— Да, Флин это говорил, но…

— Вы можете точно вспомнить его слова? — спросил Кондор.

Она наморщила лоб, вспоминая:

— Что, похожее на «Можешь не сомневаться, я тебе покажу!»

— Вот именно, — подтвердил Святой.

— Но он был очень пьян, — защищала Пегги, — и не понимал, что делает…

Угрюмая отрешенность Кондора усиливалась. Глаза его, обежав комнату, остановились на Святом, напомнив тому пару усталых ворон.

— Ну ладно, вы чисты, Святой, — произнес Кондор. — Похоже, вы говорили правду.

— И что дальше?

— Не знаю. Я не волшебник, а полицейский, зарабатывающий на кусок хлеба. Дело будет передано прокурору. Может быть, на него нажмут, чтобы дело замять без скандала. И еще одна тайна Голливуда умрет естественной смертью. Это мое мнение, но я простой полицейский…

— Но сами вы моими объяснениями удовлетворены?

— Придется их принять. Я собираюсь кое-что проверить, но особых результатов не ожидаю. — Уголки губ опять поползли вниз. — Если вы не лжете, то и волноваться нечего.

Святой негнущимися пальцами достал сигарету.

— Не помешало бы чего-нибудь выпить.

— Есть немного шотландского виски, — предложила девушка.

— Мне со льдом и водой, пожалуйста, — попросил Святой.

— А вам, лейтенант?

Кондор покачал головой.

— Спасибо, мне еще работать. Не буду больше злоупотреблять вашим временем. — Он перевел взгляд на Святого. — Вы на машине, так что я вас покидаю.

Извлекши зубочистку изо рта, внимательно ее изучил и отправил обратно. Казалось, он не знал, как достойно обставить свой уход, глаза смотрели все еще настороженно, но не будь в них этой нарочитой угрозы, они бы говорили всего лишь об одиночестве, неловкости и разочаровании. Он был просто немолодым человеком, старавшимся выполнять свой долг.

— Ну ладно, — протянул он наконец, — но постарайтесь не забыть, что некоторые из нас не отказались бы от медали.

— Не забуду, — пообещал Святой.

Он сидел, смотрел, как закрывается за Кондором дверь, и молча курил, пока Пегги не принесла ему виски со льдом. Благодарно улыбнувшись, взял стакан и медленно стал его вращать, чтобы жидкость вокруг кубиков льда лучше охлаждалась.

Пегги и для себя принесла стакан, опустившись на стул напротив него. Саймон не мог не восхищаться ее свежей и чистой красотой, открытой и ясной, тихим очарованием серых глаз и натуральным золотом волос. Лица такие не запоминаются отчетливо, потому что в них нет ничего броского, но надолго остаются в памяти неясными образами — именно такое воспоминание мучило сейчас Саймона.

— Я ужасный болван, Пегги, — сказал он. — Кондор сказал, что дело закрыто — пусть так и будет. Но я не успокоюсь, пока не разрешу загадку. Так почему вы убили Байрона Аферлица?

Она долго сидела молча, не в силах заговорить. Пришлось помочь, при этом голос Саймона звучал столь миролюбиво, неторопливо и спокойно, что помогал успокоиться и расслабиться.

— Ведь вы это сделали, чтобы отомстить за Трильби Эндрюс, да?

Глаза ее еще больше расширились.

— Уорден-Эндрюс, — почти точная анаграмма, — продолжал он. — Как я упустил это из виду! И фотография с надписью у него в кабинете… Лицо на фото показалось мне странно знакомым, и я пытался вспомнить, откуда я ее знаю, но никак не мог. И только много позже вспомнил, что оно просто напоминало мне одну из моих знакомых. Кем она вам доводилась?

— Она была моей сестрой, — ответила Пегги.

Ей самой казалось, что она не умеет говорить, словно никогда раньше не разговаривала.

— Да, разумеется, — кивнул он.

— Когда вы догадались?

— Не сразу. Слишком долго я делал ложные выводы. Сообразил, что преступником была женщина, так как все пепельницы были вычищены, чтобы не оставалось окурков со следами помады. Но вот подозревал я другую женщину и убедился в своей ошибке, только когда выяснилось, что вы утаили от полиции сцену в кабинете Аферлица, когда Флин угрожал убить его. Если вы не были замешаны в убийстве, она должна была прежде всего прийти вам на ум. Но вы полиции не сказали ни слова.

— Как я могла? — воскликнула Пегги. — Я не хотела, чтоб меня поймали, но я не могла допустить, чтобы из-за меня пострадал невиновный.

Саймон затянулся сигаретой.

— Вы не хотите рассказать мне все?

— Добавить больше мне почти что нечего. Она была моложе меня… и не слишком умна. Не знаю, может быть, она рассчитывала добиться здесь успеха. Возможно, ведь она была очень красива. Приехав в Голливуд, она встретила Аферлица. Узнала я об этом из ее редких писем. Знакомых у нее было много, и она так и не сказала, кто поступил с ней так подло, но… похоже, в беду она попала все же из-за Аферлица. И она умерла…

Я должна была узнать правду. Приехала сюда, устроилась в «Метро-Голдвин-Майер», завела знакомства в мире кино, потом судьба свела меня с Аферлицем. Стала ждать. Мне нужна была полная уверенность, что именно он погубил мою сестру. И я еще не знала, как поступлю. Но как-то раз была у него дома и увидела ту фотографию… Тогда я и купила пистолет. Нет, я не была уверена, что он мне понадобится. Но прошлой ночью он был у меня с собой… не знаю, может быть, я слишком много думала об этом последнее время, только вдруг внезапно созрело решение его убить…

— Значит, вы уже были уверены, что виноват именно он?

— Он был навеселе, — продолжала Пегги. — Не пьян, но принял достаточно, чтобы распоясаться. Раньше он никогда ко мне не приставал. И еще сказал, что я ему кого-то напоминаю. Я спросила, не девушку ли с фотографии. И он заявил, что та оказалась дурой. «Она совсем не разбиралась, что к чему, и потеряла голову». Именно тогда и я потеряла голову. Я зашла ему за спину, словно собираясь приласкать, и спросила: «Может быть, она слегка забеременела?» — словно находила это весьма забавным. А он буркнул: «Проклятая дура, я бы позаботился о ней, а она просто потеряла голову».

Тогда я взяла сумку и достала пистолет. Меня охватило странное пьянящее чувство. Я спросила: «Может быть, она вас просто дурачила, хотела разжиться деньгами? Откуда вы знаете, что ребенок был бы от вас?» И он ответил: «Господи, да, разумеется, от меня, но у нее просто не было ни капли здравого смысла. Я за всю свою жизнь никогда не бросил в беде ни одну девушку. Так-то, малышка».

И когда я убедилась, что это был именно он, я больше не колебалась. Он всех предавал и бросал, и все твердил эти слова, и она могла слышать их тоже… И я больше не раздумывала — приставила пистолет к его затылку и с наслаждением нажала на курок.

Какое-то время они сидели молча, Саймон припивал из стакана, Пегги курила. Душа ее очистилась, как небо после ливня.

— Ну, а потом я поняла, что наделала, но не испытала никакого раскаяния. Я просто постаралась действовать поосмотрительнее — собрала все бумаги, вычистила пепельницы, тогда я даже не подумала, что была в доме по делу, и вытащила пулю из стены. Все время мне казалось, что это делает кто-то, а не я. Я совершила убийство, и сделала все, чтобы избежать наказания. Даже поехала кружным путем мимо озера Малибу, куда и выбросила пистолет и пулю… Теперь вы знаете все.

— Я все уже забыл.

— Как вам кажется, Кондора ваши объяснения удовлетворили?

— Я ему верю — дело закрыто, Флин застрелился, значит, у него был пистолет. Аферлиц мог быть убит и из этого пистолета — нет пули, нет и доказательств.

— Но я так и не поняла, отчего застрелился Флин.

— Тут я его довел, — сознался Святой. — Я обвинял всех подряд, стараясь вывести из равновесия и выдать себя. Ну вот Орландо себя и выдал. Я-то догадывался, что у Аферлица были на него компрометирующие документы — это как раз в его стиле, но в разговоре с Флином я просто блефовал, а он не выдержал. На совести у него было много всего, так что не будем о нем жалеть. Стань известно его прошлое, он никогда бы уже не смог сниматься в кино. Так что он предпочел сам опустить занавес. Хотя его самоубийство пришлось для меня весьма кстати — возникла вполне приличная версия для Кондора, и дело наверняка будет закрыто.