Во время беседы с Николаевым мне вспомнился известный певец Майкл Джексон, который лет десять , решив прожить по возможности как можно дольше, в страхе перед микробами стал всячески ограничивать себя от контактов с внешним миром. Пребывание на улице в скафандрообразной одежде, сон в барокамере, перчатки, респираторы и фильтры — все это сделало его узником искусственного мира, столь хрупкого и ненадежного. Совсем недавно, во время гастролей в Москве, он появлялся на людях с черной повязкой, закрывающей рот и, видимо, создающей иллюзию защищенности от агрессивных российских бацилл. Несмотря на все эти меры предосторожности, возникало ощущение какой–то ущербности, недолговечности и нездоровья, что укрепляло в мысли — настоящее долголетие возможно лишь в полном растворении в окружающей жизни, в единении с природой и человечеством, и вся история жизни Ростислава Всеволодовича является примером этому.

Родился Николаев 1 августа 1921 года в Петербурге, и детство его прошло на набережной Малой Невки в Петроградском районе. Происходил он из семьи потомственных военных — людей, которые всю свою жизнь защищали Отечество, невзирая на смену властей, идеологий и политических лидеров. Дед был генералом медицинской службы и погиб в советское время в период борьбы с чумой на юге России. Отец также был кадровым офицером, военную жизнь начал кадетом, потом окончил артиллерийское училище и участвовал в, Первой Мировой войне. Вместе с армией попал в плен, вернулся в Россию после революции, перешел на сторону советской власти, участвовал в разгроме Юденича. После завершения военных действий стал преподавателем в училище имени Фрунзе, потом заместителем начальника Нахимовского училища.

Окончив школу, Ростислав оказался перед выбором дальнейшего жизненного пути:

«Я неплохо шел по классу рояля, выступая с артистами на концертах с 14 лет. Один раз играл в эрмитажном театре, дважды — в консерватории. На этом мое музыкальное образование закончилось. Я мог поступить в консерваторию без экзаменов, но понял, что таланта у меня недостаточно. Моя музыкальная карьера вела в таперы, но не больше. Отец настаивал на профессии моряка».

И тут по комсомольскому набору его направили на флот в училище имени Дзержинского. Морские инженеры были тогда в цене, и конкурс составлял 21 человек на место. Успешно сдав экзамены, Ростислав Всеволодович оказался на факультете подводников.

Вскоре началась война и именно тогда — в период экстремальных ситуаций и перетасовки человеческих судеб — произошли два события, которые, как мне показалось, в какой–то мере определили дальнейшую жизнь Николаева.

Курсантов факультета, где учился Ростислав Всеволодович, не призывали на военную службу, так как флоту требовались квалифицированные офицеры–подводники. Но их посылали на практику, где погибло примерно треть класса. На одну из таких практик попал и курсант Николаев.

В одном из черноморских походов подводная лодка, на которой он служил, попала в засаду, и три дня ей пришлось пролежать, затаившись на дне. Три дня продолжалась бомбежка, подобной которой никто из экипажа не мог припомнить до окончания войны. И когда люди начали задыхаться, командиру лодки капитану третьего ранга Алексееву удалось вырваться и вернуться в порт.

«Когда мы прибыли в Батум, — рассказывает Николаев, — нас встречал весь флот. Вышел адмирал и сказал: «Братцы, полчаса вам на умывание и за стол. Поросенок на столе, пить можно сколько угодно!» Командиру дали тогда Героя Советского Союза.

Второй случай, когда смерть вновь отвела невидимая рука, произошел после окончания учебы.

«Так как училище я закончил с отличием, то имел право выбирать море и лодку, — вспоминает Николаев. — Я выбрал Балтику и лодку «Сталинец», но когда приехал в Кронштадт, встретил знакомого капитан–лейтенанта, который предложил перейти к нему на «Крейсерскую» лодку вторым механиком. Я согласился. Самое интересное, что та лодка, на которую я просился, была единственной, которая погибла в конце войны. Причем потопил ее наш летчик у берегов Германии, приняв за немецкую. Так я снова ушел от своей участи».

Потом была Академия, где Николаев стал эффективщиком — специалистом по выжываемости судов. Затем судьба забросила его в летную часть в Феодосию, где он занимался инженерным обеспечением авиационного вооружения. Никогда ранее не поднимавшемуся в воздух, ему приходилось испытывать технические разработки, летая на реактивных самолетах между катапультами. Это было строго запрещено, но другой возможности провести испытания не было.

последовал удар судьбы. После прихода к власти Хрущева началось сокращение вооруженных сил, к тому же жена из ревности пожаловалась военному начальству, и Николаев был уволен из армии.

«Я начал вторую жизнь, — рассказывает Ростислав Всеволодович. — Сначала рядовым инженером на заводе, потом начальником конструкторского сектора, затем освобожденным редактором заводской газеты, вывел ее на первое место по Петроградскому району, пока, наконец, не решил снова вернуться к специальности. И через полтора года пошел эффективщиком в конструкторское бюро. Там я быстро продвинулся от инженера до ведущего конструктора расчетно–исследовательского отдела, где и работал до пенсии, защитив кандидатскую диссертацию и став автором 20 изобретений в области оборонной промышленности».

Уже готовясь к уходу на пенсию, Николаев задумался — а чем заниматься дальше? Проведя всю жизнь в гуще событий, меняя профессии и сферы деятельности и при этом непрерывно обучаясь и переобучаясь, он явно не был настроен «уйти в тихую заводь». Накопленный жизненный потенциал требовал реализации, а жажда познания осталась такой же сильной, как в юношеские годы. Набрав темп за прошедшие годы, он просто не мог взять и остановиться.

«И тогда я вспомнил, что раньше занимался коллекционированием бумажных денежных знаков, — рассказывает Ростислав Всеволодович. — И я понял, что это очень интересная область. Меня прельщало не столько само коллекционирование, сколько история денег — как они появились, кто их держал в руках, кто был хозяином, какая была ситуация в стране; когда эти деньги выпускались. Отыскивая ответы на вопросы, я набрал довольно уникальный материал: узнал историю денежных выпусков всех белогвардейских денег, денежных знаков всех национальностей и правительств. Мне было жалко оставлять эти знания при себе, и я стал писать статьи в петербургскую газету для коллекционеров «Миниатюра». Технарю по образованию, мне было поначалу трудно».

Узнав, что Николаев неплохо ориентируется в городских архивах, к нему обратились архитекторы с просьбой раскрыть тайну строительства одного старого дома. Он удивился такого рода заказу, но выполнил его. Почти сразу поступила заявка от Малого Академического театра, который просил воссоздать историю театра. Николаев потратил полгода и историю театра воссоздал. Затем последовала заявка от Оперного театра, на историю которого ушло полтора года.

«Я понял, — рассказывает Николаев, — что в любом деле можно найти что–то интересное, превратить его в захватывающее расследование и тем самым наполнить жизнь смыслом и положительными эмоциями. Возьмем тот же театр. Здесь масса интересных вещей. Как он строился? Почему ремонтировался? Зачем была нужна та или иная конструкция? Мне даже давали задания такого рода — узнать, какого цвета была обивка кресел в театре сто лет . И я находил ответы».

Хорошо зная увлеченность Ростислава Всеволодовича, один его знакомый сказал про него: «Николаев даже из дверной ручки может сделать диссертацию!» Делать то, что интересно, стало его своеобразным, жизненным кредо. В шутку, подчеркивая свои разносторонние интересы, Николаев называет себя «дилетантом широкого профиля».

Не осталось в стороне и увлечение музыкой. Николаев любит поиграть на рояле в компании, а дома для души играет минут двадцать в день.

Всю свою жизнь он дружил со спортом: был лыжником–дальником, участвовал в скоростных лыжных переходах Ленинград–Таллин. Делая километров по 70 в день, он покрывал это расстояние за пять дней. Потом увлекся велосипедом, ездил на нем даже зимой. Имел второй разряд по боксу и занимался им до тех пор, пока ему как следует не расквасили нос.