– Тебя и на пять минут нельзя оставить, чтобы ты не наделал глупостей, – вздыхает он.

– Мата, спасибо… Ты снова спасла меня!

Гермафродит стоит на четвереньках, кажется, он приходит в себя. Чтобы сбить его с толку, я открываю все клетки, освобождаю женщин-кенгуру, мужчин-летучих мышей, пауков с человеческими ногами, говорящих насекомых, кроликов с руками.

Они поднимают невообразимый шум и вдруг кидаются на Гермафродита, все еще не поднявшегося с пола. Они кусают, царапают и колотят его.

– Скорее домой, – шепчет Мата Хари, пораженная видом этих изувеченных существ, которые платят жестокостью за свои страдания.

Я свободен и спасаюсь бегством.

Нельзя терять ни секунды.

У истоков индийской цивилизации стояла значительно менее известная культура царства Хараппа, 2900–1500 гг. до Р. Х., которую представляют два крупных города – столица Хараппа и не уступающий ей Мохенджо-Даро.

Население двух городов достигало примерно 80 000 человек, что было немало для того времени. Это были очень развитые города, с улицами, пересекавшимися под прямым углом; здесь появились первый в истории водопровод и первая система канализации. Кажется, жители Хараппы первые научились выращивать хлопок.

Высказывается предположение, что и Хараппа, и Мохенджо-Даро были основаны шумерами, бежавшими от вторгшихся с запада индоевропейцев.

Причины исчезновения этой цивилизации долгое время оставались неразгаданными.

В 2000 году был обнаружен ров, в котором были найдены тысячи трупов, а также предметы, относившиеся к Хараппской цивилизации. Постепенно археологи восстановили историю этого народа. Жители Хараппы построили стены, позволившие им выдержать натиск индоевропейских завоевателей. Убежденные в том, что достаточно защищены, они направили свои усилия на развитие культуры. Они создали особо утонченные искусство, музыку, язык. На письме они использовали более 270 пиктограмм, которые до сих пор не расшифрованы. Это был миролюбивый народ. Основной доход им приносила торговля хлопком, а также изготовление медной посуды, алебастровых ваз, обработка драгоценных камней, особенно лазурита, который у многих народов считался ритуальным камнем Лазурит встречается только в этом регионе, и «лазуритный торговый путь» тянулся до самого Египта, где изделия из синего камня находят в гробницах фараонов.

Индоевропейцам не удалось захватить Хараппу, но они не ушли от ее стен, и хараппцы в конце концов стали нанимать их на работу – строить дома, дороги, акведуки. В Хараппе возник класс индоевропейских рабочих. Наниматели относились к ним неплохо, особенно учитывая рабовладельческие нравы той эпохи. Но индоевропейцы рожали намного больше детей, чем жители Хараппа, вскоре окрестности городов наводнили сеявшие вокруг ужас шайки молодых бандитов. Они принялись нападать на караваны, нанося тем самым существенный урон торговле.

Тогда-то индоевропейцы и решили, что настал их час. Их жившие в городе соплеменники развязали гражданскую войну. В конце концов хараппцев собрали на краю общей могилы и всех перерезали. Индоевропейцы захватили и разграбили Хараппу и Мохенджо-Даро, но они не знали, как управлять такими городами, и цитадели постепенно пришли в полный упадок. Через некоторое время индоевропейцы совсем ушли, оставив позади два города-призрака и рвы, набитые трупами тех, кто когда-то давал им работу.

Я бегу через Олимпию. Толкаю тех, кто попадается мне на пути. Адреналин придает мне сил.

Мата Хари бежит за мной. Я слышу ее сбивающееся дыхание.

Гнев мой растет по мере того, как шум становится громче, а огни ярче. Вот уже видна и яблоня, растущая на главной площади.

Тот, кого я ищу, сидит рядом с Сарой Бернар. Увидев меня, он вежливо здоровается. Мной движет страстное желание защитить cилу Любви… и я со всей силы бью моего друга Рауля по лицу.

Страшная боль в руке. Что-то хрустнуло, словно сухая ветка, – наверное, это его нос.

Рауль Разорбак не успевает отреагировать, он падает, но я вновь бросаюсь на него. Он пытается закрыться руками, я перехватываю их. Оказывается, приятно, когда тебя боятся.

В глазах Рауля я вижу сначала непонимание, но оно быстро проходит. Он знает, почему я здесь.

Мой кулак в крови. Это кровь орлов. Я снова наношу удар в кровавое месиво, которое у Рауля вместо лица.

Мы опрокидываем стулья. Никто не осмеливается вмешаться.

Рауль падает, поднимается и становится передо мной в боевую стойку. Я бросаюсь на него, мы катаемся по земле среди столов.

Рауль сильнее, ему удается скрутить меня. Мы оказываемся лицом к лицу.

– Негодяй!

Он зло улыбается, сплевывает кровь. Отталкивает меня, я едва не падаю, но успеваю ухватиться за край стола.

– Ты убил моего Просвещенного!

– Я просто восстановил равновесие.

Я снова кидаюсь вперед. Рауль уворачивается, делает подножку, и я лечу на землю. Он пытается прыгнуть сверху, но я уже на ногах, сжимая кулаки.

– Прекратите драку! Да что с тобой, Мишель! – кричит Эдит Пиаф.

Я вспоминаю, как боксировал Теотим, делаю обманное движение левой рукой, а правой бью в подбородок. Рауль выдерживает удар, но кривится от боли. Стремительный хук правой, хук левой, двойной прямой в лицо Рауля, которое похоже на лопнувший арбуз.

Когда дело касается моих друзей, я выхожу из себя. А Просвещенный был моим смертным другом. Я думаю о том, как он страдал. Я вижу последователей Преемника, которые носят изображение его истерзанного тела, насаженного на кол, словно цыпленок на вертел, и бью, бью.

Но Рауль уже пришел в себя и уклоняется от ударов. Я изо всех сил бью его ногой по правой голени. Он не ожидал этого. Я удерживаю равновесие и бью по левой голени. Он поджимает ногу; стиснув зубы, утирает кровь, льющуюся из носа, и злобно смотрит на меня.

Адреналин усиливает мою ярость. Я больше не буду терпеть, я даю сдачи. Я мщу не только за Просвещенного, я мщу за Теотима, за всю свою жизнь, за всех, кто забыл дать сдачи.

Ученики растаскивают нас. Меня схватили за пояс, кто-то поймал Рауля. Меня держат крепко, но Раулю удается вырваться, и он со всей силой бьет меня в подбородок.

Зубы крошатся у меня во рту, я чувствую вкус крови. Я оглушен.

Отовсюду бегут ученики, чтобы разнять нас.

Я выхватываю анкх и угрожаю, держа всех на прицеле.

– Отпустите! Отпустите меня, или я буду стрелять!

– Осторожно, он вооружен! – вскрикивает Эдит Пиаф.

Толпа расступается.

Старшие боги невозмутимо смотрят на нас.

Воспользовавшись тем, что я достал оружие, Рауль тоже вооружается. Мы держим друг друга на мушке, отступая назад. Вокруг нас образуется широкий круг. Кровь льется у меня изо рта, ее соленый вкус меня опьяняет.

Разойдясь на достаточное расстояние, мы останавливаемся. Целимся друг в друга. Пальцы дрожат на кнопках анкхов.

– Похоже на плохой вестерн, тебе так не кажется, Мишель?

Из-за сломанного носа Рауль говорит странным голосом.

– Мне больше нечего терять, Рауль. Совсем нечего. Я знал, что рано или поздно этот день настанет. Я всегда знал это.

– Ученик бросает вызов учителю, чтобы проверить, достиг ли он его уровня?

– Я не твой ученик, Рауль. У меня был только один учитель – Эдмонд Уэллс.

– Ты всем обязан мне. Вспомни нашу первую встречу на кладбище Пер-Лашез. Ты рассказывал, как тебя упрекали в том, что ты не плакал на похоронах своей бабушки. А я сказал тебе, что смерть – это просто граница, которую нужно пересечь.

– Ты не раз корежил мою жизнь. Я всегда забывал об этом.

– Это вполне естественно. Тебе так хотелось иметь «лучшего друга».