Ильин понимал, что бойцы присматривались к нему, каков он командир, заменивший погибшего начальника. Он и сам присматривался к себе. Не новичок в пограничной службе. Всякое было в ней: поиски и задержания нарушителей, перестрелки, ранения и даже гибель людей. Но все это несравнимо с тем, что он увидел сегодня. Как бы немцы нагло ни вели себя раньше, сколько бы ни нарушали границу, он не допускал и мысли, что они способны начать войну. Увидев плывущие по небу бомбовозы, горевшее здание заставы, поток боевой техники и автомашин с пехотой, — пришел в смятение.

К счастью, первый и, кажется, последний шок прошел быстро. С каждой минутой у него прибавлялось решимости драться здесь, на участке заставы, несмотря на то, что враг прошел уже вглубь. Он видел, что противник мог задавить заставу числом, техникой. Но прежде чем это произойдет, пограничники постараются уничтожить как можно больше его солдат и машин. И тогда…

Мысли оборвались на этом, потому что мотоциклисты появились уже на бугорке в сотне метров от траншеи. Он скомандовал: «Огонь!», раздался дружный залп, заговорил пулемет. Словно напоровшись на невидимую преграду, мотоциклы притормозили. Несколько машин опрокинулось, загорелось. Остальные пытались повернуть назад.

— Ни дна вам, ни покрышки, сволочи! — слал пулю за пулей старшина Горошкин.

Когда уцелевшие мотоциклы скрылись в низинке, Петренко спросил у Ильина:

— Подберем оружие, товарищ капитан?

— Давай, — разрешил комендант. — Только быстро.

Он глянул на шоссе, где текли вражеские войска. Вроде бы их не касалось, что застава оставалась в тылу. Видимо, ей должны были заняться те, кому предписано подчищать тылы.

Возвратился Петренко с тремя бойцами. Принесли они шесть автоматов, несколько подсумков с запасными обоймами-рожками.

Со времени первого разрыва снаряда на заставе прошло, наверное, уже более часа, и Ильин полагал, что передовые части врага уже приблизились к пограничной комендатуре. Думал об этом с болью и очень надеялся, что его разворотливый и энергичный начальник штаба сумел организовать оборону. Стрелковый полк, стоявший в восьми километрах восточнее комендатуры, возможно, тоже развернулся.

Сквозь клубившуюся пыль он увидел, как с шоссе свернули два танка и направились к заставе. Нет, немец не дурак и не намерен оставлять у себя за спиной воинское подразделение противника.

— К телефону, товарищ капитан, — передали ему по цепочке.

— Петренко, глаз с танков не спускай, — торопясь в блиндаж, сказал он младшему лейтенанту, который в это время соединял в связку четыре ручные гранаты.

— Встретим, — отозвался Петренко. — Вот… готовлю.

Мины и снаряды перепахали двор, обрушили ход сообщения. Ильину пришлось добираться до блиндажа ползком.

— Держишься? — сквозь треск услышал он в трубке.

Он начал было докладывать, но его прервали. И то, что услышал, возмутило, покоробило. Ему приказали оставить заставу и отходить.

— По пути собирай под начало всех военнослужащих, кого встретишь, и следуй на пункт сбора пограничного отряда, в район стрельбища.

Уж не ослышался ли он? Ведь отрядное стрельбище в полусотне километров от границы. Неужели только там собираются по-настоящему встретить врага? Он так и спросил.

— Ильин, едрена корень, тебе что, не ясно? У меня нет времени разговаривать с тобой. Через пару часов вообще не будет такой возможности. Выполняй приказ!

— Есть, — сказал он в умолкшую трубку, в последний момент сообразив, что говорил с ним начальник пограничного отряда.

Что ж, он выполнит приказ, но сначала отобьет очередную атаку, потому что танки, тяжело переваливаясь на рытвинах, неумолимо приближались к заставе. Прикрываясь за ними, бежали солдаты, стреляя на ходу.

Ильин подозвал Горошкина, приказал ему тяжело раненных пограничников отправить на повозке в тыл.

— По этой лощине, до лесного озера, — махнул он рукой. Лошади уцелели чудом, старшина быстро снарядил пароконную повозку и отправил раненых.

Бережно отодвинув к краю ячейки убитого пулеметчика, Ильин встал за пулемет и начал бить короткими очередями, тщательно выцеливая скрывающихся за танками солдат, хотя опасность сейчас была не в них. Она крылась в танках. Нетрудно было представить, насколько серьезным станет положение защитников заставы, когда тяжелые машины ворвутся в опорный пункт и начнут утюжить окопы.

Шумно дыша, к Ильину прыгнул водитель мотоцикла.

— Нема нашей коляски, — уныло сказал боец. — Разбило снарядом.

— Добудем у немцев другой, — продолжал стрелять Ильин. — Бери диски, заряжай. Видишь, у меня патроны кончаются.

Плотно нахлобучив фуражку на лоб, Петренко следил за приближающимися танками. А те ползли неторопливо, чувствовали свою неуязвимость. И впрямь, в них не стреляли из пушек, снаряды не вспарывали землю перед носом, не колотили по броне. Танки будто нащупывали в обороне пограничников наиболее уязвимые места, чтобы ворваться именно туда и одним ударом завершить дело.

Было горько сознавать, что у пограничников действительно нечем ударить по танкам. Только связки гранат. Но что ими можно сделать? Он кивнул сержанту, державшему свою связку прижатой к груди, как ребенка, и оба перемахнули через бруствер.

Левая рука у Петренко, задетая осколком, отозвалась болью, но он лишь поморщился, стиснул зубы и пополз навстречу танку. Он рассчитывал перехватить его в тот момент, когда машина будет огибать небольшой бугор, неведомо кем и когда насыпанный тут. Перебирая локтями, отталкиваясь коленями, он торопился, мотал головой, стряхивая крупные капли пота. Сейчас он видел только струящиеся ленты танковых гусениц. Чудилось, они нацелились на него и через мгновение сжуют тело, смешают с землей. Липкий холодок страха забрался под гимнастерку.

Впервые в своей жизни он вступил в единоборство с танком, толком не зная, как это делается. В училище танков не было, и курсанты на тактических занятиях отрабатывали приемы борьбы с ними условно. Конечно, им рассказывали об уязвимых местах боевых машин. Но ведь в них надо еще попасть тяжелой гранатной связкой. Машина грохотала и катилась быстро. «Ты должен попасть, за тем пошел», — яростно подстегивал он себя, ящерицей взбираясь на бугорок.

Краем глаза Петренко видел сержанта, ползущего навстречу другому танку. Машина, стрельнув дымным облаком, рванулась вперед, и пограничник тут же швырнул связку. Петренко сразу понял, что сержант поспешил, бросил неудачно. Гранаты взорвались перед носом танка, не повредив его. Он крутнулся там, где лежал сержант, как бы чего-то испугавшись, подался назад, в низинку, похоже, обходил заставу.

«Ну, давайте кто-нибудь еще…» — звал Петренко пограничников. Озноб уже прошел, он вспомнил, как тренировался на макетах, выматывая руку увесистой болванкой. «Укрываясь в окопе, пропустить танк над собой и бросить вслед…» Это по наставлению, А как получится тут?

Танк обходил бугор и, поворачивая, чуть притормозил. Этого «чуть» хватило Петренко, чтобы закинуть ему связку позади башни. Сразу полыхнуло багровое пламя, взметнулся огромный дымный столб.

У Петренко не было окопа, в который он мог спрятаться, очевидно, на мгновение позже, чем следовало, он упал после броска и почувствовал, как ноги пронзила боль, и они стали ватными. В оба колена и в левое бедро угодили пули, он скатился с бугра и остался лежать, не в силах шевельнуться. Видел, как откинулся верхний люк машины и из него показался танкист в черном комбинезоне. Пуля поймала и его, он запрокинулся и повис вниз головой.

Подтягиваясь на руках, Петренко пытался ползти, но силы оставляли его, от страшной боли мутилось сознание.

Потом он не мог определить, сколько времени находился в забытьи. Может, час, а может, и минуту. Надеялся, что пограничники найдут его, не оставят. Но вскоре понял, частая стрельба и взрывы гремели в расположении заставы. Это означало одно — немцы ворвались в опорный пункт, и у Ильина нет ни сил ни времени послать бойцов на его поиски.