Он позвонил маленьким серебряным колокольчиком, и на пороге гостиной как из-под земли вырос огромный гайдук в лиловом кунтуше.

— Чего угодно вашей милости?

— Позови-ка, пожалуйста, господина управляющего, — сказал граф, и гайдук согнулся в поклоне.

Когда дверь за гигантом закрылась, я спросил:

— Это вы их так вымуштровали?

Мой друг засмеялся:

— Да что вы! Напротив, это они уже целый год муштруют меня своими манерами, ритуалами и прочим. Первое время я, знаете ли, вообще ходил по замку как по минному полю, едва сдерживался, чтобы не послать их всех с этим их этикетом куда подальше, но потом как-то смирился. Они сломали меня, честное слово. Нет, вы только представьте, что предки этих людей жили в замке на протяжении столетий! У них это уже в крови, понимаете? Помню, один раз вначале я по привычке хлопнул Карла по плечу, так он посмотрел такими глазами, будто я совершил что-то ужасно неприличное.

— А его предки тоже издавна жили в замке?

— О да. Знаете, тут, по-моему, даже какая-то многовековая драма: бедняга дворецкий мне однажды обмолвился, что очень давно здесь жил священник, который на закате лет — представляете! — взял да и согрешил с молоденькой служанкой. Уже после смерти того священника у девушки родился сын, который и стал прапрапра — не знаю уж сколько раз — прадедом Карла. Но Карл человек очень гордый, самолюбивый, а потому….

Скрипнула дверь, и граф осекся, но мне и так ясно было, что он хотел сказать.

В комнату вошел управляющий…

В комнату вошел управляющий, и граф поднялся ему навстречу.

— Дорогой Карл, — с чувством произнес он, — я прошу вас понять меня правильно, но дело в том, что…

— Этот господин желает учинить мне допрос? — Ни один мускул не дрогнул на бледном лице управляющего.

— Д-да… то есть, нет… Не совсем, Карл… — Граф был явно смущен, в то время как я почему-то вдруг напрочь утратил робость, которая еще совсем недавно овладевала мной при виде управляющего Волчьего замка.

— Да-да, Карл, — сказал я, — вы совершенно правы, но мне не хотелось бы называть это допросом — слишком грубо. Ваш хозяин в письме попросил меня разобраться кое в каких странных вещах, которые происходят в замке, потому я и приехал. Я не полицейский, если это вас беспокоит, просто люблю разные головоломки…

— Ну и как вам наша? — хрипло спросил Карл.

Я кивнул:

— Впечатляет. С фантазией и размахом. И что любопытно, порой мне, знаете ли, начинает даже казаться, что весь этот эффектный спектакль чуть ли не специально приурочен к моему приезду в замок.

— Помилуйте, дорогой друг! О чем вы?.. — пробормотал граф и осекся.

— Нет уж, простите, сударь, — вежливо, но твердо сказал я. — Поскольку вы меня вроде бы как наняли и снабдили соответствующими полномочиями, думаю, я вправе отныне говорить то, что считаю нужным?

— Да, конечно, однако… Знаете, я, пожалуй, пойду.

— Как вам угодно, — сказал я, и, бросив виноватый взгляд на управляющего, мой приятель поспешно вышел из комнаты.

Сидя в кресле, я молча смотрел на Карла. Он тоже опустился на стул и тоже молча смотрел на меня. Но недолго. Тонкие губы скривились в недоброй усмешке, и он медленно проговорил:

— Ну же, мистер Холмс, слушаю.

Я шутливо поклонился:

— Благодарю за комплимент, которого, естественно, не заслуживаю или пока не заслуживаю, и воспринимаю его исключительно в качестве благожелательного аванса. Надеюсь, этот, как вы выразились, допрос будет недолгим к взаимному нашему удовольствию и не обременительным для вас.

Итак, сударь, главное, что я хотел бы выяснить, — где вы находились примерно с половины десятого утра и до полудня. Думаю, дворецкий погиб именно в этот промежуток времени — около девяти тридцати он закончил прислуживать за столом господину графу, а без пяти двенадцать я обнаружил его в своей комнате уже мертвого.

Казалось, Карл побледнел еще сильнее, но я чувствовал, что не от страха, нет. Скорее всего, мой дебют в роли сыщика и предстоящий (каким бы словом это ни называть) допрос больно уязвили его самолюбие, и я понимал, что наживаю себе с этой минуты смертельного врага. Однако странное дело — уже говорил — душевный дискомфорт, который при общении с управляющим не покидал меня с того самого момента, как я впервые очутился в Волчьем замке, в какой-то миг вдруг улетучился, исчез, и я теперь без всякой боязни смотрел в его ледяные серые глаза. Похоже, он это почувствовал и оттого возненавидел меня еще больше.

Молчание затягивалось, и я повторил свой вопрос:

— Прошу, сударь, сообщить мне, где вы находились сегодня с девяти тридцати до полудня и где и с кем из слуг виделись в замке.

Он снова недобро усмехнулся:

— Боюсь, что не смогу быть вам полезен, мистер Пинкертон. В течение всего этого времени я сидел в библиотеке, в чем вы и сами могли, по-моему, убедиться.

— Да, — сказал я, — конечно. Только я могу засвидетельствовать ваше присутствие там часов с одиннадцати и до без четверти двенадцать. К тому же еще вы выходили минут на двадцать, усадив меня за чтение той старинной небылицы…

Стальные глаза Карла сверкнули грозным огнем, но он сдержался.

— Эти двадцать минут я провел в кабинете господина графа, — сквозь зубы проговорил он. — И господин граф, разумеется, может это подтвердить.

— Ну разумеется, может, — любезно согласился я. — А как насчет остального?

— Все остальное интересующее вас время я сидел в библиотеке.

— И тому есть свидетели, кроме меня?

— Нет, — отрезал Карл.

— То есть, вы хотите сказать, что с половины десятого…

— … и до двенадцати я работал в библиотеке, но этого, к сожалению, не может подтвердить никто, кроме самого дворецкого.

— Не понял, — сказал я.

— Когда я пришел, старик заканчивал уборку. А потом мы услышали звон колокольчика — его звал граф — и он вышел.

— Сразу же?

— Да.

— И больше не возвращался?

— Нет.

Мы оба замолчали, и молчание это длилось не меньше минуты. Карл встал:

— У вас есть еще вопросы?

Я развел руками:

— Только резюме. Итак, вы утверждаете, что все утро провели в библиотеке, ничего не слышали, никого не видели и никто не видел вас?

— Именно. Кроме дворецкого.

Мне показалось неслучайным это повторное упоминание о покойном в каком-то странном контексте, и я сказал:

— Понятно, что не вызываю у вас дружеских чувств, особенно теперь, но все же объясните, пожалуйста, что значит это ваше "кроме дворецкого"?

Он усмехнулся:

— Только то, что это и значит: сегодня утром меня не видел никто, кроме господина графа и старика.

— Выходит, алиби ваше…

— Выходит. — Карл взялся за ручку двери. — Я могу быть вам еще чем-то полезен?

— Увы, навряд ли.

Он холодно кивнул:

— Желаю всяческих успехов в ваших изысканиях, мсье Дюпен.

Я тоже холодно кивнул.

Захлопнувшейся двери.

Я бросил китайским рыбкам последний кусок хлеба, и они моментально растащили его по воде своими тупыми круглыми ртами. К пруду я пришел, чтобы немного развеяться после нескольких часов бесед с жителями замка, а заодно и привести хоть в какой-то порядок свои, далеко, впрочем, не мудрые, мысли.

Мне не хотелось бы утруждать себя и вас пересказом разговоров со слугами графа. Скажу только, что, совершенно не претендуя на какую-то сверхисключительную проницательность или же сверхпроницательную исключительность, я тем не менее почти готов был поклясться в том, что все они говорили правду, потому как каждый без малейшего труда и запинки, четко и ясно сообщил мне, где и кого утром видел. И все эти "показания" (я даже свел их потом для наглядности на листке бумаги в условную схему) указывали на то, что к смерти дворецкого люди графа никакого отношения не имели.

И вот я стоял на бepery пруда, который при свете предзакатного солнца был окрашен теперь в какой-то синевато-малиновый цвет, и думал о том, что самой подозрительной фигурой среди всех опрошенных является Карл, а самым вероятным временем совершения убийства — тот небольшой интервал, когда он ушел из библиотеки, заглянул в кабинет графа, а потом снова вернулся. Ни граф, ни я не помнили, к сожалению, точно, сколь долго управляющий в его случае — присутствовал, а в моем — отсутствовал, однако если все было действительно подготовлено заранее, Карл вполне мог успеть сделать свое черное дело минут за десять — пятнадцать. Каким именно образом — не знаю, но полагаю, что мог бы…