Суд устраивают в Амфитеатре, разделенном на две части. На одной половине рассаживаются ученики. На сцене, напротив зрителей, стоит стол красного дерева. Судить будет Афина. Она восседает в кресле на возвышении.

Деметра – прокурор.

Адвокат – Арес. Богу войны нравится суровый стиль игры Прудона, он сам вызвался защищать его.

Рядом девять присяжных из учеников. Среди них Эдит Пиаф и Мария Кюри.

– Приведите подсудимого, – требует Афина.

Кентавры бьют в барабаны и трубят в раковины.

Прудона привозят в клетке, установленной на повозке, в которую впряжены кентавры. Бог людей-крыс держится за раненое плечо, которое, видимо, сильно болит.

Стекла его очков треснули, борода и волосы всклокочены.

Некоторые ученики его освистывают.

Я тоже помню, как орды его варваров хлынули на берег, где была моя деревня на сваях. Я помню, как было уничтожено первое поколение моего народа, помню их паническое бегство на кораблях. Я храню в памяти картины резни, когда его смертные яростно предавали смерти моих людей-дельфинов. Ночной, отчаянный бой. Но я помню, что именно благодаря этому несчастью я создал идеальный город на острове Спокойствия.

Прудон просовывает голову между прутьями клетки:

– Я невиновен, слышите? Я невиновен, богоубийца – не я!

Прудона вытаскивают из клетки и ставят напротив трона Афины. Это напоминает иллюстрацию из учебника истории: Верцингеторикс перед Цезарем.

Кентавры заставляют его встать на колени. Афина стучит молотком из слоновой кости, требуя тишины.

– Обвиняемый: Прудон Жозеф. В предыдущей жизни вы были…

Афина открывает папку и просматривает лежащие в ней бумаги.

– А, вот. Родились на «Земле-1» в Безансоне, во Франции. В 1809 году по местному летосчислению. Отец – бондарь-пивовар, мать – кухарка.

Прудон подтверждает это. Я не понимаю, какое отношение его прошлое имеет к тому, что происходит сейчас. Кого здесь судят – богоубийцу из Эдема или французского анархиста?

– Вы прекрасно учились, но бросили учебу. По какой причине?

– Из-за недостатка средств. Мне прекратили платить стипендию.

– Понятно. Затем вы сменили много занятий, работали в типографии, были наборщиком, но уже тогда вы участвовали в забастовках.

– Условия труда были ужасными.

– У вас были твердые политические убеждения. Ваша жизнь началась с тюрьмы, ссылки, нищеты. Однако вы много писали. В частности, вами написано научное исследование, посвященное сравнительной грамматике древнееврейского, греческого и латинского языков. Почему вы не продолжили работу в этом направлении?

– Мой издатель сошел с ума, его типография разорилась.

Афина невозмутимо продолжает:

– В работе «Что такое собственность» вы изложили учение, которое назвали научным социализмом, затем примкнули к анархистам. Себя вы называете противником капитализма, государства и бога. Вы развиваете вашу точку зрения во многих книгах. Например, в «Философии нищеты». Вы основываете газеты и в 56 лет умираете от легочной инфекции.

Афина убирает бумаги и открывает другую папку. Действительно, вот и вся жизнь. Ничего больше, даже если это жизнь такого великого политика, как Жозеф Прудон.

– Вас обвиняют в том, что вы убили: Клода Дебюсси,

Винсента Ван Гога,

Беатрис Шаффану,

Мэрилин Монро,

а также пытались убить Мишеля Пэнсона.

Все смотрят на меня. Кое-кто перешептывается. Мата Хари берет меня за руку, чтобы все видели, что она на моей стороне.

– Жозеф Прудон, вы также нарушили один из четырех священных законов Олимпии. Здесь запрещены насилие и преступления. Вы обвиняетесь в богоубийстве. Что вы можете сказать в свою защиту?

– Я не богоубийца. Я невиновен.

Прудон весь в поту. Очки соскальзывают у него с переносицы, и он вынужден постоянно поправлять их.

– Как вы тогда объясните рану на вашем плече?

– Я отдыхал у себя дома, резкая боль в плече разбудила меня. Пока я спал, кто-то проник ко мне на виллу и выстрелил в упор.

В зале начинается шум. Такую версию трудно принять как алиби, но что еще ему остается?

– У вас ведь нет свидетелей, не так ли?

– В это время я обычно никого не приглашаю, – пытается пошутить Прудон.

– А почему вы спали как раз в то время, когда набат созывал всех учеников именно для того, чтобы можно было осмотреть их плечи?

– Я… перед сном я заткнул себе уши пчелиным воском, потому что уже несколько ночей не могу заснуть.

– Кто стрелял в вас?

– Кто-то, кто хотел, чтобы меня обвинили вместо него. Настоящий преступник. Богоубийца. И вы, очевидно, поверили этой инсценировке.

Шум в зале. Афина стучит молотком, наводя порядок.

– Итак, по вашему мнению, настоящий богоубийца после того, как был ранен, явился к вам. Вы спали, заткнув уши воском, он выстрелил вам в плечо и убежал.

– Совершенно верно.

– Вы видели его?

– Знаете, в такую минуту не думаешь о том, что нужно гнаться за напавшим. Я видел убегавшую фигуру. Кажется, на нем была белая, очень грязная тога. Все произошло очень быстро.

– Почему вы не кричали, когда он выстрелил? Вас бы услышали.

– Не знаю. Просто когда мне больно, я стискиваю зубы.

Афина скептически глядит на него.

– Почему вы спрятались под кроватью, когда кентавры пришли за вами?

– Я думал, что вернулся тот, кто нападал на меня. Слыша такие невероятные объяснения, некоторые ученики свистят.

– Но вы же слышали стук копыт, который должен был убедить вас в том, что это силы охраны порядка, которые защитят ваш дом!

Бледная улыбка появляется на губах Прудона.

– Знаете, я ведь был анархистом. Для нас приход полиции никогда не был успокаивающим.

Афина сурово смотрит на него.

– Вы сказали, что нападавший был в белой тоге. Значит, по-вашему, это кто-то из учеников. Все ученики здесь. Почему же мы не видим здесь «настоящего» убийцы с раной на плече? А ваша рана видна всем.

– У меня нет другого объяснения, чем то, которое я дал. Я понимаю, что обстоятельства против меня, – признается теоретик движения анархистов, снова поправляя очки в роговой оправе.

– Хорошо. Я вызываю главного свидетеля. Афина заглядывает в свои записи, словно забыла, как меня зовут.

– Мишель Пэнсон.

Я спускаюсь по ступеням. Снова в мозгу всплывает фраза, которая сопровождает меня всю жизнь: «Что я, собственно, тут делаю?» Странно, но я не зол на Прудона. Возможно, потому, что я счастлив с Матой Хари. Удивительно, но я совершенно не чувствую гнева.

Прудон опускает голову. Теперь, когда я узнал его предыдущую жизнь, он стал выглядеть в моих глазах более человечным. Сын бедняка сам встал на ноги, выучился и хотел бороться за свободу всего человечества. И, хотя его борьба была довольно сомнительной, он все-таки шел своим путем. Путем анархии.

Я встаю напротив Афины, а Прудона сажают на скамью, стоящую сбоку.

– Свидетель Пэнсон, поклянитесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.

– Я буду говорить правду. Во всяком случае, ту ее часть, которая мне известна, – уточняю я.

– Изложите нам факты.

– Я был в постели. Услышал шум в гостиной. Там я столкнулся с кем-то, кто рылся в моих вещах. Он украл «Энциклопедию». На нем была маска из греческой трагедии. Он убежал.

В зале снова шум.

– Я схватил анкх и бросился в погоню. Я смог прицелиться и задел его плечо. Потом я потерял его в тупике. Я стал искать и нашел подземный ход, который ведет под стеной к лесу.

– Вы узнаете в подсудимом нападавшего?

– Я уже сказал, он был в маске. Я не видел его лица.

Афина благодарит меня и приглашает прокурора Деметру произнести обвинительную речь.

Богиня плодородия поднимается и приглашает всех присутствующих в свидетели:

– Я считаю преступление Прудона истинным деянием духа злобы. Прикидываясь циничным снобом, этот ученик был одержим одним желанием – устранить конкурентов и стать единственным, победившим в Игре. Уже в ходе Игры «Y» мы могли заметить его тягу к убийству.