— А ракеты где?— поинтересовался Юрка.

— Увидишь и ракеты. Не всё сразу.

Ельником они вышли к землянке, на крыше которой, в густом клевере, сидел, бренча на гитаре, солдат — босой и без гимнастёрки.

— Знакомься, Юра,— сказал Шахназаров,— это наш каптенармус, Ваня Чиж, он же — завскладом, он же портной и сапожник и фотограф в придачу. Скрытой камерой фотографирует и может так изобразить — ахнешь. Видишь, он — длинный-предлинный, потому мы его не Ваней зовём, а дядей Стёпой. Улыбается редко, но человек он хороший.

Ваня Чиж встал, и Юрка убедился, что он действительно длинный-предлинный, как дядя Стёпа. Не удержался от смеха.

Пожимая Шахназарову руку, «дядя Стёпа» кивнул на Юрку, буркнул мрачновато:

— Интересный парень. Где ты его нашёл, Шах?

— На дороге. Дай нам чего-нибудь вкусненького.

«Дядя Стёпа» скрылся в землянке и вскоре вынес оттуда кастрюлю, в которой оказались кусок сырого мяса, литровая банка с пшённой крупой, кочан капусты, несколько морковин. Юрка удивлённо взглянул на Шахназарова.

Тот принял от Чижа кастрюлю, ощупал пальцами мясо:

— Свеженькое, без косточек, как раз то, что нам надо... Налопаемся всласть!

Юрка удивленно взглянул на Шаха:

— Сырое мясо будем есть, да? А зачем?

— Пойдём,— усмехнулся Шахназаров,— там разберёшься.

Тропинкой через ельник они вышли на поляну, примыкающую к самому забору, и тут Юрка увидел высокую ограду из металлической сетки. Посреди стояли две деревянные будки с плоскими крышами. На крыше одной из будок лежала крупная овчарка, положив голову на передние лапы, вторая гуляла по дворику.

— Стоп,— сказал Шахназаров.— Дальше нельзя. Нравятся тебе эти звери?

— Нравятся... А они злющие, да?

— Ещё какие злющие! На ночь я их вывожу на особенно опасные участки, на блокпосты. Понял?

— Понял. А как их зовут?

— Вот ту, что гуляет,— Венерой, а на будке лежит Рекс. Проголодались они, пока я ездил, и теперь наша с тобой задача — как можно скорее приготовить для них обед. Помогать мне будешь? Вот и хорошо. Вдвоём мы скоро справимся. Пойдём, вон там в березнячке наша кухня.

— А почему повар им обед не готовит?

— Так уж заведено. Я им и пищу готовлю, и кормлю их только я. Никто, кроме меня, кормить их не имеет права. Да они и сами ни от кого, кроме меня, куска не возьмут.

— Почему?— удивился Юрка.

— Так уж приучены. Если такая собака возьмёт пищу из рук постороннего, не место ей на посту, списывать надо. Подумай сам. Решил, допустим, шпион пробраться на нашу позицию посмотреть, какие у нас ракеты и станции, бросает собаке кусок отравленного мяса, она — хвать его и лапы кверху. И делай, шпион, что хочешь. Поэтому сторожевые собаки и приучены брать пищу только из рук своего выводного. Мы пришли, Юра.

Кухонька была небольшая, в ней печь, стол, ящик в углу и несколько кастрюль на нём.

Шахназаров разжёг огонь в печи, поставил вариться на плиту мясо в кастрюле, потом из ящика достал картошку и начал чистить.

— А что мне делать?— спросил Юрка.

— Высыпь крупу, разровняй хорошенько, проверь, нет ли в ней камешков, гвоздей. Видел же, как мама делает?

— Видел.

— Ну вот и трудись.

Неожиданно завыла сирена — резко и натужно. Тотчас по всей позиции разнёсся топот. Юрка удивлённо взглянул на Шаха:

— Что это?

— Тревога,— ответил тот и пристально поглядел на него.— Слушай, Юра, неувязочка получается. Сын командира, а... ничего не знаешь... Ты что, на позиции не бывал?

— Ага. Я у дедушки и бабушки жил в деревне, потом уехал с папой и мамой.— Юрка вздохнул.— А дедушка и бабушка там остались. Ребята там, где папа служил. А тут одна малышня, тут ребят нету...

— Да, брат, что верно, то верно — проблема,— задумчиво сказал Шахназаров.— Ладно, это дело поправимое. Давай, Юра, живее работать, а то скоро и псы наши завоют, как та сирена.

Он снова сосредоточенно стал чистить картошку, потом вздохнул, почёсывая рукояткой ножа переносицу:

— Мне ведь, прямо скажем, тоже не повезло.

— Как... не повезло?— удивился Юрка.

— По службе. В письмах товарищам сообщаю — ракетчиком, мол, служу. А ведь вру, понимаешь? Это они вон — ракетчики, что по тревоге побежали, а я, брат, всего-навсего собаковод... Такие-то делишки...

Шахназаров вышел из кухоньки и сразу же вернулся, неся какие-то бачки, по два в каждой руке.

— Вот это, Юра, кормушки и пойлушки. Мы их сейчас с тобой помоем, чтоб всё как надо.

— Я сам помою.

— Давай, трудись. На-ка тебе теплой водички. Крупу перебрал? Молодец? Мясо закипело, сейчас мы крупу туда, вот та-ак... Венера — ничего, спокойно ждёт, а Рекс уже бесится. Ты тряпочкой, Юра, на-ка, возьми тряпочку. Молодец, хорошо у тебя получается!

— Я когда вырасту и в армию пойду,— сказал Юрка,— я тоже буду собаководом.

— Ишь ты!— воскликнул Шахназаров.— Выходит, не согласен, что мне не повезло?

— Ага...

— Ну что ж, раз такое дело, пойдём дрова пилить-колоть, пока тут сварится.

За кухонькой лежало несколько нетолстых берёзовых брёвен, стояли «козлы». Из-под стрехи Шахназаров снял висевшие там на гвоздях топор и пилу-ножовку, принялся распиливать одно из брёвен на коротенькие чурбачки. Потом стал колоть дрова, а Юрка укладывал их в поленницу у стены кухоньки. Поленья почему-то падали, и Шахназаров усмехнулся.

Он подошёл, положил одно полено на поленницу, на самый край, не вдоль, а поперек и — о чудо!— не стали падать поленья, легли все ровненько, крепко. Стоял Юрка и радовался: вот как всё вышло хорошо!

— Молодец!— сказал Шахназаров.—Подведём итог. Крупу перебирать ты уже умеешь, дрова складывать — умеешь. Завтра научишься чистить картошку...

— Хе, картошку...— пренебрежительно сказал Юрка,— что я, девчонка, чтобы картошку чистить?..

— Я ведь тоже не девчонка!— сказал Шахназаров.— А чищу. Знаешь, что я скажу тебе, Юра, мужчина должен уметь делать всё. Понял? Всё! Видел, как я огонь в печке разжигал?

— Видел.

— С одной спички. Ты так сумеешь?

— Н-не знаю.

— Не сумеешь. Но я и этому тебя научу. Я многому тебя научу. Ладно, картошка, это — после. Завтра мы, если не будет дождя, во-первых, поучимся плавать. Потом в лес сходим... Завтра у нас, у солдат, на первое на обед суп картофельный, а мы грибов принесём, будет суп картофельный с грибами — вкуснотища! Весь дивизион нам с тобой спасибо скажет. Понял? Я тут наглядел недалеко — такие вылезли боровички! Завтра они как раз будут что надо. Согласен с этой программой?

— Согласен,— сказал Юрка.

— Молодец! А теперь шагай домой. Ты ведь ушёл, маме не сказал, куда и с кем пошёл. Волноваться будет.

— А я... я хочу поглядеть, как ты будешь собак кормить...

— О-о, брат, это не скоро. Горячим кормить нельзя, а пока остынет — долгое время. Посмотришь как-нибудь в другой раз. Теперь же — беги. Умеешь бегать?

— Ещё как! Я всегда обгонял и Славика, и Кешу!

— Да ну?

— Ещё как обгонял?

— Ладно, до завтра,— сказал Шахназаров, протягивая Юрке руку.— Приду к твоему окошку и...— Вложил в рот два пальца, свистнул.— А теперь — домой! Покажи, как умеешь бегать. Может, ты просто хвастаешься.

Дома что-то случилось. Мама тревожно искала по телефону папу, Оля — раскрасневшаяся и вялая — лежала в кровати и тянула своё неизменное «и-и-и», на этот раз с взаправдашними слезами.

— Юра,— пожаловалась она брату, едва тот вскочил в комнату,— а у меня горлышко болит, и-и-и...

— Сейчас врач придёт,— сказала мама, выходя из спальни,— а мы пока молочка кипячёного попьём, с медиком.

— Не хочу с медиком,— капризничала Оля.

— Почему же? Юра, когда у него горлышко болело, всегда пил молочко с медиком. Верно, Юра?

— А когда не хотел?— тотчас спросила больная.

— Тогда меня доктор собачьим салом кормил,— соврал Юрка.— И тебя накормит. А оно Противное, тьфу!

Оля замолчала, испуганно хлопая мокрыми ресницами. И Юрке стало жаль сестрёнку: он знал, как неприятно пить кипячёное молоко да ещё с мёдом. Но ведь — надо! Его тоже бабушка с дедушкой лечили от простуды этим средством. Если он не давался, обещали накормить салом, не собачьим, правда, а медвежьим, и, глотая слёзы, приходилось пить молоко.