Наконец Саймон произнес:

— Пожалуй, тебя надо посвятить в суть дела. Вот мы говорили о грехе упущения, а заметил ли ты женщину на противоположной стороне улицы?

— Эта старую ведьму? — оживился мистер Юниац. — Будь уверен, каждый раз, проходя мимо, я бросаю монету в ее кружку.

Хоппи выразительно поморщился.

— Надеюсь, я подохну раньше, чем дотяну до ее возраста.

— Она профессиональная нищая, но появилась там только два дня назад. Раньше на этом месте стоял слепой. Как ты думаешь, что с ним могло случиться?

— Может быть, он вовсе не слепой и как только увидел ее, сразу дал деру.

Святой покачал головой.

— За ней водятся грехи, Хоппи.

— В ее-то годы?

— Грех упущения. По вечерам ее никогда не бывает на месте и, кроме того, по субботам после полудня.

— Ну и что? Она тоже устает.

— Нищие никогда не устают в самое доходное время, — заметил Саймон. — Театральная публика подает щедрее всех. А ее нет на месте именно тогда, когда можно делать хорошие деньги.

У Хоппи неожиданно наступило просветление.

— Именно поэтому мы здесь и торчим вот уже третий день кряду?

— Я жду чего-то. Не знаю, как тебе объяснить, но… Ну, наконец-то!

Святой моментально очутился на ногах, точно подброшенный невидимой пружиной. Он пулей вылетел из номера, намного раньше, чем мистер Юниац смог решить, что делать с дробинкой, которая перекатывалась у него во рту.

Эта проблема была слишком серьезной для скоропалительных решений. К тому времени, когда Хоппи догнал Святого у кабины лифта, он все еще не решил, как поступить.

— Впервые приходится пожалеть, что наш номер на десятом этаже, — выпалил Саймон, вызывая лифт. — Хоппи, я бегу вниз, ты воспользуешься лифтом. Если ты меня опередишь, постарайся выяснить, почему наша нищенка отправилась в переулок с каким-то подозрительным типом и, похоже, не по своей воле.

— Но… — начал было мистер Юниац. Правда, к тому времени Саймон уже миновал пару пролетов, и Хоппи остался наедине со своим вопросом. Он еще раз проверил «Бетси» в мягкой кожаной кобуре под пиджаком и решил оставить дробину во рту. Никогда не угадаешь, что может потребоваться в экстренных случаях.

Саймон Темплер завернул за угол и сразу оказался в одиночестве. В двух кварталах отсюда на Мичиган Бульвар густой поток транспорта спешил по перегруженным магистралям, по тротуару в абсолютной безопасности, на виду друг у друга фланировала почтенная публика. А здесь, за углом, мир перешел в другое измерение, весь шум города остался где-то вдалеке, а сознание того, что одинокий выстрел безнадежно утонет в суматохе пробуждающегося Чикаго, лишь усиливало чувство заброшенности и одиночества.

Неизвестный стоял спиной к стене. Одной рукой он безуспешно пытался протереть глаза, а другой размахивал крупнокалиберным пистолетом. В руках у нищенки тоже был небольшой пистолет, только пальца на спусковом крючке не было. Лохмотья ее живописно развевались, пока она активно пыталась дотянуться и выбить пистолет из рук нападавшего. Зрелище было весьма необычное для женщины, еще недавно скрюченной от ревматизма, артрита и преклонного возраста одновременно.

Неожиданно в нос ударил едкий, острый запах, и, узнав нашатырь, он понял, почему незнакомец так яростно тер глаза. Преимущество ее оружия состояло в том, что внезапность его применения давала шанс разоружить противника. Правда, этот джентльмен, изрыгающий потоки ругательств и все еще размахивавший своим пистолетом, разоружен не был и в любой момент мог начать палить во что попало.

Святой перешел на шаг и, на цыпочках подкравшись к незнакомцу, ребром ладони резко ударил того по запястью. Пистолет упал на мостовую. Машинально тот нагнулся, и в то же мгновение рукоять крупнокалиберного пистолета пришлась ему точно по шее. Затем Саймон сделал вид, что прислушивается к словам нападавшего.

— Что вы себе позволяете! — заметил он с укоризной. — Вам следовало бы попридержать язык, Малыш.

Святой несильно стукнул типа пистолетом в челюсть, в ответ раздалось невнятное бормотание, из которого можно было заключить, что предупреждение было принято к сведению.

Нищенка была похожа на куклу-марионетку, которую перестали дергать за ниточки. В нерешительности она таращила глаза на Святого, лицо сморщилось и стало похоже на печеное яблоко. Разглядывая ее, он испытывал какое-то смутное предчувствие.

— Что мне делать с это старой ведьмой? — раздался голос Хоппи Юниаца откуда-то из-за его спины. — Ну уж, нет! — с этими словами тот проворно отрезал старухе путь к отступлению. — Отсюда ты сможешь смотаться только на метле. Дай-ка мне свою пушку!

К тому времени Святой уже обыскал нападавшего. А затем, отступив назад, снова стал разглядывать нищенку.

— Что это за пушка такая, никак не пойму? — недоумевал Хоппи.

— Она стреляет струей нашатырного спирта. Малыш уже получил свою порцию, видишь, как слезятся его глаза? Хотел бы я знать… — с этими словами Саймон оглядел пустынный переулок. — Нам, пожалуй, лучше перейти в другое место. Этот переулок идеально подходит, чтобы незаметно кого-то убрать, но зато он недостаточно располагает к исповеди. А я жду, чтобы Малыш открыл мне свое сердце.

Незнакомец явно не испытывал ни малейшего желания сделать Святого своим исповедником.

— Тихо. Ты и не заметишь, как мы станем закадычными друзьями, — с этими словами Саймон снова ударил его наотмашь. Потом повернулся к нищенке, испуганно следившей за развитием событий.

— Я живу в отеле напротив. Не могли бы мы перейти ко мне в номер?

Та по-прежнему настороженно молчала. На мгновение Святому показалось, что за ним следит пара живых, испытующих глаз молодой женщины, но в ту же минуту маска опустилась снова, и перед ним опять предстала дряхлая старуха.

— Не пойму, к чему вы это, мистер. Ничего я не знаю, у меня своих забот хватает…

Саймон мягко заметил:

— Не волнуйтесь. К вечернему представлению вы не опоздаете.

Женщина внимательно посмотрела ему в глаза.

— Хорошо. Пусть будет так.

— Хоппи, проводи, пожалуйста, леди. Мы за вами следом. Не так ли, Малыш?

— О’кей, шеф.

Саймон Темплер завладел рукой незнакомца и заломил ее за спину.

— Ты станешь пай-мальчиком, не будешь дурить, и все пройдет тихо-спокойно.

— Как бы не так, — огрызнулся Малыш.

Саймон еще сильнее вывернул ему руку.

— Будь благоразумен, — заметил он. — У тебя есть выбор: или ты перестанешь дергаться и орать без причины, или я сломаю тебе руку, и тогда у тебя будет полное право выражать свое неудовольствие. Но заранее должен предупредить — у меня почему-то всегда получаются сложные переломы, часто открытые. Не подумай, что я хочу повлиять на твое решение, — у тебя остается полная свобода выбора.

Малыш послушно уселся на пол, посреди ковра, и положил свои грязные руки на колени.

— Может, нам для верности его лучше связать? — спросил Хоппи.

У Святого было предложение получше: куском провода он обмотал пленнику большие пальцы рук, туго стянув их за спиной.

— Ну вот, — заметил он, отступив на шаг, и посмотрел на незнакомца. — Надежно, как в банке. Веревка нам еще может понадобиться, если соберемся его повесить.

Пленник остался безучастным, маленькая сморщенная физиономия тупо уставилась на ковер. Он был удивительно похож на крысу.

— Ну хорошо, — решил Святой. — Хоппи, не спускай с него глаз, и если он попытается встать, врежь хорошенько по зубам.

Сам Саймон направился к столику — приготовить виски со льдом. В то же время он продолжал непрерывно следить за нищенкой. Та ожила в буквальном смысле слова. Даже под грудой тряпья и лохмотьев теперь в ней можно было узнать тридцатилетнюю женщину, а ее глаза потеряли прежнее тупое выражение.

— Вы и есть так называемый Святой, не так ли? — начала она неуверенно.

— Один ноль в вашу пользу, я-то ведь даже не знаю вашего имени… пока.