От изумления я широко раскрыл глаза и вдруг понял, что до сих пор все еще продолжаю крепко сжимать в кулаке т о с а м о е кольцо.

— Мы хотели взять его, когда вы спали, но не сумели разжать руку, — сказал Ян. — Значит, оно предназначено не нам. Значит, вы сами, в назначенный час, отдадите кольцо тому, кому с м о ж е т е его отдать и кто с м о ж е т его взять.

— Но Ян!.. — испуганно воскликнул я.

Он погладил собаку.

— Повторяю, сударь, ничего не бойтесь. Вы в доме деревенского кузнеца. Да-да, того самого, который чуть было по ошибке не прикончил вас, приняв за Карла. В замке сейчас находиться опасно, а он — наш друг, испытанный, преданный друг. К тому же и Примас останется здесь, так что я очень советую поспать несколько часов, чтобы еще до захода солнца вы снова стали крепким и хладнокровным… Примас, охраняй! — скомандовал, да нет, даже и не скомандовал, а прямо-таки попросил он, и, клянусь, пес кивнул ему в ответ.

Ян уже взялся за ручку двери, когда мне в голову пришла внезапная мысль.

— Постой! — вскрикнул я. — Подожди! Скажи!.. — На секунду замялся. — А… Белый Рыцарь — Черный Рыцарь, Белый Зверь — Черный Зверь… Что это было, Ян? Сон или же?..

Великан на мгновение замер, а потом лукаво посмотрел на меня и громко рассмеялся:

— Считайте, что это был сон, сударь. Приятно вам отдохнуть.

Когда стук его шагов затих, я опасливо покосился на вновь усевшегося возле моей постели "Белого Зверя" и, вздохнув, устало закрыл глаза.

…Нас было семеро. Кроме меня и Яна — хозяин дома, невысокий крепыш с густой смоляной бородой, курчавыми черными волосами и почти квадратными плечами (левая рука его все еще была на перевязи, но я подумал, что и одной рукой кузнец вполне способен отправить на тот свет кого угодно), уже знакомый мне графский садовник и трое хмурых, молчаливых людей, которых до этого я не встречал.

Двое из последних оказались местными крестьянами. Войдя в комнату, они вообще ни разу не открыли рта и все время старались держаться несколько в стороне, видимо чувствуя себя не вполне в своей тарелке в присутствии столь важного господина, каким, должно быть, показался им я.

Однако третьего незнакомца Ян представил мне тотчас же, как только тот переступил порог комнаты.

— Это здешний священник, сударь, — сказал Ян. — А это… — и назвал мое имя.

Мы чинно поклонились друг другу, а затем обменялись рукопожатием. Знаете, никогда бы не подумал, что у такого, простите, святого отца может быть такая крепкая, просто стальная рука, потому что он вовсе не производил впечатления сильного человека, скорее даже напротив.

Священник был худ, столь худ, как это только можно себе вообразить. Роста чуть выше среднего, то есть, примерно с меня, а значит, на голову ниже Яна. Одет он был во все темное, на голове — широкополая черная шляпа. Лицо, бледное, изможденное, с выпирающими скулами и острым крючковатым носом, точь-в-точь походило (по крайней мере как рисовал их в своем воображении я) на аскетические, почти бесплотные и бескровные лица религиозных фанатиков типа, к примеру, Савонаролы или какого-нибудь там Оригена, и я даже опасливо передернул плечами — иметь за спиной союзника с подобным лицом и такими неистово горящими, глубоко посаженными бесцветными глазами было по меньшей степени неуютно.

А еще вдобавок святой отец неуловимо напоминал мне кого-то — к сожалению, я никак не мог по-настоящему сосредоточиться и вспомнить, кого именно, — и от этого внутренний дискомфорт и беспокойство росли с каждой минутой: ощущение было такое, что я встречал уже этого человека и встреча наша отнюдь не была радостной. И даже то, что Ян приветствовал священника очень почтительно и вежливо, не снизило моей настороженности, а потому, когда последний обратился ко мне, я вздрогнул.

— Так-так, сударь, — заговорил он глухим, слегка надтреснутым голосом, механическим движением то и дело поправляя и без того идеально сидевшую на его маленькой голове огромную шляпу. — Выходит, это вы самый и есть…

Я оскорбился.

— Что значит — самый и есть, святой отец? — пока еще относительно нейтральным тоном, но уже с первыми признаками раздражения, осведомился я.

— Ничего, сын мой, ничего. — Священник явно пытался выглядеть не только сурово-назидательным, но и в меру любезным, однако выходило у него это даже не то чтобы неумело, а просто прескверно. — Я только хотел сказать, сын мой, что… — Он не слишком дружелюбно кивнул в сторону втолковывавшего что-то двоим мужикам Яна. — Этот человек говорил мне о вас, и, признаюсь, я удивлен, что такой… м-м-м… солидный господин связался с… — И замолчал.

Я изумленно уставился на наместника господа в данной, по-моему, основательно подзаброшенной им деревушке.

— Простите, святой отец, — сказал я. — Не понимаю.

Он усмехнулся уже не так любезно.

— Чего вы не понимаете, сын мой?

Понемногу во мне начало закипать раздражение, помноженное к тому же на явное недоумение, — за каким лешим Ян вообще притащил сюда этого святошу!

— Я не понимаю, отец мой… — В последние два слова постарался вложить всю отпущенную мне создателем при рождении иронию и сарказм. — Что вы-то тут делаете?

Он нахмурился и некоторое время смотрел на меня так, как смотрели, должно быть, когда-то Шпренгер и Инститорис на своих подследственных суккубов и инкубов, раздумывая, чем бы их лучше угостить — дыбой или же "испанскими сапогами".

Наконец он медленно покачал головой и сокрушенно вздохнул:

— Ах, сударь-сударь, я здесь потому, что это мой долг, долг смиренного пастыря людских душ. Однако же вам, ей-богу, совершенно не к лицу вмешиваться в подобные дела, которые к тому же вас абсолютно не касаются и более того — не должны касаться никоим образом.

— Это почему же не касаются? — возразил я. — Меня, между прочим, пригласил приятель, хозяин Волчьего замка, и попросил помочь…

— Да знаю, знаю, — оборвал он. — И тем не менее дело это, повторяю, не ваше.

— А чье же?

— Мое и… — Тут он снова не слишком доброжелательно посмотрел на Яна и его собеседников.

Клянусь, я уже почти разозлился.

— Ладно, — вкрадчиво проговорил я. — Давайте в таком случае объяснимся, святой отец: почему это вы отзываетесь о людях, вместе с которыми собрались идти на, я уж не говорю благородное, но просто — смертельно опасное предприятие, в таком оскорбительном тоне? И почему, черт возьми, вы вообще собрались на него идти?

Он меланхолично посмотрел на меня и нервно передернул плечами.

— Пути господни неисповедимы, сын мой, и порою случается так, что добрый христианин, ради достижения, как вы замечательно выразились, воистину благородной цели, бывает вынужден пойти на временный духовный компромисс и даже подвергнуть испытанию искушением диаволовым силу Духа своего и крепость Веры.

Кажется, я начал догадываться, куда он клонит.

— Понятно, и вы?..

— И я, возлюбленный сын мой, как истинный слуга господа согласен ради благого дела пожертвовать толикой своей ничтожной души и потому заключаю в данный момент краткосрочный союз с… — Он замялся.

— Яном?

Святой отец поморщился:

— Увы. Кстати, имейте в виду: я не хочу говорить об этом человеке ничего плохого, но, думаю, вы поймете. Необычный дар Яна — не от бога, и сила Яна — это какая-то другая, неведомая и не понятая мною до сих пор сила. А если я кого-то не понимаю, то я его…

— Боюсь, — кивнул я. — Знакомая формула.

Он с новым рвением принялся теребить свою бедную шляпу.

— Да нет же, все не так примитивно и однозначно. Я не боюсь его в обычном смысле этого слова… — Матовые глаза священника вдруг сверкнули. — Скажите, вы примерный христианин? — неожиданно спросил он.

Удар был ниже пояса, и я невольно смутился.

— Ну, видите ли… Не знаю, поймете ли теперь вы меня. До приезда в Волчий замок я жил… хотя быть может, скорее и по привычке, — считая себя верующим. Наверное, я и сейчас так считаю. Однако же, честное слово, святой отец, по-моему, ни разу в жизни я не ощутил на себе то, что вы и подобные вам называют промыслом божьим. Увы и ах, но мне не посчастливилось испытать благодати, везения, скорби, горя, не знаю уж чего еще, обусловленного бы не реальными, "грубыми", вполне земными, а какими-либо высшими, иррациональными, не поддающимися объяснению посредством простой человеческой логики причинами.