— Прад, со мной Мирон…

— Это была плохая новость, хотя сегодня у нас день плохих новостей… Одной больше, одной меньше! Оставь его наверху — пусть ждёт…

— Капитан, я не могу его бросить, — Арина посмотрела на Домового. Он выглядел таким одиноким, жалким — сгорбился, отвернулся, — он хороший. Вы знаете, я за сегодня многое поняла — мы слишком плохо с ним обошлись, вот он и отплатил той же монетой… Такие уж у него правила… Мирон пойдёт с нами. — Она чуть-чуть помолчала и добавила от всей души, — Мирон теперь мой друг…

В трубке была тишина — связь давно прервалась.

Арина тяжело вздохнула, никого не стесняясь, задрала юбку, перелезла через перила, замерла на краю пропасти:

— Мирон, сначала я, а потом сразу ты прыгай! Покушаем на базе конфет, я что-то так сладкого захотела! Уф, страшно!

Домовой обернулся к ней, ей почудились в его глазах слёзы. Арина ещё раз глянула на реку:

— Будь, что будет! В конце концов, как ты говоришь — единожды живём! — она замерла в последний раз, — спасибо тебе Мирон за всё, ты меня сегодня многому научил, я тебе искренне благодарна!

Арина зажмурилась, поглубже вдохнула, подняла ногу, чтобы сделать шаг в пустоту…

— НЕЕЕТ!!! — закричал Домовой, — НЕЕЕТ!!! Не делай этого!!! Быстро, слышишь, быстро перелезай обратно!!! Скорее, поспеши, давай-давай!!! Ну же! Я здесь, иди ко мне!!! Вот так…

Она, ничего не понимая, вернулась на безопасное место — за опорами. Домовой плакал — теперь в этом не было сомнений. Горючие слёзы потоком бежали по его заросшему лицу, путались в богатой, но растрепавшейся бороде. Он не останавливаясь всхлипывал, во все глаза посмотрел на неё, а потом прыгнул в руки, прижался крепко-крепко, как маленький ребёнок, потерявшийся в магазине, и вдруг нашедший маму. Арина прониклась к нему необычаемым теплом, погладила. Теперь она поняла природу связи Домового и его Хозяина, как бы глупо это не звучало — но они привязывались к людям, с которыми живут, как собаки. Влюблялись навсегда, до самого конца.

Мирон рыдал, повторяя сквозь слёзы:

— Это я, это я во всём виноват! Это я, понимаешь? Я… Я… Я… Больше никто! Я виноват! Ты такая хорошая! А я очень плохой, очень! Виноват! Виноват! Плохой Домовой! Недостойный дома, недостойный тебя! Я виноват! Прости. Прости! Нельзя меня прощать, никак нельзя! Нет мне прошения!!!

Слёзы текли всё сильнее, Домовой весь трясся, пытался стукнуть себя по голове. Арина решила, что у него начинается истерика. Она подняла его перед собой — он оказался, гораздо тяжелее, чем могло показаться, встряхнула:

— Мирон, успокойся, я тебя не понимаю, объясни, что ты произошло?

— Я виноват, очень-очень! — он немного успокоился, но продолжал плакать, обмяк, — Я — это всё я! Не было никаких звонков, никто тебе не звонил… Не было нападения на базу, никого ты не убивала… Я сам всё придумал, чтобы Костик, чтобы ты пошла и помогла — я то один никак… Обманул! А Костик — хороший малец, запутался он… Увидел, что ты без амулета — вот и решил и обманул, навёл морок… А потом решил — концы в воду… А сейчас не могу… Я жеж не знал, что ты такая… Такая славная, такая добрая! Сердечная… Всё придумано… Всё-всё… Ложь! Ложь и обман! Я виноват! Нет мне прощения!

Домовой вырвался из её рук, ловко взобрался по перилам, а перед тем как прыгнуть, обернулся, совсем беззащитный — одинокий, неуклюже вытер слёзы:

— Прости, если сможешь, а не простишь — правильно сделаешь… Прощай.

— Приказываю тебе: замри! — с силой крикнула Арина.

Мирон окаменел.

Арина медленно подошла, снова взяла его на руки, прижала к груди, улыбнулась по-доброму, вытерла слёзы со щёк Домового, села вместе с ним прямо на асфальт:

— Пообщей мне, что не будешь вырываться…

Он не мог даже моргнуть, но что-то изменилось в его лице, она поняла — пообещал.

— Отомри…

Никогда прежде ей не доводилось видеть ни в одних глазах столько искреннего раскаянья. Арина засмеялась сквозь собственные слёзы, прижала его, как в детстве прижимала любимого плюшевого медведя:

— Ох, Мирон, Мирон…

— Прости меня, если сможешь, я больше никогда в жизни, ни за что…

— Да, знаю я — можешь не говорить… Мирон, я ведь сразу всё поняла, ну почти сразу… Когда Прад меня разбудил, он сказал "пожалуйста приезжай" — настоящий Прад под дулом пистолета не сказал бы мне "пожалуйста". Потом череда совпадений со звонками — стоило мне попасть в тупик, как тут же звонил Капитан и направлял — кем бы он ни был, такое ему не по силам, а окончательно я догадалась уже в бункере, когда увидела тебя и Костика… Вот так. — Она ещё раз погладила его.

Домовой перестал даже всхлипывать, смотрел на неё, как смотрят люди, которые вдруг видят очень нужную им, давно разыскиваемую вещь в соседнем магазине, давно отчаявшись найти ее, где бы то ни было.

— И ты всё знала? И когда ехали сюда? И когда лезла через перила?

— Угу, конечно, знала…

— Не понимаю… Зачем рисковать собой?

— Понимаешь, мне ещё бабушка говорила: "Зря, Аринка, ты веришь людям — мало хороших людей, тяжкого тебе придётся", но я такой уж родилась — верю, что в каждом человеке есть добро. И я с первого взгляда, там — в старом доме, поняла, что ты добрый, просто одинокий, брошенный всеми… Я стояла на мосту и ждала — неужели ошиблась, неужели ты не остановишь меня и, как видишь — не ошиблась!

Мирон ничего не ответил, на его глазах опять навернулись слёзы, он всхлипнул и прижался к ней, тихо-тихо прошептал:

— У меня никогда не было такой хозяйки… Полностью вверяю тебя себе, распоряжайся как хочешь… Хватит с меня столетий мытарств и одиночества — пожил своё. Пусть же, когда тебя не станет и моя жизнь прервётся. На веки вечные связываю себя с тобой, да будет так.

Это почти невозможное счастье — провести весь день в постели. Год от года ритм жизни, особенно в крупном городе ускоряется. Нет времени как следует прогуляться по магазинам, не то, что выспаться, а посвятить целый день (о, ужас!) лени — это вообще, нечто из ряда вон выходящее… Второй выходной день Арина всецело посвятила себе, оставила на ручке спальни, привезённую подругой из Эмиратов табличку "don't disturb", чтобы не разбудил брат, отключила телефоны и будильник, плотно задёрнула шторы и проспала до обеда. Её даже слегка покачивало, когда она проснулась — словно не протрезвела от сладкого сна. Ещё два часа в ванной с экзотическими солями, нежной пеной и ласковыми гелями для душа, почти выветрили из головы кошмарные воспоминания минувшего дня. Ей начало казаться, что приключение в бункере ей приснилось, увы, но синяки на ногах, утверждали обратное. Ей было над чем подумать — о да, тем для размышлений хватало с лихвой, но Арина твёрдо решила — сегодня ни слова, ни мысли о работе. Завтракать в пять вечера — это ещё одно позабытое счастье. Никаких диет! Солёненькая сырокопченая колбаса таяла на губах, слегка подсохший хлеб, как ей нравилось, хрустел, сладкий кофе со сливками бодрил, на сковороде весело потрескивала яичница — разве бывает что-то лучше этих маленьких бытовых радостей?

Бывает!

Арина подмигнула самой себе в зеркале и облачилась в лучшее платье. Потратила не меньше часа на лёгкий макияж. Летящей походкой вышла из дома, в последний раз прокатилась в полном вагоне метро, где невзначай её постоянно пытались облапать потные мужики, зашла в переполненное солнцем светлое здание со стеклянной крышей и… Купила себе машину. Красный Audi TT, о котором мечтала, как только впервые увидела на страницах какого-то журнала. Вообще-то красный — это перебор, но менеджер с ослепительно белоснежной улыбкой, был настолько галантен, приоткрывая ей дверцу, помогая освоиться с рычагами и педалями, настраивая её любимую волну "Love Радио", что ему невозможно было сказать "нет". Выезжая из салона, Арина вдруг испугалась — что она делает? Ведь эта машина ей не по карману! Ведь она плохо водит и вообще, куда её ставить? Но это была минутная слабость. Скорость осторожно вдавила её в мягкое кожаное кресло, ветер-шалун растрепал волосы, солнце улыбнулось, говоря: "Забей, всё будет хорошо! Один раз живём!". И, правда, сколько можно жить, измываясь над собой постоянной экономией? И можно ли это называть жизнью? Да — Арина поступила правильно!