— Откуда такое богатство? — спросил Стогов.
— Та… сховали от нимцев. Як воны ни шукалы, дибраться до того погребка не могли. Кушайте на здоровьичко, ридны наши вызволители, — певуче отозвалась хозяйка.
— Спасибо большое. Выпьем за возвращение майора Ильина. Почитай, с того света выбрался.
Хозяйка вместе с ними капельку пригубила, вытерла слезу: не знает, не ведает, где ее муж. Когда наши отступали, ушел в армию. Может жив, объявится?
Заканчивали ужин, Стогов по секрету сообщил Ильину, дескать, пограничный полк в ближайшее время должны влить в стрелковую дивизию.
— Меня по этому поводу уже вызывали в штаб армии.
— Наше руководство не возражает?
— Думаю, армейское начальство с ним договорилось, поскольку это необходимо в интересах дела. Армия держит направление на Коростень. Пока же мы продолжаем охранять ее тылы.
Ильину послышалось, что Стогов сделал ударение на слове «пока». Он подумал с уверенностью: вопрос о передаче полка в армию уже решен.
9
Значит, на Коростень… Дальше будут города Ровно, Львов, там и граница. Как хотелось приблизить этот час. Целыми днями Ильин мотался из одного батальона в другой. Полк значительно пополнился, во все подразделения пришла молодежь. Парни двадцать шестого года рождения. Разговаривая с ними, он глядел в их мальчишеские лица и видел в глазах тоску по только что оставленному дому, узнавал о том, что многие из них, проводив отцов и старших братьев на фронт, оставались в семьях кормильцами. По двенадцать — четырнадцать часов в сутки стояли за станками в заводских цехах или ходили за плугом, недоедали, недосыпали. Теперь и сами ушли вслед за отцами и братьями. Тяжкие думы одолевали их об оставленных без опоры братишках и сестренках, об измотанных матерях, задерганных неразрешимыми заботами о том, чем накормить, как одеть детей.
«Сейчас во многом от них, — думал Ильин, — зависело когда будет освобожден этот самый Коростень, на который нацелилась армия и охраняющий ее тылы пограничный полк». Чтобы поскорее эти мальчишки стали настоящими бойцами, по возможности меньше несли потерь, он без устали уплотнял время, отведенное на боевую подготовку. Проверял, чему они научились на краткосрочных сборах после призыва, добивался, чтобы они умели метко стрелять, не только из своего оружия, но и из трофейного. Собственный горький опыт показывал — в скольких случаях выручало его знание оружия противника и умение владеть им. Жаль, что с трофейным оружием существуют сложности. Придуманные кем-то не очень умным, считает Ильин. Бывает, особенно в наступлении, его собирается немало в подразделениях. Следует приказ — немедленно сдать. Горошкин из поисков приносит. И тут особисты не дремлют.
Неужто не понимает этот кто-то, что бой требует от солдата и командира таких знаний. Вот же он, из плена бежал, отбиваясь от немцев их оружием. А линию фронта как перешли?
— Ничего себе машинка. Если б не она… — и махнул рукой.
* * *
После ужина Ильин побывал в своем батальоне. Народ там был уже новый, единицы остались от прежнего состава. Веют теперь над погибшими ребятами приднепровские ветры, влажные туманы окутывают скромный обелиск над братской могилой. Вернувшись, вспоминал о боях на плацдарме, долго сидел на кровати, растирая колено снадобьем. После третьего ранения оно постоянно болело. Боль перетерпится, постепенно утихнет. Беспокоило другое.
После медсанбата его отправили в госпиталь и продержали там почти два месяца. Изрядно помурыжили невропатологи, выпытывали, быстро ли соображает, не нарушена ли координация движений, нормальная ли реакция на раздражители. В чем-то сомневались, собирали консилиум. Ильин твердил, что чувствует себя хорошо, и попросил поскорее отправить в полк.
На комиссии обрадовали — на фронт он поедет. Но советов разных надавали, до конца жизни хватит. Председатель добродушно усмехался:
— Не смотрите на нас, как на лунатиков. Посылаем на войну, а наставляем беречься от волнений, огорчений, стрессов и тому подобного. У вас серьезная контузия головы. Об этом не забывайте и остерегайтесь.
* * *
Неделя минула после госпиталя. Много было всего за эту неделю. Хомут начальника штаба полка нелегок. Но пока опасения медиков не оправдывались.
Со двора донесся говор. Главный полковой разведчик уговаривал хозяйку отварить для майора курицу, которую он принес, дескать, Андрей Максимович в госпитале отощал, надо его подкормить. Ну, опекун нашелся, вроде тех медиков.
— Вася! — позвал Ильин.
Дверь рывком отворилась, по полу прокатилась волна холодного воздуха.
— Есть, старший лейтенант Горошкин! — протиснулся тот в узкий проем двери, козырнул.
— О какой курице ты гудел? — Ильин обмотал колено согревающей повязкой, опустил штанину, надел сапог. — Сознавайся, где изловил ее. Немцы здесь давно всю живность слопали, на развод не оставили.
— Насчет курицы не сомневайтесь. На хуторе за наши советские денежки купил, — отозвался Горошкин, помолчал немного, продолжил как-то неуверенно, что с ним редко случалось: — Об чем я хотел доложить-известить вас… Пока вы у немцев были, нас здесь следователь допрашивал. Меня, солдат. Полковника Стогова тоже. Как так получилось, что исчез майор Ильин? Почему никто не видел?
— Наверное, разобраться хотел, был человек и не стало. Считаю, дело обычное.
Горошкин сдвинул шапку на затылок, потоптался.
— Может, и так. У следователя работа-обязанности известные. Вопросики его мне не понравились. Зацепки-подковырки: не было ли в исчезновении майора какого-то умысла?
— Здесь он пусть не загибает, — коротко, как бы безразлично, сказал Ильин, хотя сознание неприятно царапнуло.
— Я ему то же самое втолковывал.
— Ладно, разберусь с этим.
Так вот почему полковник Стогов завел с ним разговор о своем друге Семене Кирюхине. Настораживал, предупреждал и заверял, в случае чего, один не останешься.
Горошкин развел руками, как бы извиняясь, что пришлось огорчить майора, но в то же время не известить об этом не мог. Проговорил как можно беззаботнее:
— Думаю-соображаю, Андрей Максимович, перемелется, мука будет. Извините, за неприятным разговором забыл о главном, — он сунулся в карман, достал конверт. — Почтарь только что привез. От Надежды Михайловны…
* * *
«Родной мой! Вот мы и дома. Мы — это я и Андрюшка, наш сынок, Андрей Андреевич Ильин. Появился на свет восьмого ноября. Трудно мне достался сынок, непривычно тяжело шел, будто в первые роды. Смешная я, не правда ли? Зачем тебе знать о наших бабьих страданиях? Вернулась в палату, а там из радиодинамика марши несутся. По поводу взятия Киева торжества. Я предполагала, что ты где-то там. Может, поблизости от Киева, а то и в самой украинской столице, если, конечно, вышел из госпиталя. Ты ведь писал, ранение у тебя легкое, долго не залежишься».
Ильин оторвался от письма. Верно, Наденька, Киев взяли. Без него, правда, он в это время еще на госпитальной койке валялся. К тому же, и полк его прошел севернее. Но для того, чтобы Киев был освобожден именно в эти дни, сделал все, что мог. Потому и носит полк теперь почетное наименование «Днепровский». Командующий армией о нем свое слово сказал, полк попал в приказ Верховного Главнокомандующего. За плацдарм и за переправу…
Вспомнился немец, обещавший повесить его в Киеве на площади. Сам-то успел ноги унести? «Если уцелел, будет случай, еще повстречаемся. Впрямь, не мешало бы встретиться», — подумал он и снова взялся за письмо.
«Андрюша все больше спит. Насосется молочка и посапывает себе. Ехала в больницу, боялась, как бы молоко не пропало, не сказались бы фронтовые передряги. В снайперах-то померзла, помокла изрядно. К счастью, обошлось. Еще потому, думаю, все хорошо со мной, что ты у меня есть. После нашей встречи тем и живу, тем держусь: ты у меня есть. С этой мыслью ложусь спать и просыпаюсь среди ночи, когда сынок заплачет, кушать захочет. Гляжу на него, как он губами чмокает, лобик морщит, словно тебя вижу. Он так же, как и его старший братик Димка, удивительно похож на тебя. Говорят, по такому малышу трудно определить, похож или нет. Я отчетливо вижу, нахожу твои знакомые, родные черты. Любуюсь мальчиком и слезы лью. Тот жуткий день на Волге встает перед глазами, когда война отняла у нас наших деточек Машеньку и Димку. Наших крошек. Сердце так и зайдется, заболит».
