Астахов бодрится. Он не может знать, как пройдет рой. Комп всего лишь дает вероятность столкновения. Осколков слишком много, чтобы учесть их все. Погрешности в вычислениях неминуемы. Всегда есть шанс вытащить счастливый билетик. И точно такой же шанс — несчастливый.

Я смотрю на экран. Схема сети прочерчена черными широкими полосами в тех местах, где мы свернули сектора. Не более половины общей площади. Да, вот и комп подтверждает: "Внимание! Площадь защиты 51 %! Немедленно восстановите до нормативных параметров!" Это он зря требует. Мы ж не для того старались. Восстановим, чего беспокоиться. Но потом.

Времени всего ничего. Уже секунды мелькают. Сейчас долбанет. Закрыть глаза, отвернуться. Чтобы не видеть. Но изображение мелькает, и вместо схемы появляется совсем другое.

Кто догадался вывести на экран вид сети со стороны фокуса? Как мишень, в которую метит неопытный стрелок. Если долго стрелять, даже слепой попадет куда-нибудь. Куда-нибудь. В нас, не в нас. Хочется стать маленьким, забиться в темную нору и не выглядывать. Но неистребимое любопытство ужаса подталкивает тебя. И ты глядишь, как привязанный, на сеть. И ждешь удара.

Противно пищит сигнал таймера. Ноль.

Рой пришел.

Я почти чувствую, как рвутся неубранные нити сети, как ломаются ребра жесткости, как выходят из строя двигатели коррекции курса. Не замечаешь, как пролетают обломки астероида — слишком быстро. Замечаешь, когда обломок попадает в цель. "Быстро гаснущие вспышки разноцветным фейерверком…" Кто это написал? Когда он попадал под астероидную атаку? Почему я думаю о такой ерунде?

Я знаю — почему. Я жду.

Синие и малиновые вспышки. Зеленые радуги. Желтые россыпи огней. Дрожь, толчки, пульсации. Я жду.

Гнусавые голоса, бормочущие на непонятных языках, то низкие, то высокие, хриплые и нежные, пронзительные и невнятные. Чужие голоса, сулящие одно и тоже. Я жду.

Резкий запах человеческого пота, медвяно-бензиновый — гланг, металлически-ржавый — оборудования. Раздражающая сухость воздуха. Не продыхнуть. Я жду.

Вкус крови из треснувших губ. Горечь миндаля. Сладость воды. Всё потом, потом… Я — жду.

Я дождался.

— "Внимание! Отмена астероидной угрозы! Переход на штатный режим работы! Внимание!"

— Прогноз?! — срывает голос Астахов.

— "Вероятность поражения ноль целых семь десятых процента. Рой прошел. Рекомендую…"

Слышен слабый треск в наушниках, и голос компа замолкает. И сразу же в корпус отдается тяжким ударом.

— Вот тебе и семь десятых. Попал напоследок.

Вой сигнала разгерметизации. Свист уходящего воздуха. Автоматическое захлопывание лицевых пластин на шлемах. Аварийное освещение.

Осколок ударяет куда надо. Как раз в то место, где может нанести максимальный вред. Вырубилась система жизнеобеспечения, отключилась вся энергетика контрольного пункта, не функционирует контрольно-следящая аппаратура, управляющие системы. Мы — в остывающем пузырьке, быстро теряющем воздух. И этот пузырек, не слышит, не видит и не может никому сообщить, что происходит с ним и с разумными на его борту. Что делать разумным в такой ситуации? Правильный ответ — ничего. Ждать. Не двигаться. Уснуть. Экономить кислород. Глангам, конечно, проще. В крайнем случае, они помогут спасателям вытащить наши с Астаховым тела из пункта. Тинта и Рисса доживут до прилета катера. Про нас я не уверен.

— Клим, ты как? Рация работает?

— Работает…

— Значит, порядок. А у меня не очень: плохо тебя слышу. Так что если не буду отвечать, это совсем ничего не значит. Слушай, я тебе что-нибудь расскажу. Ну, чтоб ты себя увереннее чувствовал. Потому как сколько нам ждать — я не знаю. Мало ли когда они катер вышлют. Нет, надо, конечно, надеяться, что сразу, как только рой пройдет. Кого им еще спасать, кроме нас? А вдруг, есть кого? Более значительного. По должности, или по количеству. Что им два человека, если где-то сотня помощи дожидается? Хотя, вряд ли. Откуда столько народа на станции? Да и если на станции — им ведь помощь не нужна? Конечно, могло корабль какой-нибудь задеть, случайно пришедший, когда астероид пролетал. Так ведь не было кораблей. Я ситуацию отслеживал. Так что нас и будут спасать. Им же тоже поработать хочется. Мы — лакомый кусочек, так сказать.

— Что, дефицит аварийных ситуаций? — пытаюсь я поддержать монолог Астахова. — Когда ж в последний раз спасатели по специальности работали?

— Давно у нас такого не случалось… Да что давно! Вообще никогда! Я-то думал, что в самое спокойное место тебя посылаю. Вишь, как оказалось. Просчитался. Ты уж извини.

— Ничего, Дмитрий Сергеевич, всё нормально, — успокаиваю я его. До красного сектора в манометре еще минут пять кислорода. Если его экономить. Если не делать резких движений. Если отрешиться от всего, что беспокоит. От мыслей. От образов. От посторонних звуков…

Я слышу сигнал в полусдохшей рации: "Сеть, ответьте! Сеть, ответьте! Сближаемся с вами. Приготовиться к эвакуации". Астахов не слышит. Его рация не работает на прием. Он что-то непрерывно бормочет, забивая мне далекий сигнал, мешая понять, что от нас хотят спасатели. Ничего особенного: чтобы мы не мешали им делать свое дело. Хорошо, что Астахов не слышит их, а то живо полетел бы выговаривать, что они всё делают не так, а как надо — он им сейчас покажет!

Кислород на исходе. Я еще не научился дышать пустотой. Хочется откинуть лицевую пластину и вдохнуть. И надо уговаривать себя, что в помещении воздуха еще меньше, чем в баллонах скафандра. Гланги суетятся у шлюза. Астахов висит спиной к ним, лицом ко мне. Шлем кажется круглой дверью, вокруг которой всё начинает медленно поворачиваться: тусклые лампы, неработающие приборы, бригадир, гланги. Всё это размывается, закручиваясь спиралью вокруг лица Дмитрия Сергеевича.

И четко слышны слова, которые доносятся до меня абсолютно не в такт шевелящимся губам Астахова:

— …В общем, если выберемся, на монтаж пойдем. На монтаже такие люди нужны, — и поясняет для непонятливых: — Как ты, Клим.

— Какой еще монтаж?!

— Обычный… — попробовал вклиниться Астахов.

— Никакого монтажа! Мы не для того Клима брали, чтоб отдавать! Пусть у нас работает. Квалификацию повышает. Может он у нас квалификацию поднять? Может! И вы, Дмитрий, за этим присмотрите.

— Но Наталья Германовна…

— Никаких "но"! И никаких "Наталий"! Нас на что нацелили? С глангами отношения нормализовывать. Отношения — нормальные. Только я так скажу: недостаточные они. Мы для чего их приглашали? Я их приглашала! Для чего? Чтобы найти того, кто мешает станцию строить! Нашли?! Нет! Почему?

— Я не знаю, Наталья Германовна…

— Да потому что не спрашивали! Спрашивать надо! Вот идите и спросите!

— А как же Клим?

— Клим? Он здесь останется. Я ему тоже работу дам. По специальности. Какая у вас специальность, Клим?

— Рыбак, — брякнул Вэйцин совершенно несообразное. Но под напором начальницы еще и не то скажешь.

— Отлично! Много рыбы поймали?

— Достаточно…

— Может, у вас есть и другие способности?!

Клим замялся. Ему не хотелось говорить.

Астахов буркнул, что он уже уходит, и действительно вылетел из каюты.

— Ну! — подбодрила начальница мрачным тоном. Казалось, еще секунда молчания, и Клим получит по шее от Натальи.

— Я могу… Могу смотреть… Воспоминания других людей. Если захочу. Вот. Я — не хочу.

Клим закончил фразу жестким тоном и посмотрел на Наталью. Он ждал очередного возмущения, ругани, даже рукоприкладства. Всего, что можно ожидать от руководителя, не сдерживающего свой гнев. Но Наталья спокойно висела, зацепившись за петлю на стене, и с интересом разглядывала подчиненного.

— Правда, что ли? — тихо спросила она.

— Зачем мне обманывать?

— Почему ты молчал раньше? Хотя… Не отвечай, я поняла. Служба безопасности наверняка бы заинтересовалась этим твоим качеством. И вконец бы тебя замучила.