— Но может быть, месть… — пробормотал полицейский.

Я только в очередной раз пожал плечами — он сам не верил в то, что говорил, хотя если все, что поведала мне Лорелея об оборотнях, — правда, инспектор действительно был сейчас в шаге от истины… И вдруг я почувствовал, что мне н у ж н о, просто необходимо как можно скорее кончать этот бессмысленный, идиотский разговор. Ведь если я верю Лорелее — а признаться, сам еще не знал, верю ли или нет, — то мне и так уже известно в с ё; другой вопрос — что теперь делать? Но даже если я и не верю ей, то все равно нет абсолютно никакого смысла посвящать инспектора в содержание последней нашей беседы — тем более сейчас, когда я с таким трудом вроде бы почти убедил его в том, что загадочной женщины, о которой рассказывал граф, просто не существует в природе.

Но все-таки, верю или не верю?.. Вопрос этот точно раскаленной иглой кольнул меня вдруг в самое сердце. Ведь если Лорелея говорила правду, значит, я каждый день сажусь за стол рядом с кошмарным чудовищем, веду с ним более-менее светские разговоры и даже порой любезничаю в меру своего настроения и воспитания…

Бр-р!.. Я невольно передернул плечами, но это, к счастью, осталось не замеченным моим собеседником, всецело поглощенным в данный момент процессом откусывания кончика у графской сигары.

— С вашего позволения, — пробормотал полицейский, но я лишь рассеянно кивнул, потому что вспомнил вдруг слова Лорелеи о том, что Карл — не один…

Я невольно закрыл глаза, и тут мне почудилось, что из каждого угла гостиной, из-за каждой складки портьер на меня таращатся ужасные звериные рожи с длинными кривыми клыками, а в бездонном черном зеве камина так вообще прячется целый легион упырей и ведьм.

Испуганно открыв глаза, я вскочил с кресла.

— Что с вами? — Инспектор раскурил уже свою сигару и теперь удивленно смотрел на меня.

Наверное, я был бледен как мертвец, потому что, кажется, вся кровь отхлынула вдруг от моей бедной головы — со старинного, выцветшего от времени висевшего за спиной инспектора на стене гобелена на меня глядело строгое, словно предупреждающее о чем-то тонкое и прекрасное лицо Лорелеи.

— Послушайте-ка, вам правда плохо? — встревоженно повторил полицейский, и я точно очнулся от пугающего, тяжелого сна наяву.

— Нет-нет, — еле слышно пробормотал я и провел рукой по мокрому от ледяного пота лбу. — Уже нет… голова закружилась немного… Если вы не против, я, пожалуй, пойду отдохну…

— Идите! — воскликнул полицейский. — Конечно, идите, сударь!.. — Его тон был очень сочувствующим, а взгляд очень подозрительным и внимательным. Как лунатик, медленно и неуверенно двинулся я к двери, а он, после недолго паузы, добавил: — С нами приехал врач, если хотите, я попрошу, чтобы он…

И тут, не успев еще толком осмыслить последние слова добряка, я услышал в коридоре громкие шаги и не менее громкий и звучный голос:

— Инспектор! Инспектор!

Дверь гостиной распахнулась как от удара шквального ветра, и в комнату вихрем влетел румяный толстяк, с которым мы на днях так славно посидели в уютном деревенском кабачке.

— Инспектор! — громогласно произнес доктор. — Его светлость оказался столь любезен, что пригласил нас отужинать и переночевать в замке! — Тут его довольный и радостный взгляд упал на меня, и доктор воскликнул: — О, и вы здесь, мой юный друг! Рад! Очень рад! Однако что же мы медлим? Господин граф уже ждет в столовой. Прошу поторопиться, инспектор. И вы, сударь, идемте, быстрее!

Однако я не двинулся с места, а инспектор проворчал:

— Вам бы только поскорее за стол, Шварценберг. Не видите, что ли, человеку плохо!

Толстяк мгновенно посерьезнел.

— Требуется медицинская помощь?

— Нет-нет, — сказал я, — ничего не нужно, просто я несколько переутомился.

— Так значит, самое время подкрепить силы, — хохотнул доктор. — Идемте, друг мой, идемте!

— Нет, — покачал головой я. — Прошу извинить, но, с вашего позволения, я хотел бы прилечь.

Плотоядная эпикурейская улыбка вмиг слетела с пухлого лица доктора Шварценберга.

— Жаль, право же, очень жаль, сударь… Ну что ж. — Он энергично повернулся к инспектору: — Надеюсь, хоть вы-то здоровы и голодны, коллега?

Полицейский усмехнулся:

— Сейчас приду. Надо только у кого-нибудь узнать, что делать с покойником.

Глазки толстяка довольно сверкнули:

— Не надо ничего узнавать, я уже все устроил. Ваши люди накормлены и размещены, а тело, по распоряжению господина графа, отнесли в часовню, так что ваши служебные обязанности, милейший, на сегодня закончены.

Далее доктор без малейших церемоний схватил инспектора под локоть и потянул к двери. У порога он оглянулся и сочувственно вздохнул:

— Жаль, очень-очень жаль, молодой человек.

Я виновато развел руками:

— Увы, еще раз прошу простить, но сегодня из меня плохой и собеседник и собутыльник.

Они торопливо пошли по коридору, и сзади было очень забавно смотреть, как маленький толстый доктор уверенно тащит долговязого инспектора к, разумеется, великолепному графскому столу.

Сон был тревожным, беспокойным и чутким, и потому, когда кто-то осторожно прикоснулся к моему плечу, я мгновенно проснулся и открыл глаза.

Сначала я никого не увидел, потому что за окном стояла кромешная чернота и в спальне было так темно, что даже при всем желании мне вряд ли удалось бы разглядеть сейчас и собственный нос. Потом я подумал, что, должно быть, мне причудилось, будто кому-то понадобилось меня будить, и снова закрыл глаза, но тут вдруг, совсем рядом с кроватью, раздался тихий, приглушенный стук, и очень странный, дребезжащий и визгливый голос едва слышно, но тем не менее ясно и отчетливо произнес:

— Вставай, ждут…

Однако же самое странное заключалось в том, что голос этот доносился снизу, так, если бы говоривший чуть ли не лежал на полу.

Я невольно поежился и, протянув руку, нащупал на тумбочке коробок спичек, но зажечь огонь не успел — середина комнаты стала вдруг наполняться каким-то голубым, идущим словно из ниоткуда светом, и что самое удивительное — свет этот, очерчивая собой бело-серебристый холодный эллипс, не более метра в высоту, не распространялся и не освещал ничего вокруг — лишь то, что находилось внутри него. А внутри…

Сперва я увидел едва различимые, полуразмытые контуры скрюченной то ли детской, то ли обезьяньей фигурки, но с каждой секундой контуры эти уплотнялись, обретали четкие очертания, и наконец, к немалому своему удивлению, если не сказать — ужасу, я разглядел стоящее рядом с кроватью маленькое, сгорбленное существо.

Ростом это существо, наверное, едва ли достигало мне до пояса, но самое поразительное — оно совершенно не походило на человека, хотя, без сомнения, именно оно позвало и разбудило меня минуту назад.

А впрочем, может, я и не совсем прав, потому что пропорции тела оно имело все-таки более-менее близкие к человеку — по крайней мере, очень и очень уродливому человеку. В общем, у этого удивительного создания было короткое туловище, маленькая, заросшая космами жестких волос голова и тонкие руки и ноги, напоминавшие конечности какой-то гигантской жабы или лягушки. Сходство это тем более усиливалось, что оканчивались сии "руки" и "ноги" четырьмя когтистыми пальцами, между которыми виднелись морщинистые перепонки. Туловище же ночного страшилища было покрыто грязно-зеленоватой с бурыми пятнами крупной чешуей.

Я сидел на постели и остолбенело смотрел на пришельца. Сияние же меж тем все усиливалось, и скоро уже создалось впечатление, что это маленькое чудовище находится внутри зажженного фонаря и, заключенное в его ослепительно яркую сферу, тщетно пытается вырваться из нее наружу.

Однако это оказалось не так. Приглядевшись повнимательнее, я понял, что судорожные телодвижения уродца, принятые вначале мною за попытку освободиться из светящегося мешка, на самом деле означали нечто другое — он таким образом передвигался: наступал одной ногой на край сферы — и она тут же, деформируясь в нужном направлении, словно перекатывалась вслед этим чудным шагам. Несколько таких "шагов" — и вот уже голубой шар застыл в полуметре от меня.