— Ты ошибаешься. Всё, что ты видишь — реально.

— Смешно! Галлюцинация убеждает меня в своей реальности.

Обидные слова можно пропустить мимо ушей. Главное — узнать.

— Тогда объясни — как ты сюда попал.

— О! Очень просто. Открыл дверь — и попал. Точнее, шлюзовой люк в спас-блок. Открыть-то открыл, а вот закрыть не успел. Командир как раз начал пожар тушить. Огнетушителем. Оказывается, они еще действуют. Зря он это. Сразу дым, пар, не видно ничего. И запах, от которого дерет горло кислым металлом и хочется сплюнуть. Дым вслед за мной. Ты думаешь, зря инструкции пишут? Зря?! Я помню, что нужно делать — всем по спас-блокам и разгерметизация помещения, в котором пожар. Быстро и эффективно. Да, потери воздуха. Но это восстановимо. Зачем тушить? Спасаться надо!

— Спасся?

— Нет, ты же видишь… — Вадим ехидно ухмыляется и демонстративно разводит руками. — Автоматика не действует, пока помещение не покинут все люди. А еще она не сработает, если что-либо мешает закрыться аварийным заслонкам. Мы как раз через станцию кабель протаскивали. Через все люки. Так что единственный вариант — полная разгерметизация станции. Вручную. Только тот, кто люк в космос откроет, до спас-блока добраться не успеет. И не факт, что остальные успеют. Я вот, хоть и успел, почему-то здесь оказался.

Он говорит правду. И она совсем не похожа на то, что я ожидал услышать. Все мои мысли о всемирном заговоре против нас — полный бред. Никому мы не нужны. Все просто о нас забыли. Вадим никого не представляет. Он сам по себе, какой ни есть. И этим он мне не нравится еще больше. Хочется схватить его за грудки и трясти, чтобы он не мог выговорить ни слова, чтоб он замолчал.

Я не стану так делать. Есть иные способы.

— Объясни. Значит, ты здесь. А там, у тебя на станции, другие люди борются за ее спасение? Так? Кабель протаскивал ты. Так? Они — там, а ты — здесь. Так? Отвечай!

— Ты мне нотаций не читай. Не забудь — тебя не существует, — Вадим в ярости.

Я бью его. По лицу. Не сильно, просто чтобы он пришел в себя.

— Ты пришел к нам. Сумел шагнуть через пространство. Это твой страх. Но он помог тебе, пусть и в ущерб другим людям. Ты — спасся. Кто-нибудь еще, кроме тебя? Ты не знаешь. Ты даже не хочешь знать. Представь себе медузу — большую, переливчатую, с желтыми и фиолетовыми прожилками в щупальцах. Медуз в море много. Они красивы, если смотреть на них из-под воды. Но если вытащить ее на воздух — что с ней станет? Кто захочет любоваться комком тающей слизи? Ты — как они. Только разумный. Малейшая опасность твоей жизни, малейшее изменение привычного хода вещей, и ты будешь стремиться избежать ее любой ценой. Любой ценой…

На щеке Вадима красным пятном проявляется след от моей ладони. Вадим бледнеет. Потом наливается кровью, и след исчезает.

— Тебя нет… — тихо говорит он. — И сейчас точно не будет…

Только и успеваю, что узнать предмет в его руке. Кожаная оплетка рукояти. Лезвие длиной с ладонь, шириной в два пальца. Нож острый — я точил его вчера. Почти не чувствуется, как он входит мне под грудину…

Деревянные доски пола шершавы и неприятно царапают щеку. Только она не потеряла чувствительность. Кажется, всё тело занемело. Чуть шевельнись, и заколет мелкими иголочками, побежит кровь по кровеносным сосудам, оживляя нервные волокна…

Кровь бежит. На пол. Растекаясь тонким слоем. Очень наглядно демонстрируя, как постепенно, капля за каплей, из меня уходит жизнь. На какой она прервется? Что увижу я последним? Фигуру Вадима? Который озадаченно чешет затылок, хмыкает, разглядывает влажное лезвие ножа. Потом подходит ко мне вплотную и треплет за плечо.

Ох! Боль простреливает меня насквозь, исходя из центра, потом возвращается, чтобы вновь устремится наружу. И так волна за волной, не ослабевая.

— Живой, — удивляется Вадим. — Крепкий. Придется ждать. При такой кровопотере не больше десяти минут. А потом раз — и тебя не будет. Здорово я придумал? Идеальный способ борьбы с галлюцинациями — уничтожить их. Не выслушивать же мерзости от своего подсознания?

Вадим поднимается, отходит к двери и принимается бродить по комнате, натыкаясь на стул и каждый раз отталкивая его прочь ногой, старательно обходя кровавую лужу. Он разговаривает сам с собой, в чем-то себя убеждает, полемизирует. Я не разбираю ни одного слова, только интонацию. Шаги кажутся всё глуше и глуше. И уже не так отдаются во всем теле, заставляя пульсировать рану в такт дыханию. У меня проблемы со слухом? Нет. Я прекрасно слышу, как жужжит муха, летящая на запах крови, как шумит ветер, как капает вода в умывальнике.

Тоскливо знать, что будет через десять минут. Знать, что уже ничего не будет.

— Ты исчезнешь, — громко шепчет Вадим, — еще чуть-чуть. Наверно, чего-то не учел. О чем-то забыл… Ах, да, девушка…

Я вижу, как открывается дверь, и входит Вика. Зачем она пришла? Мы обойдемся без ужина. "Уходи! — кричу я. — Немедленно уходи! Спасайся!" Я думаю, что кричу. Но лишь соленые пузыри лопаются на губах. Она не слышит меня, лежащего на полу в клейкой луже крови. Только видит. И не сразу понимает, что произошло.

А потом становится поздно.

Выверенным ударом нож вонзается в тело, хрустят ребра, и Вика падает головой от порога. Я почти могу дотянуться до нее. Взять за руку. Поддержать. Сил не осталось.

Торжествующий взгляд. Уверенность в себе и в своих силах. Безнаказанность. Он сделал то, что собирался.

Вадим кидает нож в вязкую сомкнувшуюся лужу, дергает за ручку захлопнувшейся двери и напоследок смотрит на нас.

Почему-то дверь круглая. Дымная завеса стоит за ней.

Кажется, я лечу, не чувствуя веса, не чувствуя собственного тела.

В эту дымную спираль.

Чувствовал себя Широков скверно. Из-за всех этих неприятностей. То одно, то другое. И главное — непонятно, кому выгодно мешать строительству станции. Тут либо всех подозревать, либо никого. Центральная реперная станция — это не шутка. Как Земле удалось получить такой заказ и на каких условиях — об этом директор даже думать не собирался. Его дело — станцию в эксплуатацию ввести. И всё. Будет ее Земля в аренду сдавать, или сама ею пользоваться, или просто продаст — без разницы. Сейчас задача — построить.

Не получается.

Даже с новыми технологиями, которые изначально им дали в производство. Даже с теми, которые привнесли гланги. Не идет стройка. Всё время происшествия. Видно, что не случайности, а никого не прищучить. Даже гланги помочь не могут.

Раздражающе резко прозвенел звонок вызова, и Широков поморщился.

— Кто там?

— Владимир Аристархович, поговорить.

Широков открыл дверь и дернул головой, приглашая войти главного инженера.

— Что еще?

Потапов приложил палец к губам. Потом настороженно оглянулся, осмотрел все углы помещения и прикрыл дверь за собой.

— Что за представление? — недоуменно спросил Широков.

— С глангами говорил.

Директор усмехнулся:

— От шпионов скрываешься?

— Есть подозрения.

— Опять?

— На этот раз — абсолютно точные данные. Ручаюсь.

Директор вздохнул.

— Делись…

Потапов зачем-то изогнулся и выудил из-за пазухи некий предмет, в котором Широков далеко не сразу опознал горелку.

— Это вообще откуда?

— Я же говорю — гланги принесли. Нашли. Там, где пожар возник.

— То есть, ты хочешь сказать, что это был поджог? Изнутри?! Какой идиот так поступать будет?!

— Почему идиот? — Потапов пожал плечами. — Это мог быть совершенно расчетливый замысел. Смотри. Внутренний утеплитель у нас несгораемый. Тем не менее, под воздействием огня он начинает обугливаться с выделением некоторого количества дыма. Если открытое пламя убрать — обугливание прекращается. Значит, огонь должен гореть длительное время, пока утеплитель окончательно не прогорит, а вслед за ним не прогорит наружная обшивка.

— И в результате — разгерметизация станции и гибель самого злоумышленника. Не получается.