Я же негромко икнул и тихо сказал:

— Это вы признайтесь.

Граф недоуменно вскинул брови:

— В чем?

— В том, — по возможности внятно проговорил я. — В том, что сами давно нашли себе тут полногрудую даму сердца в волнистых кудрях, правда, кажется, без венка. А босоногая она или нет, я не разглядел.

— Что?! — изумленно воскликнул граф.

— Ничего! — игриво подмигнул я. — Знаем-знаем!

— Но я не понимаю вас, дорогой друг…

— А чего здесь непонятного, синьор Казанова? — Я снова тихонечко икнул. — Так что мне остается только от всей души вас поздравить.

— Но с чем?!

— Ладно-ладно! — Сейчас я казался себе самым проницательным и хитроумным гостем в мире. — С чем! Ну разумеется, с выбором. Да, должен признать, вкус у вас отменный, я сам не смог бы найти для вас лучшей будущей графини.

(Каюсь, тут я, видимо, все-таки несколько переборщил, но каяться в задний след, увы, всегда просто.)

— Графини?! — побледнев, с неподдельным ужасом вскричал мой бедный приятель.

— Ну да, графини, — подтвердил я и великодушно добавил: — Желаю вам всего самого наилучшего, и будьте счастливы! Правда, для этого, мне кажется, вам все же, наверное, потребуется сбросить, как это говорят, покровы тайны с вашей нежной страсти. А чего тянуть-то? — с пафосом промычал я. — Рано или поздно это ведь все равно должно было случиться.

— Что? Что должно было случиться?! — Граф в отчаяньи схватился за голову, а я обнял его ласково и сердечно.

— Ну, это, — сказал я. — Женитьба и прочее в том же духе. А потом, ваша светлость, теперь уже совсем скоро, пойдут дети, и все они тоже рано или поздно станут сперва маленькими, а после и большими графами и графинями…

Я не довел до эффектного конца свою проникновенную речь, потому что увидел вдруг его глаза. То были глаза безумца.

Сообразив наконец, что, похоже, действительно перегнул палку, я осекся. А граф тихо спросил:

— Надеюсь, вы можете объяснить, что кроется за вашими словами и откуда вы вообще взяли все то, о чем говорили с таким пылом и жаром?

Его странный тон, признаюсь, несколько остудил мои и в самом деле разгоряченные в тот момент мозги, и я вдруг почувствовал, что действие проклятого коварного вина понемногу улетучивается.

— Могу, — насупился я и прямо тут же, на лестнице, рассказал своему другу о двух встречах в темных закоулках замка с таинственной прекрасной незнакомкой.

Он слушал очень внимательно, не перебивая, и только когда я смущенно умолк, хмуро спросил:

— Значит, если я правильно понял, эта женщина утверждала, что кроме меня ни одна живая душа в замке не знает о ее существовании?

— Ну да… — рассеянно пробормотал я.

— И мы… — граф замялся, — с нею близки?

— Вообще-то, — признался я, — напрямую об этом она не сказала, но понять можно было именно так.

Он помолчал.

— И еще она просила вас уехать?

— Просила! Это была не просьба, а требование. И только когда я пригрозил, что расскажу обо всем вам, она вдруг ударилась в слезы.

С минуту молчали мы оба.

— Она вам понравилась? — неожиданно спросил граф.

— Ну что значит — понравилась? — дипломатично вздохнул я. — Я рассматривал ее только с позиций вашего близкого друга.

— Она красивая?

— Красивая, — кивнул я. — Но постойте, что-то не совсем понимаю…

Граф медленно положил мне руки на плечи и тихо, но четко произнес:

— Вы верите мне?

— Конечно, верю, — буркнул я. — С какой стати мне вам не верить.

— Ну так выслушайте и запомните: в замке нет ни одной женщины кроме восьмидесятилетней кухарки.

— Да, но…

— А красотку, которую вы только что так ярко и талантливо описали… — На мгновение он умолк. — Я не видел никогда в жизни.

Я был сражен наповал.

На следующее утро, слоняясь после завтрака без цели по коридорам замка и пытаясь еще раз хоть как-то осмыслить все, что стряслось со мной за последнее время, я совершенно случайно забрел в библиотеку.

В просторной, заставленной громоздкими шкафами со старинными книгами комнате, однако, был уже посетитель. Он сидел ко мне спиной, положив правую руку на массивный стол из мореного дуба, и что-то читал.

Стук двери заставил его обернуться — и я едва сдержал возглас неприятного удивления: этого человека я сейчас желал бы видеть менее всего. А впрочем, не только сейчас — кажется, я упоминал уже, что управляющий графа внушал мне какую-то необъяснимую робость и неприязнь, если не страх, хотя, говоря объективно, это был, без сомнения, красивый мужчина, с безукоризненными манерами и прекрасно образованный. Но страх был — и я ничего не мог с ним поделать.

При виде меня Карл медленно поднялся со стула, и я машинально отметил, что кровь сквозь повязку на его левой руке уже не проступает — значит, рана начала заживать.

Он холодно поклонился, я ответил тем же и решил по возможности с достоинством, так, чтобы это не выглядело трусостью, ретироваться как можно скорее. Однако управляющий сам стал вдруг поспешно собирать со стола и складывать в черную тисненую папку какие-то бумаги.

А я стоял как зачарованный и не отрываясь смотрел на нервные движения его тонкой, с длинными пальцами, холеной белой руки. А потом, совершенно неожиданно для себя, заговорил.

— Послушайте, — волнуясь, сказал я. — Если помешал вашим занятиям, — только скажите, и я тотчас уйду. Сюда я забрел просто так и потому…

Но он покачал головой:

— Нет-нет, я уже закончил свою работу, если это, правда, можно назвать работой, и меня ждут дела. — Голос его звучал сегодня довольно приветливо, хотя глаза были по-прежнему настороженны и холодны.

— Как ваша рука? — насколько мог участливо спросил я, но вопрос этот, кажется, ему не очень понравился.

— Ерунда, — процедил Карл сквозь зубы. — Уже почти не болит. Дня через два повязку можно будет снимать, и тогда…

Он умолк.

— Что — тогда? — Идиотский, конечно, вопрос — и управляющий, усмехнувшись, сверкнул глазами:

— Ничего. Тогда у меня опять будет две руки.

Я тоже деланно засмеялся, хотя понимал, что смех этот выглядит весьма глупо: собеседник не сострил, не пошутил, — но хоть как-то отреагировать на его слова я был вроде бы обязан — вот я и отреагировал: робким ржанием пока что начинающего, но в не столь отдаленном будущем вполне многообещающего кретина.

Карл продолжал укладывать свои бумаги в папку, а я все стоял посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу как провинившийся школяр. Нет, вольно или невольно, но этот странный человек определенно обладал способностью воздействовать на окружающих, хотя, насколько я успел уже обратить внимание, ни граф, ни его слуги вроде бы не испытывали перед управляющим чувств и эмоций, подобных моим.

Когда папка была завязана, Карл неожиданно спросил:

— Ну и как вам наш замок?

Про себя я автоматически отметил это "наш", а вслух сказал:

— Он изумителен. Я даже представить себе не мог, что где-либо сохранилось еще нечто подобное. А правду говорят, что ему пятьсот лет?

— Да, около того, быть может, чуть больше или меньше. О, он многое повидал на своем веку, этот Волчий замок… А кстати, вам известно, почему он носит такое романтическое название?

Я пожал плечами:

— Мне сказали, что в округе всегда водилось много волков. Возможно, из-за этого?

— Возможно, — кивнул Карл. — Но возможно, и нет. То есть, не совсем из-за этого. Вы, без сомнения, знаете о великом сражении при Мохаче, когда янычары и акынджи Сулеймана одержали победу, принесшую нашей многострадальной родине столь неисчислимые беды?

Я все же не удержался:

— Нашей?!

Но он, казалось, не обратил на мою реплику никакого внимания и продолжал:

— Так вот, сударь, после Мохачской битвы один из возвращавшихся домой отрядов турок наткнулся по дороге на тот самый замок, в котором мы с вами имеем удовольствие сейчас пребывать.