальчика Мусаси, слегка отталкивая его.

Дзётаро уже не сдерживал слез.

– Мне ее так жалко! Если Оцу узнает, что ты не захотел ее увидеть, она совсем разболеется.

– Именно поэтому ты должен передать ей мои слова. Скажи ей, что нам не следует встречаться, пока я постигаю боевое искусство. Я избрал путь самодисциплины. Мой долг – подавлять свои чувства, вести строгий образ жизни, закалять себя трудностями. Иначе я потеряю свет, к которому стремлюсь всей душой. Подумай, Дзётаро! Тебе тоже предстоит эта стезя, если ты намерен стать истинным воином.

Дзётаро тихо плакал. Мусаси обнял его и прижал к груди.

– Никто не знает, где обрывается Путь Воина. Когда меня не будет, найди себе хорошего учителя. Я не хочу сейчас встречаться с Оцу, потому что знаю: без меня ей в конце концов будет лучше. Обретя новое счастье, она поймет меня. В ее комнате не гаснет свет. Ей очень одиноко. Успокой ее и сам ложись спать.

Дзётаро начинал смутно понимать своего учителя, но все еще стоял к нему спиной. Продолжать разговор было бесполезно. Дзётаро спросил, хватаясь за последнюю соломинку:

– А ты вернешься к Оцу, когда постигнешь боевые искусства? Когда убедишься, что стал настоящим воином?

– Да, если такой день настанет.

– А когда?

– Трудно сказать.

– Через два года?

Мусаси молчал.

– Через три?

– Путь совершенствования бесконечен.

– Ты не увидишь Оцу до конца жизни?

– Если природа наделила меня нужными качествами, то я когда-нибудь достигну цели. Или останусь таким же глупцом, как сейчас. Жизнь моя в серьезной опасности. Разве мужчина в таком положении может давать обещания молодой женщине?

Для Мусаси эта речь была непривычно длинной. Удивленный, Дзётаро взглянул на него, затем торжествующе сказал:

– А ты ничего не обещай. Зайди, и все!

– Это не так просто, как кажется. Мы с нею молоды. Стыдно признаться, но я боюсь ее слез. Они могут победить меня.

Мусаси не был уже тем самоуверенным юношей, который легко отверг Оцу на мосту Ханада. Самолюбие, бездумность уступили место терпимости и снисходительности. Ёсино пыталась разбудить его страсть, но он не поддался ее чарам. С Оцу могло быть иначе. Мусаси понимал, как много он значит для нее.

– Ты понял меня? – шепнул Мусаси на ухо мальчику.

Дзётаро потер глаза. Отняв ладони от лица, увидел лишь густой, ночной туман.

– Учитель! – раздался во мраке его крик.

Дзётаро добежал до конца стены, зная, что Мусаси не вернется. Уткнувшись в стену, мальчик разрыдался. Он потерпел еще одно поражение. На этот раз взрослые одолели его своими доводами. Горло Дзётаро свело судорогой, тело трясло от рыданий.

Вытерев слезы, он тихо побрел домой. У ворот стояла женщина, которую мальчик принял за служанку. Дзётаро подумал, что ее послали по какому-то делу в столь поздний час. Ему стало стыдно, что служанка могла слышать его плач. Женщина, сняв с головы покрывало, пошла ему навстречу.

– Дзётаро, это ты?

– Оцу? Ты почему здесь? Ты ведь очень слабая.

– Беспокоилась о тебе. Почему ушел, не предупредив? Где ты пропадал? Зажгли фонари, заперли ворота, а тебя все нет. Я извелась от волнений.

– С ума сошла! У тебя горячка! Отправляйся немедленно в постель.

– Почему ты плакал?

– Потом все скажу.

– Нет, говори сейчас. Ты чем-то расстроен? Ты провожал Такуана?

– Да.

– Узнал, где Мусаси?

– Такуан – плохой человек. Я его ненавижу.

– Он ничего не сказал?

– Нет.

– Что-то ты от меня скрываешь!

– Вы оба невыносимы! – завопил Дзётаро. – И ты, и этот глупец, мой учитель! Не вымолвлю ни слова, пока ты не ляжешь в постель с мокрым полотенцем на лбу. Если сейчас же не пойдешь в дом, отволоку тебя силой!

Дзётаро схватил Оцу за руку и, неистово колотя по воротам, яростно завопил:

– Открывайте! Больная ждет! Она окоченеет, если будете долго копаться!

Матахати остановился посреди дороги и вытер пот со лба. Весь путь от улицы Годзё до горы Саннэн он проделал бегом. Лицо его было красным, больше от выпитого сакэ, чем от усталости. Матахати, нырнув в старые ворота, прошел через огород к маленькому домику.

– Мамаша! – позвал он.

Никто не отвечал. Матахати огляделся.

– Спит, что ли? – пробормотал он.

Вымыв у колодца руки и ноги, Матахати вошел в дом. Дремавшая Осуги перестала храпеть и приоткрыла глаза.

– Что кричишь как полоумный? – недовольно пробурчала она.

– Наконец-то проснулась.

– Что за тон?

– Сама спишь, но стоит мне присесть на минутку, ты тут же попрекаешь меня ленью и посылаешь на поиски Мусаси.

– Уж извини мой возраст! – саркастически произнесла Осуги. – Я должна спать для поддержания сил, но с головой у меня все в порядке. Ни минуты покоя с тех пор, как убежала Оцу. И рука все еще болит из-за этого Такуана.

– Почему ты всегда жалуешься, когда видишь меня в хорошем настроении?

– Не так часто ты слышишь мои сетования. Узнал что-нибудь про Оцу и Мусаси?

– Новость, которую я принес, не знают только старухи, которые днем спят.

– Какую еще новость?

Осуги привстала и ползком придвинулась к сыну.

– Мусаси предстоит третье сражение со школой Ёсиоки.

– Где? Говори же!

– В Янаги-мати столб с подробным объявлением. Бой состоится завтра утром в местечке Итидзёдзи.

– Янаги-мати! Это же веселый квартал! – недоверчиво посмотрела на сына Осуги. – Значит, ты там болтался?

– Нигде я не болтался! – строптиво возразил Матахати. – Ты постоянно меня в чем-то дурном подозреваешь. Там всегда можно узнать последние новости и слухи.

– Не обижайся, я пошутила. Рада, что ты одумался и отрекся от прежней беспутной жизни. Завтра утром? Я не ослышалась?

– Да, в пять.

Осуги помолчала, размышляя о чем-то.

– Ты как-то говорил, что у тебя есть знакомые в школе Ёсиоки.

– Да, кое-кого знаю, но познакомился я с ними при неблагоприятных обстоятельствах.

– Не имеет значения. Собирайся, отведешь меня в школу Ёсиоки.

Матахати не переставал удивляться неугомонности матери. С каменным выражением лица он холодно спросил:

– К чему суета? Пожар, что ли? Зачем тебе туда!

– Предложить свои услуги, разумеется.

– Что-о?

– Завтра они собираются убивать Мусаси. Хочу попросить, чтобы и нас допустили к бою. Толку от нас немного, но два удара нанесем.

– Ну, насмешила! – расхохотался Матахати.

– Что смешного в моих словах?

– Наивность твоя хуже глупости.

– Как ты смеешь говорить такое матери?

– Не будем спорить. Сама подумай. Люди Ёсиоки жаждут крови, это их последняя возможность. Ради нее они отбросят все правила игры. Они спасут дом Ёсиоки, убив Мусаси любой ценой. Ни для кого не секрет, что они толпой навалятся на него.

– Ах, так! – ликующе прошептала Осуги. – Тогда Мусаси уж точно не жилец.

– А вот с этим я не согласен. Мусаси может привести своих людей, и тогда случится настоящее сражение. Так, во всяком случае, толкует народ на улице.