— Тссс! — поднёс указательный палец ко рту, присевший на корточки, отец и воровато выглянул из-за пристройки — проверить, не идёт ли кто-нибудь за ними.

— Папа! Папа!!! Это ты, — кинулась ему на шею девочка. — Папа, я так сильно испугалась! Почему ты меня там оставил? Я потерялась, я так боялась!!! — Рыдал ребёнок.

Внезапно она прекратила плакать. Слёзы остановила не сильная, но обидная, неожиданная пощёчина. Никогда раньше отец её не бил.

— Прекрати, — резко сказал он. — Молодец, что не дала вызвать полицию. Полиция была бы совсем некстати, — снова выглянул из-за пристройки.

Девочка ничего не понимала. Перед ней действительно отец. Густые волосы, с сединой, колючая щетина, его пальто, его перстень на руке, его глаза и брюки, но отец никогда бы её не ударил, или она настолько сильно провинилась, что заслужила самого серьёзного наказания? Или она настолько сильно провинилась, что отец решил оставить её, чтобы не нянчится, чтобы теперь другие люди мучились с ней? Вообще-то, такую глупость ей внушала нянечка, родители никогда ничего подобного не говорили, но что если это правда?

— Папа, я что: плохо себя вела? Сделала что-то не то? И ты, поэтому решил меня оставить? — серьёзно спросила она.

— Не неси чепухи, — раздражённо скривился отец, — я не твой папа. Впервые тебя вижу. Не понимаю, зачем ты плетёшься за мной? Давай так, я тебе сейчас дам денег, выведу в людное место и мы пойдём каждый своей дорогой. Это нормально?

Девочка ничего не понимала, но нависшая угроза — снова потерять отца, заставила заблестеть глаза от слёз. Она понимала — плакать нельзя, он же твёрдо распорядился этого не делать, но слёзы её не слушались.

— Папа, пожалуйста, никогда больше меня не бросай!!! — уткнулась в его плечо, — я буду хорошей, я сделаю всё что хочешь: выучу английский язык, буду ложиться всегда вовремя, никогда не буду мешать, когда ты занят — только не бросай! — Прижалась крепко-крепко к грубому сукну пальто, чтобы никто не смог их разделить.

— Слушай, ты меня уже начинаешь бесить, — отец поднялся, — держись меня, но не путайся под ногами, — дал ей руку.

Никогда прежде он так с ней не разговаривал. Никогда. Но теперь это не важно — папа рядом, он дал свою большую руку, в которой всегда тепло, с которой вообще не страшно. Вот так держась за него, она бы пошла куда угодно. Страх выветрился. Теперь всё будет хорошо, ведь они вместе! Катя хотела спросить его, почему зигзаги пожарных лестниц заканчиваются так высоко над землёй, ведь если пожар, то те, кто ими воспользуется, не сгорят в огне, зато сильно расшибутся при падении, но передумала — она же обещала ему не мешать.

Отец с ней не разговаривал, ни когда они шли по тёмной улице, ни когда спустились в метро. В пустом вагоне она засмотрелась на его волевой профиль — папа был самым красивым и мужественным на всей планете, если ей в будущем захочется замуж, то только за такого как он. Задремала на его плече. Ехали недолго. Долго шли потом.

Гостиница сияла тёплым матовым светом. Человек в красной униформе отороченной золотыми тесёмками, незаметно для отца подмигнул ей и сделал странный жест — провёл рукой по щеке. Она догадалась, что он подсказал ей вытереть грязь, и подмигнула в ответ. Внутри было тепло и пустынно. Девочка засмотрелась на шикарную люстру, собранную из миллиона стеклянных кристаллов, ей очень захотелось иметь хотя бы один из них.

— Эрнест, возникла накладка, о которой меня не предупредили, — краем уха услышала она, как отец обратился к пожилому консьержу с холодными глазами за стойкой. — Решите эту проблему.

Мужчина не ответил, кивнул. Подошёл, взял её за руку. Вообще-то брать за руку чужого человека ей не позволяли, но, судя по всему, отец был не против.

Папа наклонился к ней:

— Я сейчас должен уйти, а ты посидишь с Эрнестом, поняла?

Он сказал это вроде как обычно, но что-то было не так. Она снова жутко испугалась. Что-то внутри подсказывало — ни в коем случае не отпускать отца, иначе случится беда. Девочка вырвалась, обняла его и залепетала:

— Папа, возьми меня с собой! Пожалуйста! Я не буду мешать, я сделаю всё, что скажешь, но возьми меня с собой.

Он ответил, но не ей:

— Эрнест…

Пожилой мужчина мягко, но требовательно надавил на плечи, заставил её отступить. Отец поднялся, стряхнул подсохшую грязь с рукава, так и не посмотрев на неё, повернулся, зашагал к выходу.

— Папа! Папочка! ПАПА!!! — кричала она, — не бросай меня!!! Папа! Папа!!! Вернись!!!

Её душили слёзы, так что голос подвёл.

Она знала: если он выйдет за двери, то больше не вернётся.

Эрнест держал крепко.

Катя больше никогда не встречалась с отцом.

Наталья Фёдоровна бежала по залитому солнцем летнему полю. Босые ноги еле касались ковра из разнотравья. Молочай, медуница, тысячелистник и само собой миллионы одуванчиков — стоило ей только захотеть, и из них получилось бы неодолимое приворотное зелье или даже яд, но сегодня ей хотелось, просто, бежать по этому полю, вслушиваясь, о чём шепчутся травы. Васильковый венок щекотал нос почти неуловимым сладким ароматом. Юное тело ещё не догадывалось о существовании ревматизма, радикулита и других болезней старости, оно просилось бежать от рассвета до заката, меряя шагами неизмеримый простор великой Русской земли. Длинные распущенные белые волосы развивались за спиной. Ситцевое платье с узорной вышивкой по краю, глаза зеленее моря, лёгкий румянец и губы, как лепестки роз — вот она — воплощение молодости и любви. Какой же беззаботной она тогда была. Следом за ней бежал целый выводок зайчат, белочки и оленёнок — такой маленький, что невольно задумаешься — уж не вчера ли он впервые увидел белый свет? Сверху стайка соловьёв услаждала слух весёлой трелью. Наталья Фёдоровна смеялась от переполнявшего её счастья.

В центре поля возвышался вековой дуб, точно поддерживая своими раскидистыми ветвями купол небес. Она укрылась в его тени, заворожено слушая, как в шелесте листвы сама мать природа, нашёптывает ей напутственные слова. Ладонь прикоснулась к древней грубой коре, и Дуб проснулся, услышал её. Испытав некое родство, они обменялись подарками: он поделился мудростью, она — молодостью.

Чу! Лёгкая дрёма, овладевшая ей в тени старого дерева, выветрилась. Где-то далеко одинокий путник заиграл на самодельной дудочке. Простая мелодия, бесхитростные звуки, но сколько гармонии в этой песне! Слегка фальшивые аккорды уносили душу в неизведанные края, вознося то на высочайшую горную вершину, бросая под ноги весь мир, то в холодное царство морского бога. Ею овладело любопытство: что за талантливый музыкант живёт в этих краях? Лёгким движением руки, она попросила зверюшек, игравших в ногах, не ходить за ней. Соловьи, почувствовав конкурента, завели особенно сложную переливистую песню, но куда им до дудочки неизвестного мастера? Сегодня солнце, теперь стоявшее в зените, светило особенно ярко, от земли поднялось послеобеденное марево, в котором её никто не заметит. Звуки шагов не слышны на фоне оркестра неугомонных сверчков.

Музыкант оказался молодым пастушком лет четырнадцати, чья верхняя губа только-только начала покрываться пушком. Высокий, широкоплечий с чистыми как небо глазами, заглянув в которые любая девушка могла бы утонуть. Вскоре он разобьёт не одно женское сердце. Паренёк выводил незнакомую мелодию, вкладывая в каждый звук кусочек души. Здесь не для кого было стараться, разве что для десяти куцых овечек, равнодушно жующих траву, а значит, это его сердце требовало красоты — редкий дар. Он сидел, прислонившись спиной к берёзе, она стояла с другой стороны ствола, ловя каждый звук, опасаясь спугнуть чудесную, сказочную песню. Магия человеческого искусства длилась недолго, но за эти мгновения ей показалось, что они оба соприкоснулись с вечностью. Парень закончил на высокой ноте, вздохнул и отложил дудочку. Теперь, любимые ею звуки природы, казались фальшивыми, слишком простыми, как булыжник рядом с прекрасным рубином.