Они немного помолчали. Мирон думал о чём-то своём, Арина вспоминала недавние секунды величайшего счастья.

— Ладно, хватит лениться! — первым пришёл в себя Домовой, — у тебя как-никак подружка при смерти, надо бы помочь.

— Да, конечно, я готова.

— Теперь, чувствуя энергетические потоки, попробуй в них вмешаться, сконцентрировать силу в одном месте — в своей руке. Это не сложно. Вот смотри: расслабь правую руку, растопырь пальцы перед собой, замри и представь, что ты пытаешь набрать полную ладонь сыпучего песка… Или лучше так: прикоснулась к тонкой материи, намереваясь скомкать её в кулак. Кончик каждого пальца фиксирует невидимый фрагмент энергетического поля, крепко-крепко. Энергия уже поймана — она на кончиках пальцев, ей не исчезнуть, не испариться — она с тобой. А теперь медленно сведи пальцы, вырви энергию из потока, чтобы использовать, собери её, сконцентрируй.

Арина пристально смотрела на свою руку, пыталась вспомнить недавнее ощущение окружающей силы, представить, как рука погружается в неё, представить всё то, о чём говорил Домовой. Увы, на деле всё оказалось не так просто. У неё возникло ощущение, что она царапается о стекло. Чуть позже ей показалось, что начало получаться — немного энергии действительно задерживалось на пальцах, но стоило начать движение, как она соскальзывала, растворяясь в пустоте.

— Блин, у меня не получается, — расстроилась она.

— Хм, странно, вообще-то это даже не начальный уровень, а детский сад… Может, у тебя вообще нет способностей?

— Вообще-то я начала практиковаться… — Арина посмотрела на часы, часы показали половину девятого, — два часа назад! По-моему весьма не плохой результат!

— Отсутствие результата — не результат! Плохо стараешься… Давай попробуем…

— Девочки, девочки, хватит сплетничать! — прервал их громкий голос Капитана, ворвавшегося как вихрь. Капитан хмурился, когда он это делал — лучше было с ним не заговаривать — обязательно нарвёшься на обидную колкость. — Ара, кончай наяривать булки, нам пора приниматься за работу.

— Я вообще сегодня не ела! — попыталась возразить она, но он так посмотрел, что сразу же умолкла.

— Ещё бы, ты же привидение!

Я сделал несколько звонков, наше положение хуже не бывает. Твой братец, кажется, его зовут Ашот или Ашан — не важно, льёт крокодиловы слёзы над телом сестрёнки-толстушки, которую перевезли в реанимацию седьмой больницы на Коломенском. Тело Гиты доставили в Боткинскую, там же Вадик…

Она растеряно хлопала глазами, мгновенно забыв про урок магии:

— Прад, а как же вы? У вас ведь никого нет… То есть, никто ведь не найдёт ваше тело, чтобы помочь.

Он расплылся в улыбке:

— Ах, ты моя маленькая подлиза! Не волнуйся, не скопычусь — один анонимный звонок и я в лучшей палате первой больницы под присмотром лучших врачей.

Жаль, заработать пролежни на казённых простынях наши тела не успеют. Врачи хором утверждают, что жить им осталось не долго. Поочередно отказывают органы, Гита уже полня на искусственном сердце, мы с тобой пока держимся. В общем, вердикт спецов: нам остались одни сутки.

ОСТАЛОСЬ 24 часа.

Если бы у неё было, что-то в руках, она бы это уронила:

— Господи, боже! Сутки? Мы все умрём! Но как же так? Я думала, у нас будет больше времени. Ведь с нами, в смысле, с нашими телами всё в порядке!

— Тело без души — просто кусок мяса.

— Но ведь есть же люди, которые годами лежат в коме, а потом приходят в себя!

— Есть-то они есть, но вряд ли они перешли дорогу Смерти. Смерть заинтересована в нашей смерти — хорошенький у меня вышел каламбур? Если бы ты была чуть более расторопной, у нас было бы в запасе больше времени, а теперь сутки. Надо с этим смириться и танцевать от того, что имеем.

Она не слушала. Смотрела невидящим взглядом в пустоту. Вот, что такое настоящий страх. Знать, что послезавтра тебя не станет. Послезавтра сгорит последний мост. Послезавтра она умрёт. Брат не найдёт заначку, займёт денег, купит недорогой гроб, трава на могиле взойдёт густая, сочная — удобренная искренними слезами немногих близких. Арина представила, как стоит на кладбище: впереди с десяток чёрных зонтов, под которыми от дождя прячется с десяток близких — лиц не разобрать. Она за их спинами, но ей прекрасно видно серое мраморное надгробие: "Арпеник Ослонян. Любимой сестре и подруге". Прошло десять лет. Вокруг появилось ещё с сотню новых могил: какие-то заросшие, какие-то ухоженные, её — ухоженная. Раз в год сюда приезжает брат с семьёй, два маленьких племянника тычут в её чёрно-белую фотографию пальцем, спрашивают отца: "кто это?", а он, не пряча слёз, садится рядом с холмиком, залпом выпивает сто грамм и рассказывает им о ней. Эх, почему она заранее не подобрала фотографию для кладбища? Брат ведь выбрал самую плохую!

Кто-то щёлкнул перед её лицом пальцами:

— Ара, очнись! Хватит себя хоронить!

— Я не… А как Вадим?

— Вадик? Он, как говориться, лучше всех! Никаких проблем со здоровьем, вот кто может проваляться в больничке ещё лет пять.

— В смысле?

Прад удивлённо повёл бровью:

— А разве после того как вы переспали, он не рассказал тебе, что всю юность пробыл в коме?

Она подскочила сама того не ожидая, покраснела как редиска, потупилась, зачем-то принялась заламывать пальцы, поняла, что всё делает неправильно и выдаёт себя с потрохами, резко прошла в другой конец комнаты, обругала из-за того, что совершенно не умеет врать, от безысходности начала копаться в сумке.

Прад всё это время весело хохотал:

— Значит, я был прав! Ха! Ну вы даёте! А ведь сомневался до последнего и взял тебя на понт! Мда, кто бы мог подумать? Наш пострел везде поспел! — Снова захохотал.

Ей меньше всего хотелось плакать, но во рту вдруг стало горько, на глазах заблестели слёзы.

— Ох, Вадик, опередил меня! Я ведь первым надеялся сорвать нашу спелую ягодку, — не унимался Капитан.

Позднее Арина не могла найти объяснений этому поступку: в голове что-то замкнуло, она оказалась рядом с Прадом и от души отвесила ему увесистую оплеуху:

— Да как вы смеете? Что плохого в том, что два человека встретили друг друга и им захотелось хотя бы ненадолго почувствовать себя любимыми, а не одинокими? — она чуть помолчала, вглядываясь в его окаменевшее лицо, — Зачем я это говорю? Ведь вы не поймёте… Капитан, в вас нет ничего святого!

Прад прыснул и примирительно заулыбался:

— Извини, — это я о своём… Забавно, "во мне нет ничего святого", ну-ну, такого мне ещё слышать не доводилось!

— А жаль, вам почаще об этом нужно говорить!

Вдруг он взял и совсем уж по-дружески пожал её плечо тёплой мягкой ладонью:

— Не бери в голову. Я рад за вас с Вадиком.

Прошла секунда, вторая, третья. Где же очередная острота? Издёвка вроде: "а вы забавно будете смотреться вместе, как слон и Моська, или как слон и жираф". Нет. Всё тот же добрый взгляд красивых полуприщуренных глаз. Арине вновь подумалось, что возможно, правда, маловероятно, что Капитан не такой уж чёрствый ублюдок.

Он словно прочитал её мысли, ещё шире улыбнулся:

— Ладно, хватит на сегодня чужого грязного белья. Если не хочешь ближайшие годы ходить по земле бесплотным призраком, а в контексте последних новостей я так понимаю — ты не хочешь, надо действовать и быстро! — Капитан самовлюблённо поправил волосы, расправил плечи и стал прежним, — я просто не понимаю, за какие такие заслуги вам так со мной повезло! Ведь я нашёл выход, даже из этого безвыходного положения!

Арина его окончательно простила, в груди быстрее забилось сердце:

— Но разве…

— Будет трудно. Шансов мало. Действовать придётся решительно, но ведь жизнь того стоит? Кстати, как тебе Вадик в постели? — он разглядел что-то такое в выражении её лица, что передумал продолжать, — Всё-всё, больше не будем… Значит так. Сейчас ты берёшь Гиту и идёшь наверх, быстро! Вам нужно найти сильного медиума!

— Медиума? — переспросила она, — но ведь Гита больна…