хочешь подняться выше — «настроил» «центр полета» и скачком перемещаешься вверх. Еще выше? Да запросто.

Я, летала, таким образом, и в закрытых помещениях, и в свободном пространстве, поднимаясь, все выше и выше над Землей. И еще что поражает: каждый раз не покидает ощущение, что это происходит наяву. Я даже часто говорю себе: «Теперь–то это

уж точно не сон!»

Так оно и есть, ведь сон — это лишь еще одно измененное состояние сознания. И это тоже реальность, только другая.

Итак, левитация возможна и, в принципе, способность к ней заложена во многих. И не стоит огорчаться, если вы пока летаете лишь во сне. Ведь и многие современные ведьмы утратили эту свою способность и занимаются теперь исключительно колдовством да гаданиями. А может быть, просто не афишируют свои полеты, считая метлу, слишком устаревшим видом транспорта и, опасаясь, что их поднимут на смех. Так или иначе, было бы неплохо освоить вновь эту премудрость, потому что вряд ли что–то сможет заменить ощущение парения в воздухе. Это просто незабываемо!

Случилось это в период моего летнего отпуска в Николаеве, где вместе с семьей я остановился на месяц во временно пустующей квартире друзей.

Лето выдалось жаркое, солнечное, и все свободное время мы проводили на воздухе, до последней клеточки пропитываясь солнечными лучами, столь редкими и желанными в наших нежарких краях. Домой возвращались поздно, когда совсем темнело и южный город накрывало черным бархатом летней ночи.

В одну из таких чудных ночей я проснулся от тупой пульсирующей боли в голове. Скрипнув от досады зубами, я перевернулся на другой бок, зарылся в подушку, снова перевернулся, но боль не утихала. Я сел на кровати, прислонился к холодной стенке и прислушался к своим ощущениям.

Боль была какая–то странная, непохожая ни на что, испытанное ранее. Она не нарастала плавно, затем так же плавно затухая, а резко била в затылок, потом где–то сверху и холодными искрами проносилась .

Кроватная сетка прогнулась, сидеть было неудобно, поэтому, шипя от боли, стреляющей в голове белыми молниями, я слез с кровати и, стараясь не делать резких движений, переполз в кресло.

«Ишь, как, прихватило, — подумал я. — И таблеток в доме, не сыщешь».

Удобно устроившись в кресле, я вытянул босые ноги и расслабился. Боль не отпустила, но стала как–то мягче, хотя била удивительно методично, словно метроном.

Я не помню, сколько просидел в состоянии полной неподвижности. Углы комнаты терялись в полумраке, и лишь светлые полосы лунного света пробивались сквозь жалюзи и зеброй ложились на противоположную стену. Ночная тишина нарушалась тиканьем будильника откуда–то из темноты, да звуком то ли потрескивания, то ли пощелкивания неизвестно чего.

Вдруг в углу, где перед книжной полкой стоял телевизор, мне показалось какое–то едва уловимое движение. Я напряг глаза и оцепенел. Из угла, взявшись неизвестно откуда, прямо на меня плыла; по воздуху полупрозрачная фигурка маленького человечка.

Я хотел дернуться, ущипнуть себя, как делается в подобных случаях, но вместе с мурашками ужаса, волной прокатившимися по спине, понял, что не могу пошевелиться. В воображении я поднимал руки, ноги, вскакивал, но на самом деле оставался! неподвижным, словно мысли и тело находились в разных местах.

Человечек между тем продолжал медленно приближаться, и я видел его уже совсем четко.

«Боже, почему же ребенок? — тупо удивился я. — При чем тут ребенок?»

Существо действительно было ребенком лет пяти–шести. Маленькая фигурка застыла в странной неудобной позе, согнувшись всем телом в правую сторону. Ручки были согнуты, а кисти безвольно опущены вниз, как передние лапки у собачки, стоящей на задних лапах. Совершенно живые глаза внимательно и хитро смотрели на меня, а рот скривился в какой–то ехидной насмешке.

«Ишь ты, издевается надо мной, — подумал вдруг я. — Что, мол, болит твоя голова? Вот то–то и оно».

Одет парящий мальчик был в какой–то балахончик, вроде, костюма Пьеро. Рукава короткие. Очень хорошо видны пуговицы — крупные, пупырчатые. Но вот для чего они, я так и не понял — никакой прорези на балахоне не было. На голове что–то вроде колпака, но без кисточки. Был он весь какой–то полупрозрачный — сквозь него я отчетливо видел корешки книг на полке, но, вместе с тем, чувствовалась его материальность. Казалось, что сделан он был из густой вязкой массы.

Неожиданно я заметил, что пришелец не один, а следом за ним плывут еще двое — с другими лицами и вроде как помладше.

«Ба! — удивился я. — Да он; с братцами».

Траектория полета троицы проходила, по всей видимости, мимо меня и должна была завершиться у приоткрытой двери балкона. Я вдруг почувствовал сильное отвращение, смешанное с гадливостью к этому первому в балахончике. Мне показалось, что он должен быть холодным и омерзительно студенисто–клейким. Я представил вдруг, как тот коснется моих голых беззащитных ног.

И, словно прочитав мои мысли, первый пришелец круто изменил полет и плавно спикировал на ноги. Я в диком припадке ужаса и омерзения дернулся изо всех сил и выдернул ноги из липкого пустого бездействия.

И тут же маленькие человечки будто съежились и пропали, словно вихрь унес облачко невесомого дыма.

«Вот наваждение–то», — подумал я, трясущимися руками вытирая пот, обильно выступивший на лбу.

Я резко встал с кресла, еще не совсем веря в способность двигаться, и, шатаясь от перенесенного ужаса, вышел на кухню, включил свет, открыл кран и залпом выпил два стакана холодной воды. Внутри все как–то вибрировало. Голова совершенно не болела. На часах было без четверти три.

«Что же делать? — подумал я, поглядывая в черный прямоугольник двери. — Что это было?»

Я присел и внимательно осмотрел ноги. Ноги были как ноги. Ничего необычного, никаких следов прикосновения того — в балахончике.

«Фу, какая мерзость!»

Я выпил еще стакан воды.

«А вдруг я зайду, а эти кисельные висят там? Что тогда? — подумал я. — А что остается делать? Будить соседей? Сказать, что видел летающих человечков? Скажут: «Поди, парень, опохмелись!» В милицию позвонить? Еще хуже».

Я сделал круг по кухне, потом нерешительно подошел к двери, заглянул в темноту. Дотянувшись рукой до выключателя, включил свет. В комнате никого не было. Постель топорщилась смятым бельем. На полу валялось брошенное в панике одеяло.

Я медленно обошел комнату. Заглянул под кровать. Прошел вдоль книжной полки, ощупал переплеты книг. Даже вынул какой–то словарь и заглянул в образовавшуюся щель. Развернул телевизор, осмотрел его с обратной стороны. Ничего не было. Летающие дети не оставили никаких следов.

С той памятной летней ночи прошло несколько лет, а я помню все происшедшее так, будто это было только вчера. Еще и еще раз, анализируя увиденное, сравнивая ощущения с теми, что испытывал в жизни, не могу решить для себя, что же это было. Все слишком непохоже, необычно и предельно реально.

В природе все взаимосвязано. Все для чего–то нужно. Все является звеньями бесконечной цепи. Непонятно только — для чего и кому нужно показывать людям подобные ужасы?

Случилось это в то время, когда отечественной науке жить стало, совсем трудно, и младшие, старшие и просто научные сотрудники, со степенями и без, подались, куда глаза глядят — кто в пожарники, кто в торговцы, а кто в грузчики. Я устроился ночным сторожем в частный магазин.

В магазине полным ходом шел капитальный ремонт. Кроме строительного мусора сторожить было пока нечего и потому ночью я спал нормальным полноценным сном, успешно совмещая приятное с полезным. Раскладушку я обычно ставил у входной двери, чтобы возможные грабители не смогли миновать меня, не споткнувшись. Перпендикулярно входному коридору располагался еще один коридор, ведущий на склад. Его начало было перед моими глазами, конец же был скрыт стеной. Свет, ввиду неисправности выключателя, на ночь не выключался.