— Что не сказал, Ян? И какой крест ты имеешь в виду?

Некоторое время Ян колебался, а потом махнул рукой:

— Ладно, только не подумайте, будто я сплетничаю у него за спиной. Просто нам предстоит такое, что лучше вам знать все.

— Хорошо, Ян, я слушаю.

— Когда вы увидели священника, его лицо вам ни о чем не сказало?

Я насторожился.

— Оно ни о чем не сказало мне, Ян. Оно только показалось мне капельку знакомым — так, словно я видел уже когда-то этого человека.

Он покачал головой:

— Нет, сударь, этого человека вы не видели никогда. Однако еще не так давно вы видели…

— Кого? Кого я видел не так давно?

— Его брата.

— Брата?

— Да, сударь. Его родного брата собственной персоной.

В голове моей что-то забрезжило, но это "что-то" никак не хотело принимать реальные очертания.

— Постой-постой, но кто же его брат? Кто, Ян?

Он оглянулся на дверь, а потом торопливо приблизил свое лицо к моему.

— Управляющий Волчьего замка, сударь.

— Карл?!

— Да, Карл.

И — не помню уже которая за эту неделю по счету — немая сцена.

Нe знаю уж, к счастью или наоборот, да только немым сценам не суждено длиться вечно. И эта не явилась исключением — она была бесцеремонно нарушена грохотом тяжелых башмаков по коридору, и в комнату ввалились двое ушедших за священником мужиков, которые несли в руках довольно объемистый и нелегкий на вид сверток, тщательно запакованный в грубую мешковину. Святой отец появился следом.

Они приблизились к столу и бережно опустили свою ношу на гладко обструганные доски. Ян и священник, вооружившись тонкими острыми резаками, принялись распарывать мешковину и доставать из-под нее весьма неожиданные предметы.

Сперва на стол легли штук пять огромных длинных ножей несколько странной формы: скорее даже они походили на латиноамериканские мачете, с одним, впрочем, отличием — концы их, сантиметров на восемь — десять, были покрыты заостренными как у столярной пилы зубьями, и я невольно поежился, представив на миг эффект, который произведут эти зубья, если вонзятся в тело и начнут кромсать живую плоть. Да, раны, нанесенные таким оружием, были бы ужасны.

Затем священник достал из мешка два необычной конфигурации топора, чем-то похожих на средневековые алебарды или секиры, только чуть меньших размеров. Кузнец и садовник тотчас же отошли в сторонку и принялись насаживать их на длинные, гораздо длиннее обычных, топорища. Священник же и Ян все продолжали извлекать на свет божий новые и новые орудия смерти, и в какой-то момент у меня, честное слово, даже закружилась голова — настолько ужасным, нечеловечески жестоким и беспощадным выглядело это оружие, и настолько противоестественным и антигуманным был вид худой и сутулой фигуры священника, склонившегося над ним как ястреб.

Через пару минут на столе лежали: несколько пяти- и семихвостых плеток, каждый "хвост" которых заканчивался искусно и прочно вшитым в кожу осколком острого кремня; четыре трехгранных кинжала, напоминавших старинные мизерикордии, с крестообразными рукоятками; короткие, остро заточенные стальные пики с зазубренными как гарпун наконечниками и еще несколько рубящих, колющих и режущих предметов странной формы, аналогов которым я никогда в жизни не видел.

В довершение всего священник расставил по краю стола пару десятков флаконов с тускло мерцающей зеленоватой жидкостью и вкрученными в пробки фитилями и вынул из-под мешковины короткий арбалет, к деревянному прикладу которого бечевкой были прикручены несколько стрел.

Знаете, на время я просто лишился дара речи и только изумленно разглядывал загромоздившую весь стол груду диковинного и страшного оружия. А уж при мысли о том, что и самому, возможно, придется взять в руки какой-нибудь кистень, меня просто бросило в холодный пот вперемешку с горячим ознобом.

Внезапно я почувствовал чей-то пристальный взгляд и резко поднял голову. На меня смотрели оба — и священник, и Ян, и, должно быть, тягостные сомнения и мысли так явственно читались на моем лице, что они, конечно же, поняли — я б о ю с ь…

Но самое главное, это вдруг понял и я. Я, который успел уже, казалось бы, встретиться здесь со всей возможной лишь в самом кошмарном сне дьяволиадой, — боялся, и не столько того, что нам предстояло, сколько… Понимаете, я б о я л с я, я не мог заставить себя даже кончиком пальца прикоснуться к разложенному на столе арсеналу — меня отбрасывала, отторгала от него сила, гораздо более могущественная, чем все мои физические реакции и потуги дотронуться до плети или ножа, и я даже задрожал от убийственной мысли — утратив в определенный момент всякое ощущение реальности, я стоял и думал сейчас: а кто же со мной? а с кем я? И если вот это люди, то кто же тогда оборотни?..

Должно быть, что-то в моем облике и впрямь обеспокоило Яна. Он быстро приблизился и, крепко схватив меня за руку, увлек к лавке у противоположной стены комнаты и силой усадил.

— Вам плохо? — еле слышно спросил он.

— Нет… — Я медленно покачал головой, но ответ мой, по-видимому, его не успокоил и не удовлетворил.

— Вам плохо, — стиснув зубы, теперь уже утвердительно, повторил он. — Говорите, что с вами? Скорее, иначе может быть поздно!..

И тут… И тут я вдруг ощутил расходящиеся по всему телу странные кольцевидные, волновые потоки тепла и не ведомой мне прежде энергии. Одновременно она несла в себе и какую-то неясную силу… злую силу, которая — я это почувствовал — неспешно и методично, своим пульсирующим, рваным ритмом начала душить клетку за клеткой моего организма, крадучись, точно змея, подбираясь к голове. Ужасные, невероятные в своей бешеной пляске вибрации как цунами зарождались внутри меня, во всех органах моего тела, и, растоптанный и сокрушенный этим беспощадно-бессмысленным хаосом, я знал, я чувствовал, что цель у них одна… Мозг! мозг!.. О боже, а если все эти дьявольские вибрации и колебания в какой-то миг вдруг придут в резонанс… Что будет тогда?! Боль! Страшная, жуткая боль, которая — я ощущал это — уже зародилась во мне, где-то под ложечкой, и теперь все увереннее, собирая и концентрируя по пути все боли, все спазмы и судороги вокруг себя, стремительно шла наверх…

Внезапно в сознании возник странный образ — к а н а л… Внутри меня зародился некий канал, идущий от солнечного сплетения к мозжечку — и я у в и д е л его!.. Я увидел его в облике бесконечной полой трубы с катящимся шаром внутри… Говорят, что индусы убивают взбесившихся слонов, раскраивая им головы ударом бамбуковой палки со стальным шаром внутри… Значит, кто-то сейчас разобьет мой череп, взорвет мозг, но только не снаружи, а из самой глубины моего тела…

Приступ неописуемой, дикой боли — и в глазах зарябили огненные точки, через которые я вдруг увидел… лицо… покрытое гноем и плесенью спор светящихся по ночам на могилах грибков и — кровью, каплями яркой, пунцовой, пламенеющей на тонких губах и точно стесанном подбородке чудища крови…

И оно говорило со мной! Оно глядело на меня пустыми белками глаз и медленно раскрывало рот. Оно повторяло одно и то же, произнося какое-то короткое, скользкое, черное слово, которого я все не слышал и не понимал. И тут…

— Кольцо! — не своим голосом закричал Ян. — Святой отец, скорее! Кольцо!..

Внезапно боль отступила, и я моментально сделался как ватный.

"Ну конечно, — закрывая глаза, расслабленно подумал я. — Кольцо… Он сказал — кольцо…"

И — провалился в глухую темную бездну.

Когда я открыл глаза, все присутствующие молча стояли вокруг и с тревогой смотрели на меня.

Однако странное дело, я чувствовал себя абсолютно нормально, от мучительной боли не осталось и следа, а над всеми идиотскими мыслями и кошмарами, что безраздельно владели мною каких-нибудь пять минут (или часов?) назад я готов был сейчас от души посмеяться. Необыкновенная легкость царила теперь во всех членах, и поэтому я просто-таки подозрительно и чуть ли не с неприязнью уставился на Яна, крепко прижимавшего своими огромными лапами мои плечи к жесткой деревянной скамье, и святого отца, который обеими руками держал высоко над моей головой массивный серебряный крест.