– Это не живые люди, это статуи! – кричу я остальным.

Перед нами множество статуй – и знаменитых, и совершенно неизвестных людей. Все они в тогах, расставлены в беспорядке, вперемешку.

– Поразительно! – восклицает Камилла Клодель. – Ни малейшей ошибки в пропорциях. Их создатели воспроизвели даже самые мелкие детали, каждый мускул на своем месте!

– Видны даже жилки на руках и волосы в ушах, – добавляет Густав Эйфель. Он и сам делал статуи. Разработал, например, внутреннюю конструкцию статуи Свободы.

– У этой скульптуры даже есть бороздки на ногтях, – в голосе Жоржа Мельеса испуг и восхищение.

– А у той открыт рот, видна голосовая щель и все зубы, – замечает Рауль.

Мое внимание привлекает статуя, которая изображает женщину, охваченную ужасом. Она пытается кого-то оттолкнуть, кричит. Ее рот тоже широко открыт, так что видны зубы и язык. Более того, на подушечках ее пальцев воспроизведены папиллярные узоры. Я пытаюсь представить себе, что за мастер вырезал эти тонкие завитки.

– Кажется, все статуи изображают людей, застигнутых страхом или пытающихся бежать, – с беспокойством говорит Жан де Лафонтен.

Мы потрясенно разглядываем эти совершенные скульптуры. Жорж Мельес застывает на месте:

– Это не скульптуры, – говорит он.

Всех нас поражает одна и та же мысль. Мы тоже поняли.

– Это ученики предыдущих курсов. Они превращены в камень.

Мы молчим как громом пораженные. У меня по спине струится холодный пот. Я вглядываюсь в застывшие лица, и вдруг мне кажется, что одно из них смотрит на нас.

Я отшатываюсь. Это не мираж. Другие теонавты тоже видели это.

– Они… они не мертвы, – с трудом произносит Жорж Мельес.

– Эти люди превращены в камень, но они сохранили разум, – добавляет Рауль.

Боже мой! Превращение в химеру, пусть даже немую, еще можно пережить, но навсегда стать камнем, мыслящим существом, заключенным в каменную темницу…

Нас охватывает ужас.

Я вспоминаю, как на «Земле-1» я заболел анкилозирующим спондилитом. Болезнь постепенно сковывала меня. Мне было 8 лет, когда я впервые почувствовал ее действие. Потом приступы повторялись, захватывая то палец на ноге, то фалангу. Сильнее всего страдала спина. Мне становилось все труднее и труднее нагибаться. Однако я умер раньше, чем болезнь овладела всем моим организмом. Но всю жизнь меня преследовал страх в конце концов оказаться совершенно неподвижным. Ревматолог сказал, что эта болезнь не очень распространенная, поэтому субсидий на исследования не выдают. Так что надежды, что в будущем найдут способ ее лечения, не было. Врач предупредил меня: однажды наступит день, когда я задам себе странный вопрос: «Сидя, стоя или лежа?», потому что наступит такая стадия болезни, когда мне придется выбрать положение, в котором застынут мои кости и которое я никогда уже не смогу изменить. Всю оставшуюся жизнь я проведу стоя, сидя или лежа. Я обращался за консультацией в центр, который занимался подобными болезнями. Те, кто выбрал положение «стоя», спали стоя в гамаках, подвешенных к потолку, а их ноги свисали наружу. Они были похожи на летучих мышей. В моей болезни я видел только один плюс – я мог не бояться попасть в армию. И вот теперь я окаменел от ужаса.

Я смотрел на этих несчастных, стоявших посреди поля, затянутого клубами пара.

Как, почему, откуда обрушилась на них судьба?

Медуза была девушкой необыкновенной красоты. О ее великолепных волосах слагались легенды, и однажды Посейдон пожелал ее. Он превратился в птицу, прилетел к Медузе и силой овладел ею в храме Афины. Возмущенная тем, что ее храм был осквернен, Афина рассердилась не на могущественного бога, а обрушила свой гнев на соперницу, превратив ее в горгону. Роскошные волосы Медузы стали змеями. Во рту выросли кабаньи клыки, а на руках – бронзовые когти. Афина наложила на Медузу еще одно проклятие: любой, кто посмотрит на нее, превратится в камень. Из трех горгон только Медуза была смертной. И однажды Афина послала к ней героя, чтобы он убил ее. Это был Персей. Предупрежденный о том, что смотреть на Медузу опасно, Персей сражался с ней, глядя на ее отражение в отполированном щите. Таким образом, он мог не смотреть на саму Медузу. Персею удалось отрубить ей голову. Из обезглавленного тела Медузы вылетел Хризаор, также именуемый «огненный меч», и крылатый конь Пегас, который мог вызвать дождь одним ударом копыта о небесный свод. Оба этих волшебных животных родились от Посейдона. Персей преподнес голову Медузы Афине, которая украсила ею свой щит.

Афина собрала кровь Медузы и отдала ее целителю Асклепию. Кровь из правой вены горгоны возвращала жизнь, кровь из левой вены была страшным ядом.

Как утверждает историк Павсаний, Медуза была царицей и на самом деле жила близ Тритонидского озера. В наши дни это озеро находится на территории Ливии. Она препятствовала распространению греческого владычества на море и была убита молодым пелопонесским царевичем.

Шум крыльев, шипение змей, шелест ткани. В дыму и тумане трудно понять, откуда приближается опасность, но мы чувствуем, что она уже близко.

– Закройте глаза, это Медуза! – кричу я, крепко зажмуриваясь.

– Давайте возьмемся за руки и замрем! – добавляет Рауль.

Мы ищем друг друга на ощупь. Соприкасаемся руками, хватаемся друг за друга. Закрыв глаза, встаем в круг. Слева от меня Мата Хари, справа Рауль. Шум крыльев приближается. Я чувствую, как Мата Хари вцепилась в мою руку.

Мы ощущаем чье-то присутствие. Что-то летит, садится на землю, идет, царапая когтями землю.

Ожидание.

Она здесь, я точно знаю. Совсем близко. От нее исходит зловоние. Если это та самая Медуза, о которой Эдмонд Уэллс писал в своей «Энциклопедии», то Афина далеко зашла в своей мести.

– Вы!.. – произносит горгона замогильным, гулким голосом, словно ее горло забито камнями.

– Вы!.. – повторяет она с отвращением. – Постоянно суетитесь!.. Мечетесь повсюду, размахиваете руками. Ваши рты открываются и закрываются, и оттуда постоянно слышен шум. Вы все время шевелите пальцами, руками и ногами.

Время от времени ее голос превращается в шипение, которому тут же начинают вторить змеи, шевелящиеся у нее на голове. Эдмонд Уэллс как-то сказал мне: «Все злодеи из греческих легенд: Минотавр, Медуза, Циклоп – не что иное, как образы храбрецов, чья единственная вина была в том, что они позволили грекам победить себя и умерли. Они не могут опровергнуть клевету, возведенную на них официальными историками». Согласно легенде, Персей отрубил Медузе голову. Значит, она снова выросла, или легенда врет.

– Может, попытаемся отступить и вернемся обратно? – предлагает Густав Эйфель.

– Да-да, с закрытыми глазами, и свалимся в пропасть с кипящей лавой, – отвечает Рауль.

– Что же тогда делать? – снова спрашивает Эйфель.

– Пока стоим неподвижно с закрытыми глазами, – говорю я.

Медуза обошла нашу группу и движется ко мне. Я чувствую, что ее лицо приблизилось к моему.

– Ага!.. Неужели мне попались разумные человеческие существа? – насмешливо говорит она. – Люди, размышляющие, прежде чем что-либо предпринять? Выбирающие из двух казней ту, которая кажется менее мучительной? Потому что я предложу вам выбор: сгореть в лаве или превратиться в камень. Хотя, если хорошенько подумать… даже если сгоришь в лаве, все равно станешь камнем.

Она разражается странным смехом. Это нечто среднее между карканьем и ревом кабана. Друзья так стискивают мои руки, что, кажется, вот-вот сломают. Мы дрожим от напряжения.

– Раньше я удивлялась своей способности обращать в камень тех, кто осмеливался посмотреть на меня. А потом привыкла. Если уж говорить начистоту, мне это даже нравится. Мне всегда нравилась скульптура.