— Подтянись, Юра! Сам замполит майор Зотов на нас смотрит,— сказал Шахназаров, расправляя гимнастёрку под ремнём.

— Как подтянуться?

— Грудь вперёд, ногу ставь твёрже, как солдат.— Шахназаров вскинул руку к пилотке, повернул голову налево и так застучал по асфальтированной дорожке сапогами, что Юрка даже растерялся.

Майор Зотов тоже приложил руку к фуражке, потом, улыбнувшись, сказал в глубину казармы:

— Алексей Павлович, по-моему, твой сын уже начал заниматься общественно-полезным трудом. Взгляни-ка!..

Юрка увидел отца и обрадовано крикнул:

— Папа, а я по грибы ходил!

— Через окошко?

— Ага!— Юрка хотел ещё похвастаться тем, что искупался в озере — не успел: рядом кто-то прогудел оглушительным басом:

— Дивизион, строиться! По расчётам, в две шеренги — становись!

Юрка невольно попятился, прячась за Шахназарова — в трёх шагах от него стоял дяденька с двумя звёздочками на погонах и, шевеля большими рыжими усами, строго глядел на него, Юрку, из-под мохнатых, нависших над глазами бровей.

— Шах, кто это?..

— Наш старшина — прапорщик Павлычко. Серьёзный мужчина. Пойдём, Юра. Живей!

Отовсюду доносился топот: солдаты выбегали из казармы и мчались к усатому прапорщику наперегонки. В один миг опустела курилка. На скамье сиротливо осталась лежать гитара.

— Чего они все так бегут?— удивлённо спросил Юрка.

— А как же?— в свою очередь удивился и Шахназаров.— Мы, брат, ракетчики, у нас иначе не положено.

— А почему?

— Не всё сразу.— Шахназаров приоткрыл дверь с надписью на фанерке «Пищеблок», сказал кому-то: — Баградзе, принимай дары леса. Завтрак готов?

Баградзе — краснощёкий черноглазый солдат в белоснежном халате и поварском колпаке — вышел на крыльцо вместе с «дядей Стёпой». Тот подмигнул Юрке как старому знакомому и пожал руку, а повар, присев на корточки, трогал рукою грибы и удовлетворённо цокал языком:

— А-це-це, какой замечательный будет суп! Шахназаров — молчу, а тебе, Юра, от лица службы объявляю благодарность! Давай руку, теперь ты будешь мой генацвале.

А там, на асфальтированной площадке, которая, как сказал Шахназаров, называется плацем, уже начались какие-то занятия, оттуда то и дело доносились команды:

— Ряды — вздвой!

— Делай — раз, делай — два!

— В две шеренги — стройся!

Юрка оглянулся и уже не смог оторвать глаз от того, что увидел. Ровно, нога в ногу, шли солдаты в строю, одновременно взмахивая руками, печатая шаг, и Юрка позавидовал им, потому что они — взрослые люди... Когда же и он вырастет, станет солдатом...

Дункан порывался соскользнуть на землю, а Юрке отпускать его не хотелось — побежит туда, где занимаются солдаты, как потом его догонишь?

И Шахназаров, и «дядя Стёпа», и повар Баградзе вдруг оборвали разговор, как-то посерьёзнели; Шах опять одёрнул гимнастёрку под ремнём, «дядя Стёпа» поправил пилотку, Баградзе живо застегнул пуговицы на белоснежном халате. И все трое, вытянувшись в струнку, глядели теперь туда, где начиналась липовая аллейка. Юрка тоже поглядел в ту сторону, и ему захотелось поскорее убежать: по аллее шёл прямо к ним прапорщик Павлычко, сурово глядя на Юрку из-под густых рыжих бровей.

— Вольно,— сказал он, подойдя и еще суровее вглядываясь в Юрку.— Хотелось бы знать, откуда у нас появилась гражданская личность?

— Это — Юрка, сын командира,— ответил Шахназаров.— Поглядите, товарищ старшина, сколько он к обеду грибов набрал!

— В солдатский котёл, значит? Дельно!— Прапорщик тронул в ведёрке несколько грибов и сказал повару: — Ефрейтор Баградзе, раз парень с первого дня стал проявлять заботу о солдатах, будем считать и его солдатом. Ставьте на котловое довольствие. Младший сержант Чиж!

— Я!— ещё больше вытянулся «дядя Стёпа».

— Приодеть его как положено.

— Есть приодеть, товарищ старшина!

Прапорщик выговаривал слова отрывисто, будто всё время сердился на кого-то. «Дядя Стёпа», повар Баградзе, Шахназаров по-прежнему стояли перед ним навытяжку. С опаской решился Юрка взглянуть ещё раз на этого неприветливого человека и удивился, заметив на лице его улыбку.

— А что это за кукла у тебя, молодой человек?

— Это — Дункан... Какая же кукла?

— Живой? Зачем же ты его на руках таскаешь? Вот что, Юрка — сын командира, собаку эту я в городке чтобы больше не видел. На кухню полезет, в столовую. Непорядок это. Ясно?

— Ага,— робко ответил Юрка.

— Вот и хорошо. Сейчас же её куда-нибудь подальше, за проходную.

— Я домой отнесу!

— Неси домой.

Когда Юрка возвращался, у проходной его поджидал Шахназаров.

— Напугал тебя старшина? Ты его не бойся, он мужик хороший, главное — справедливый. И порядок любит. Пойдём.

— Куда?

— Завтракать.

Юрка впервые попал в солдатскую столовую и едва не ахнул, увидев огромные столы, застланные одинаковыми светло-зелёными клеёнками. По десять человек за каждым — сидели солдаты.

Вкусно пахло мясом и свежим хлебом. Звенели ложки, доносился приглушённый говор и смех.

— Привет славным ракетчикам!— весело сказал Шахназаров, подводя Юрку к чану, поставленному на табуретку у порога. В чане пузырилась неприятно пахнущая беловатая жидкость.— Давай-ка, Юра, сполоснёмся. Суй лапки, вот та-ак!

— Фи!— поморщился Юрка.— Что это?

— Раствор хлорной извести, в котором уничтожаются все болезнетворные микробы. Живей, а то вон санинструктор на нас глядит, за стол не пустит. Такой несговорчивый тип...

— А вытереть чем?

— Не надо. Не положено. Сами руки обсохнут.

— Фи!— опять закрутил носом Юрка, отряхивая мокрые руки.

От крайнего стола ему подмигивал тот самый «несговорчивый тип», который был санинструктором: молодец, мол, хвалю!

Почти все солдаты глядели на мальчика, улыбались и за обе щеки уплетали макароны с мясом, и Юрка вдруг почувствовал, что ему тоже хочется есть. И вовремя почувствовал: из боковой двери вышел повар Баградзе, неся на вытянутой руке алюминиевый поднос с тарелками, стаканами и чайником.

— Рубай, Юра. Чтобы ничего не осталось.

— Как рубать?

Солдаты засмеялись. Усмехнулся и Баградзе.

— Так у нас говорят: рубануть бы! Это значит — покушать. Кушай! Потом мне на ушко скажешь, понравилось или нет.

До чего же вкусны солдатские макароны! А чай! Кажется, никогда не доводилось ему ни есть, ни пить ничего подобного.

Солдаты по команде встали из-за столов, вышли во двор. В курилке опять заиграли на гитаре, и снова кто-то запел:

Юрка допивал свой чай и с интересом разглядывал столовую с голубым потолком — по нему были разбросаны синевато-белые облака, со стенами, к которым были прибиты распиленные вдоль берёзки. Где-то в них и за ними прятались горшочки; из них расползались по ветвям тонкие стебли с густой листвой, и от этого казалось — берёзы растут, прямо здесь; в комнате. Внизу, у корней, зеленела — нарисованная на стене — высокая трава, дальше желтело ржаное поле, за ним далёкий хвойный лес, и опять небо — до самого потолка — с синевато-белыми облаками.

— Красиво?— спросил Шахназаров.

— Ага!— восхищенно ответил Юрка.

— Это — дяди Стёпы работа, он у нас — от скуки на все руки, талантище, брат. Допил чай? Пойдём.

— Куда?

— В гости к дяде Стёпе.

Шахназаров привёл Юрку в помещение, напоминающее хозяйственный магазин. И пахло здесь, как в магазине,— нафталином и кожами.

На металлических стойках, как в гардеробе, висели мундиры, на полках, под табличками с фамилиями, ровными рядами лежали фуражки с начищенными до золотого блеска кокардами, дальше аккуратными стопками возвышались одеяла, простыни, какое-то бельё, в углу, тоже на полках,— гантели, гранаты, спортивные диски и ядра, футбольные и волейбольные мячи.

С интересом разглядывая всё это, Юрка и не заметил, когда и откуда появился «дядя Стёпа», обхватил его одной рукой: «оп-ля!» — и поставил на табуретку. В руках у «дяди Стёпы» был жёлтый матерчатый метр с делениями, точь-в-точь как в маминой шкатулке.