— Вставай… — снова услышал я тот же самый звеняще-надтреснутый голос, и взгляду моему внезапно предстало "лицо" удивительного ночного гостя (если только, конечно, э т о можно было бы назвать лицом), скрытое до того каким-то мутно-белесым маревом очень странного тумана.

Сквозь буйные заросли ниспадающих на узкий лоб волос я увидел огромные, непропорционально огромные для такого маленького существа глаза. Один был кроваво-красным, с большим вытянутым черным зрачком, а другой казался бы, наверное, неживым, если бы на месте темной впадины мертвой вроде бы глазницы время от времени не вспыхивал вдруг словно осколок блестящего зеркала, вбирающего в себя в яркий летний день режущие глаз до слез ослепительные солнечные лучи.

Я продолжал сидеть и не шевелиться — настолько был поражен этим кошмарным зрелищем. А когда зеленый карлик снова сказал: "Вставай, ждут", — я понял вдруг, что его тонкий как лезвие ножа безгубый рот при этом не открывался, в то время как слова настойчиво и бесцеремонно звучали в моем бедном мозгу.

Но тут, словно по мановению волшебной палочки, пелена окутывающего мое сознание тумана и страха рассеялась, и я, наоборот, почувствовал, как тело внезапно наполнилось пьянящей свежестью и силой. Я легко соскочил с кровати и поспешно начал одеваться.

Теперь меня почему-то уже не только не пугал, но и даже почти совершенно не удивлял этот фантастический визит. Я будто летел сейчас в каком-то воздушном, эфирном дурмане и, застегнув последнюю пуговицу, послушно выбежал из комнаты следом за голубым светящимся шаром, который неожиданно поднялся над полом и медленно, точно указывая путь, поплыл по темному коридору.

И я пошел за ним.

Мой удивительный провожатый устремился к лестнице, ведущей в сад, и я подумал, что дверь, через которую нам предстояло пройти, наверняка заперта. Однако опасения эти оказались напрасны: голубой шар, как медуза, растекся по массивной дубовой двери — и она исчезла, будто растворилась на моих глазах.

Прямо перед собой я увидел теперь ночной сад, черные спящие деревья, а над ними — редкие подслеповатые звезды и затуманенную блеклым облаком Луну… За порогом, на траве, положив тяжелые морды на лапы, дремали собаки хозяина замка. Я робко шагнул в сад и сразу подумал о том, что сейчас они кинутся на меня — ведь пожалуй, для того, чтобы так вот, украдкой, бродить по замку ночью, как вор, я с ними еще не достаточно близко знаком…

Но нет, лишь один, рыжий, с темными подпалинами возле глаз пес лениво поднял голову и сонно уставился на светящийся шар. На меня он вообще не обратил внимания и через секунду, тяжело вздохнув, опять опустил морду на толстые лапы. Только тут до меня дошло, что я теперь был, похоже, невидим. И не только невидим, но, по всей вероятности, еще и огражден этим чудесным шаром каким-то непроницаемым прозрачным барьером, сквозь который меня не смогли почуять даже бдительные сторожевые собаки.

И я пошел дальше. Шар вел меня по темным аллеям и тропинкам, по обе стороны которых то тут, то там выныривали вдруг из густой черноты беломраморные олимпийцы и сразу же исчезали вновь. Где-то гулко разухалась сова, а над головой, едва не задев волос, серой тенью с писком пронеслась большая летучая мышь.

Внезапно шар поплыл быстрее, и мне тоже пришлось прибавить шагу. Потом он вильнул куда-то в сторону и… с треском лопнул, рассыпавшись на мириады ярчайших маленьких искр, мгновение спустя растаявших в ночи.

Я резко остановился — впереди был огромный можжевеловый куст, и тропинка здесь обрывалась.

Растерянно оглядевшись по сторонам, я решил было повернуть обратно, хотя, признаться, понятия не имел, каким образом найду теперь дорогу к замку. Однако в следующее мгновение на мое плечо легла… рука — тонкая, холодная, просто ледяная рука, и я заорал как ужаленный, потому что готов был всеми святыми поклясться, что еще секунду назад рядом никого не было.

Я стоял на ватных ногах, не оборачиваясь и мысленно горячо прощаясь со всеми, кого помнил и любил, и тут над ухом раздался сердитый шепот:

— Ну что вы кричите, глупый?..

— Лорелея?!

Это было единственное слово, которое я сумел одеревеневшим языком выговорить в тот момент, но, ей-богу, в слове том выразилось, наверное, все — и страх, и удивление, и неописуемая моя радость, что все закончилось благополучно… Хотя, впрочем, закончилось ли?

— Да, я…

Женщина властно повернула меня к себе, и, увидев ее, я невольно вздрогнул, настолько был поражен произошедшей с ней переменой. Нет-нет, она оставалась такой же, такой же прекрасной, как раньше, только теперь это была уже не мягкая красота лесной нимфы, теперь… передо мной стояла величественная валькирия, подлинная дева-воительница!

(В принципе, я никогда раньше не задумывался над истинным смыслом этого, между нами говоря, довольно избитого словосочетания. Но сейчас понял вдруг сразу: если действительно и бывают на свете "девы-воительницы", то выглядеть они должны только так, и никак иначе!)

Длинные волосы Лорелеи были спрятаны под тончайшей серебряной сеткой, а на голове красовался круглый золотой шлем, весь покрытый какими-то непонятными знаками и символами. Зеленое платье сменили великолепные золотые доспехи, в которые она была закована буквально с головы до ног.

К сожалению, я не могу уже в деталях воспроизвести в памяти и описать эти инкрустированные драгоценными камнями и, как и шлем, испещренные загадочными рунами и узорами латы. Скажу лишь, что все они, подобно тому голубому шару, светились в темноте, только золотым, слепящим светом. Однако, едва Лорелея набросила на плечи легкий серебристый плащ, сиянье тотчас исчезло, и мы снова очутились в кромешной тьме.

— Тс-с… — прижала она палец к губам. — Молчите и идите за мной…

И я пошел, поспешил за ней, как покорный, безропотный раб, без малейшего звука и ослушания следующий за своей госпожой, куда бы она ни приказала. Мы все дальше и дальше углублялись в сад, пока не кончилась тропинка. Когда тропинка оборвалась, мы пошли прямо через кусты, по колено в высокой траве. Куда? Этого я не знал.

И вдруг послышались голоса, а на верхушках удаленных еще от нас деревьев заплясали багровые отблески огня. Я сообразил, что где-то впереди костер, и невольно остановился, но Лорелея, словно почувствовав мою нерешительность, резко обернулась, и глаза ее сверкнули. И я как сомнамбула снова поплелся за ней.

Наконец сквозь кусты показался костер и несколько темных фигур сидевших вокруг него людей. Лорелея остановилась, я — тоже и через листья и ветки начал смотреть вперед, дабы уяснить для себя наконец цель нашего таинственного ночного похода.

Итак, сперва я разглядел лишь пятерых или шестерых облаченных в длинные накидки неподвижных людей, которые стояли перед костром на коленях и, казалось, молились. Лиц не было видно, потому что на головах у всех были черные, наподобие монашеских, клобуки.

Признаюсь, меня опять охватила дрожь, хотя я совершенно не понимал сути происходящего. Очевидно, угадав это, Лорелея крепко сжала мне запястье своими тонкими, но удивительно сильными пальцами.

Меж тем у костра разворачивались следующие события. Четверо черных людей встали и, отойдя куда-то в сторону, вскоре вернулись. Теперь они несли с собой — я отказывался верить глазам — большой гроб!.. Подойдя поближе к огню, черные клобуки поставили гроб на землю и, сняв с него тяжелую крышку, вновь возвратились на свои места.

Какое-то время под деревьями царила почти полная тишина, лишь изредка нарушаемая невнятными бормотаньями людей в плащах. Наконец один из сидевших у костра протянул к гробу руку — и резко сдернул тонкое белое покрывало… Я едва не закричал — в гробу, скрестив на груди тощие старческие ладони, лежал дворецкий.

Охваченный смятеньем, я украдкой покосился на Лорелею — ее точеный профиль явственно вырисовывался в отблесках пламени, губы были крепко сжаты, глаза пристально смотрели на людей у огня.

Один из них вдруг стремительно поднялся, неуловимым движением плеча сбросил на землю плащ — и я увидел обнаженную женщину, небольшого роста, стройную, с высокой грудью и длинными крепкими ногами. На лицо женщины была надета уродливая звериная маска, пышные черные волосы почти совершенно закрывали белоснежную спину, в руках она сжимала круглый кожаный бубен.