– Вы… вы как Тэнгу, – залился смехом Иори. – Отпустите меня, я упаду! – И он ущипнул Мусаси за нос.

Дождь прекратился на одиннадцатый день. Мусаси рвался в поле, но они смогли выйти из дома только через неделю. Ярко светило солнце. Поле, с великим трудом созданное ими, бесследно исчезло. На его месте громоздились камни и текла река, которой прежде не было. Дождь посмеялся над незадачливыми земледельцами, как и крестьяне.

– Ничего не поделаешь, – сказал Иори. – Надо подыскать другое место.

– Нет! – твердо ответил Мусаси. – Здесь будет прекрасная земля, когда спадет вода. Я обследовал всю округу, прежде чем выбрать это место.

– А если снова пойдет дождь?

– Мы не пустим воду сюда. Возведем дамбу отсюда вон до того холма.

– Это же невообразимый труд!

– Забыл, что это и есть наш додзё? Я не уступлю ни клочка этой земли, пока не увижу первого урожая ячменя.

Мусаси упорно боролся с природой всю зиму вплоть до второго месяца нового года. Он и Иори рыли водоотводные канавы, насыпали дамбы, укрепляя их тяжелыми камнями. Налетел ураган, и вода все уничтожила.

– Тратим силы на безнадежное дело. Разве в этом смысл Пути Меча? – спросил как-то Иори.

Вопрос разумный, но Мусаси не хотел сдаваться.

Через месяц последовало новое бедствие – выпал глубокий снег, который сразу растаял. Иори пришлось пойти в храм за провизией. Вернулся он угрюмый, потому что деревенские открыто потешались над ним и его учителем. Мусаси тоже начал терять веру в себя. Два дня он просидел молча, глядя на свое поле.

Наконец его осенило. Он бессознательно старался выкроить аккуратное квадратное поле, типичное для равнины Канто. Но здесь рельеф диктовал другие условия. Земля имела здесь свои особенности, которым соответствовали поля неправильной формы.

– Какой я дурак! – хлопнул себя по лбу Мусаси. – Хотел заставить воду течь там, где мне хотелось, и осадить почву по своему усмотрению. Ничего не получалось. Вода есть вода, а почва есть почва. Я не могу переделать их естество. Я должен научиться служить воде и защищать землю.

Мусаси по существу согласился с крестьянами. С этого дня он стал слугой природы. Он уже не навязывал ей свою волю, а следовал ее сути. И в то же время Мусаси увидел возможности, до которых не могли додуматься давние обитатели равнины.

Снова шел снег, сменившийся оттепелью. Равнина медленно впитывала мутную воду. К этому времени Мусаси осуществил свой замысел. Его поле уцелело.

«Это правило применимо и к управлению народом», – сказал себе Мусаси. В дневнике он записал: «Не противопоставляй себя законам Природы. Прежде всего попытайся постигнуть ее законы».

– Простите, но я не хочу излишне обременять вас. Вы очень гостеприимны.

– Спасибо, господин, вы очень добры, – ответил монах.

– Я просто отдохну.

– Мы к вашим услугам.

– Надеюсь, вы простите мою непринужденность, – заключил немолодой седеющий самурай, растягиваясь на циновке.

Гостя, только что прибывшего в храм Токугандзи, звали Нагаока Садо. Он был одним из крупных чиновников Хосокавы Тадаоки, владетельного князя Будзэна. Несмотря на занятость, Садо обязательно выкраивал время, чтобы посетить храм в годовщину смерти своего отца. Здесь он обычно и ночевал, поскольку до Эдо было километров двадцать. Путешествовал он не по рангу скромно, в сопровождении всего двух самураев и слуги.

Каждый раз, чтобы отлучиться из владений Хосокавы, Садо должен был изобретать предлог. Минуты праздности редко выдавались в его жизни, и сейчас он с явным удовольствием пил местное сакэ и лежал, наслаждаясь покоем. Слух его услаждало лягушачье кваканье. На короткий миг самурай отвлекся от чиновничьих забот и бесконечных интриг.

Монах, быстро убрав обеденную посуду, исчез. Садо лениво переговаривался со своими путниками, сидевшими в полутьме у стены.

– Я бы остался здесь навсегда и обрел нирвану, подобно Будде, – усмехнулся старый самурай.

– Можно простыть, ночи здесь холодные и сырые.

– Оставьте! Мое бренное тело уцелело в нескольких битвах. Ему ли бояться простуды. Чувствуете, как пахнут цветы? Дивный аромат.

– Нет.

– У тебя плохое обоняние. Не насморк ли?

Лягушки внезапно смолкли, а кто-то крикнул:

– Ах ты, дьяволенок! Подглядываешь?

В тот же миг самураи-телохранители вскочили на ноги.

– Кто там?

В саду никого не было, слышался только затихающий топот убегающего ребенка.

– Простите за беспокойство. Это здешний мальчишка, – с поклоном сказал монах, заглянув в комнату.

– Точно?

– Конечно. Он живет в двух километрах отсюда. Его отец, погонщик лошадей, недавно умер, а дед мальчишки, как говорят, был самураем, поэтому ребенок как завороженный смотрит на всех самураев.

Садо сел.

– Не наказывайте его. Я хотел бы увидеть мальчишку. Принесите сладостей, чтобы угостить его и разговорить.

Иори был уже в кухне.

– Бабушка! – крикнул он стряпухе. – У меня кончилось просо. Насыпьте-ка вот сюда! – Иори протянул мешок, в который вошло бы килограммов двадцать.

– Наглый попрошайка! Ведешь себя так, словно мы тебе что-то должны, – проворчала стряпуха.

– Ты слишком бойкий, – добавил монах, мывший посуду. – Наш настоятель пожалел тебя, поэтому мы даем тебе еду. Если просишь у людей, соизволь быть вежливым.

– Я не прошу милостыню. Я отдал настоятелю кошелек, оставленный мне отцом. Там много денег.

– Интересно, сколько погонщики лошадей оставляют в наследство своим сыновьям?

– Дадите просо или нет?

– Снова за свое! Посмотри на себя! Ты и сам сумасшедший, к тому же тобой командует полоумный ронин. Кстати, кто он и откуда взялся? Почему живет за твой счет?

– Не ваше дело!

– Мы перевернули все пустоши, но все равно там никогда не получится ни сада, ни поля. Вся деревня смеется над вами.

– Вас не спросили!

– Слабоумие ронина, верно, заразное. Что вы там ищете? Золото, как в сказке? У тебя еще молоко на губах не просохло, а ты роешь себе могилу.

– Хватит болтать! Дайте просо!

Монах продолжал поддразнивать мальчишку, как вдруг что-то холодное и липкое ударилось о лицо священнослужителя. Монах завопил, выпучив глаза, – Иори запустил в него жабой. Убегая, мальчик налетел на другого монаха, который пришел за ним, чтобы отвести к приезжему самураю.

На шум прибежал настоятель.

– Наших гостей не потревожили? – осведомился он.

– Нет, господин Садо хочет посмотреть на мальчишку. Собирается угостить его сладостями.

Настоятель за руку отвел Иори в комнату для гостей. Мальчик робко опустился на циновку рядом с настоятелем.

– Сколько тебе лет? – спросил Садо.

– Тринадцать.

– Хочешь стать самураем?

– Да! – решительно ответил Иори, кивнув для убедительности.

– Хочешь поехать со мной и жить у нас? Сначала будешь помогать по хозяйству, а потом устрою тебя учиться на самурая.

Иори отрицательно покачал головой. Садо, решив, что мальчик ему не верит, объяснил, что не шутит.

Сердито взглянув на важного гостя, Иори спросил:

– Где же сладости? Я слышал, вы собирались меня угостить. Побледневший настоятель шлепнул мальчика по руке.

– Не сердитесь на него, – попросил настоятеля Садо, который любил детей и прощал их выходки. – Мальчик прав, мужчина должен держать слово. Подайте сладости!

Иори начал засовывать угощения за пазуху.

– А почему не ешь их здесь? – удивился Садо.

– Меня дома ждет учитель.

– У тебя есть учитель?

Ответа не последовало, потому что мальчик уже выскочил из комнаты и мчался по саду.

Поведение мальчика поразило Садо, но не настоятеля, который, отвешивая глубокие поклоны, покинул комнату и направился к кухне.

– Где этот наглец?

– Схватил мешок и убежал.

Настоятель прислушался, но уловил вдалеке режущее ухо посвистывание. Иори с помощью сорванного листка пытался исполнить знакомые ему мелодии, но безуспешно. Песни погонщиков лошадей были слишком медленными, поминальные песни праздника Бон слишком сложны. Иори наконец принялся за мелодию священного танца местного храма. Мелодия нравилась ему, как и танцы. Они с отцом несколько раз ходили смотреть их.