Богаец сидел, запершись в комнате один, и шаг за шагом прослеживал, почему он забуксовал, не добился, где спрятано его имущество. Мебель из особняка, картины и другие драгоценности, по скромным подсчетам отца — это миллионы злотых, куда-то увезли. Куда, никто не знает. Друзья сходятся на том, что все добро прикарманил здешний пограничный комендант. Где он его припрятал? Притворяется бессребреником, проживая в доме, где когда-то селилась господская челядь.

Вот тут-то и была ошибка Богайца. Напролом надо было идти, а не пытаться улестить коменданта серебряными побрякушками.

Явного маху дал и Микола Яровой, когда пытался ночью проникнуть в квартиру коменданта. Хижняк, лучший боевик, получил пулю в живот. Сейчас лежит и стонет, вместо того чтобы красным кровь пущать.

Каково Богайцу выслушивать насмешки гауптмана Зонгера?

— Не могли убрать часового? Это такой пустяк. Надо было сказать мне, а не скрытничать. Мои парни сделали бы из часового бифштекс и привели коменданта на веревочке, как теленка.

Гауптман разговаривал с ним снисходительно, как бы похлопывал по плечу.

— Лео, вы напрасно таитесь от меня, не посвящаете в свои замыслы, — продолжал гауптман. — Я разгадал их сразу, как только вы отделились от меня. И вот — терпите крах. Учтите, у нас всюду глаза и уши.

— Можно подумать, что у вас блестящие успехи, — Богаец решил не оставаться в долгу. — Взрыв водокачки прошляпили, людей потеряли.

Зонгер криво усмехнулся и, действительно, по-дружески похлопал Богайца по плечу.

— Вы у нас в армии, Лео, недавно, а в диверсионных делах и вовсе новичок. Я одним из первых ступил на территорию Польши, отлично знаю, как затеваются эти игры. Мина в водонапорной башне — мой ловкий трюк. Это деза, то есть дезинформация противника. Он станет теперь неусыпно караулить эту башню. И пусть старается. Она потребуется нам самим. Рванем мы в других местах, да так, что небу станет тошно. Вы упрекнули меня за потерю двух человек, — гауптман опять оттопырил нижнюю губу, открыл прокуренные зубы, сморщился. — Это такой пустяк, Лео. В нашей работе издержки неизбежны.

— Значит, Отто, вы тоже утаили от меня свои планы? А ведь мы вместе отвечаем за операцию, — оскорбленно заметил Богаец. — Так друзья не поступают. Вряд ли командование одобрит ваши действия.

— Э, мой друг, импровизация — первое качество разведчика и диверсанта. При выполнении операции идеи приходят, как аппетит во время еды.

Зонгер задумался, испытующе долго смотрел на Богайца, смаковал сигарету, пуская дым длинными тонкими струйками. Наконец отбросил окурок, вкрадчиво проговорил:

— Лео, вы поделитесь со мной золотом, и все будет о'кей, как выражаются наши злейшие враги туполобые британцы. Не пойму, почему фюрер тянет, не прикажет нам вырезать их поголовно, как йоркширских свиней? — он значительно замолчал, как бы давая собеседнику время на обдумывание своего предложения, добавил: — Я возьму с собой парней, мы совместно обтяпаем ваше дело в лучшем виде.

Богаец заерзал на стуле, краска бросилась ему в лицо, шея набухла. Воротник душил, он рванул его, пуговицы брызнули на пол.

— Не стоит нервничать, господин Богаец, — развязно продолжал гауптман. — В том, что я предлагаю, нет ничего предосудительного, — он поправил на себе форму командира Красной Армии. — Как в том, что в интересах рейха я натянул на себя это.

Крепко зацепил его Зонгер, не вывернуться.

— Мои ребятишки выследили, комендант уехал, часть солдат тоже отправилась в сторону границы, — укрощая гнев, взвешивая слова, как бы в чем не дать промашки, не попасть к Зонгеру на новый крючок, медленно проговорил Богаец.

— С какой целью, на какое время? — пронзая Богайца взглядом, спросил гауптман.

— Он не поделился со мной планами, — зло ответил тот, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить.

— Не в упрек, Лео, как другу: выяснить все это — первая заповедь разведчика, — Зонгер снова доставал сигареты — он сосал их почти беспрерывно. — Стало быть, в пограничном гарнизоне остались крохи, коменданта нет, а семья его здесь. Это нам на руку.

В дверь постучали. Богаец откинул крючок, вошел Микола Яровой. Из-за него вынырнул и проскользнул в комнату невысокий юркий человечек неопределенного возраста, одетый, как и большинство здешних крестьян, в домотканые рубаху и штаны.

— Це до вас пробивается, пан Леопольд, — хрипловато проронил Яровой, прикрывая рот ладонью, от него разило самогонным перегаром и чесноком.

— Ты где шлялся? — сердито накинулся на него Богаец.

— У Хижняка ж… Виткинул копыта Хижняк, вмер. А який хлопець був, — Яровой сдернул кепочку с кучерявой головы.

«Вот они, издержки, — вспомнил Богаец разговор с гауптманом. — Неизбежные».

Ему было жаль Хижняка. Тот в тридцать девятом ушел с ним. Сейчас он жалел его не как преданного человека, а как боевика, готового в любую минуту стрелять, резать, грабить. Почему пуля нашла именно его?

— Помянем Хижняка… позже, — хмуро сказал он и вопросительно взглянул на юркого человечка, какое у того дело к нему.

Человечек молча разулся, оторвал подкладку в чувяке и извлек маленький пакет, завернутый в клеенку.

На листке отцовского фамильного блокнота Богаец увидел его почерк и несколько слов, заставивших вздрогнуть. «Свершилось! Час пробил, идет возмездие Господне. С Богом, сынок!»

Он не стал спрашивать отцовского посланца, когда тот видел пана Казимира и как удалось перейти границу. После ухода гонца Богаец поднялся во весь рост и истово перекрестился. Вот ему и приказ, и сроки. Он не станет ждать гауптмана. Пусть Зонгер занимается диверсиями и не вмешивается в его и отцовские дела.

Микола Яровой все понял и без слов, тоже вытянулся, для чего-то пригладил кучерявые волосы, выдохнул:

— Када?

— Скоро. Через несколько часов. Готовь людей.

Но как только темнота окутала землю, появился гауптман. Будто сидел рядом, все видел и слышал. На сей раз он был затянут в эсэсовскую, с иголочки, форму. За окном маячили силуэты солдат. «Когда, откуда?» — удивился Богаец, хотя это уже не имело никакого значения.

— Мы с вами решили объединить усилия, — заговорил гауптман. — Немецкое командование оказало вашей семье высокую честь. В особняке для короткого отдыха остановится командующий группой армий. Затем в нем разместится, тоже временно, наместник здешнего края. После его резиденция будет там… — гауптман указал рукой на восток. — Лео, я желаю вам… короче говоря, у вас появляется возможность, чтобы вас заметили. К прибытию высоких господ особняк должен блистать чистотой и полным комфортом.

Пока гауптман говорил, Богаец почувствовал, как вырастал он в собственных глазах от того, что в ближайшее время окажется в поле зрения столь значительных особ.

— Благодарю, Отто, — он согнулся в полупоклоне. — Я постараюсь.

Растянувшись гуськом, ничем не выдавая себя, диверсанты вышли к пограничной комендатуре. Все команды отдавал гауптман. Богайца с его боевиками он послал к дому, где жили семьи. С тихим стоном пали под ножами двое пограничников-часовых, и тут же в окна красноармейской казармы полетели гранаты. Взметнулись оранжевые всплески огня, ночь озарилась сполохами, тишина лопнула от взрывов, стрельбы и криков людей. Из казармы в одном белье выскакивали бойцы и падали под пулями нападавших.

Богайцу показалось, что он и сам бы совершил налет не хуже, тогда не пришлось бы делить славу с гауптманом. Но эти вожделенные мысли, лишь только он ступил на крыльцо комендантского дома, оборвала вдруг длинная, заглушившая все остальные звуки, пулеметная очередь. Богаец не сразу понял, откуда хлестал пулемет, но в отблесках вспышек успел заметить, что бил он в самую гущу немецких солдат.

В полночь дневальный красноармеец Иван Кудрявцев сменился со службы.

— Как придет с поста Шустов, — попросил он напарника, — скажи ему, я запрягать лошадь пошел. Пусть побойчее собирается.