Народы прикрѣпленные къ своей землѣ, чуждые языку другихъ народовъ, могутъ, безъ сомнѣнія, совершать великія дѣла; но за то они болѣе другихъ беззащитны передъ тираніей. Побѣдитель можетъ ниспровергнуть всѣ законы, уничтожить всѣ гарантіи свободъ и попрать ногами права народа, и масса народа, не смотря на все, съ силой отчаянія привязывается къ клочку земли, обагренному кровью, которая дымится на мечѣ побѣдителя. Самое страшное несчастіе, даже въ годину общественныхъ бѣдствій, изгнаніе. Пусть ходъ событій или декреты проскрипцій отнимутъ у побѣжденныхъ партій самыхъ вліятельныхъ изъ членовъ. Изгнаніе будетъ для нихъ самымъ тяжелымъ испытаніемъ. Куда идти? Что дѣлать? Свѣтъ будетъ для изгнанниковъ пустыней.

Представьте теперь націю, граждане которой рано пріучены переѣзжать моря, знакомы и съ языкомъ и обычаями другихъ народовъ и, для которыхъ цивилизація самая отдаленная, самая противуположная ихъ собственной была предметомъ основательнаго изученія: имъ не страшенъ никакой неожиданной ударъ судьбы, имъ нечего бояться изгнанія. Съ большей правдой, чѣмъ Филиппъ II. они могутъ сказать что солнце никогда не заходитъ въ ихъ владѣніяхъ.

Мнѣ, быть можетъ возразятъ, что привычка къ путешествіямъ ослабитъ въ юношествѣ чувство любви къ отечеству. Но истинная любовь къ отечеству выиграетъ во многомъ, если освободится отъ оковъ безсмысленнаго обожанія, которое искажаетъ ея силу и значеніе. Отечество не гора, не равнина или болото, съ которыми сроднила насъ случайность рожденія; оно не дѣлается изъ кирпичей или камня; оно не заключается въ пространствѣ стольныхъ то квадратныхъ миль. Нѣтъ отечество — это идея, исторія, традиція; это собирательное я часть котораго мы чувствуемъ въ себѣ, въ которомъ живемъ. Это я не исчезаетъ не смотря на разстояніе, не покидаетъ насъ и за морями, если оно твердо начертано въ нашихъ сердцахъ……….

Мы получили извѣстія изъ Перу, и имѣемъ полное основаніе подозрѣвать, что наслѣдство было ограблено родными. Адвокаты, съ которыми мы совѣтовались, дали почти единодушный совѣтъ; они полагаютъ, что дѣло можетъ разъясниться только на мѣстѣ и необходимо ходатайство человѣка преданнаго ограбленной сторонѣ. Мы напрасво искали такого человѣка.

Первая услуга налагаетъ обязанность оказать вторую. Если мы не взяли вмѣсто дочери, то все таки мы приняли на свое попеченіе маленькую иностранку, и на насъ лежитъ обязанность заботиться о томъ, чтобы ея права были возвращены ей. Долженъ ли я рѣшиться на путешествіе въ Перу?

Препятствія разнаго рода останавливаютъ меня. Во первыхъ расходы дальняго путешествія, во вторыхъ неувѣренность въ успѣхѣ; связи, которыя удерживаютъ меня въ Европѣ и тысячи разныхъ соображеній держатъ меня въ нерѣшимости. Елена и я дали другъ другу слово не разставаться никогда болѣе. Будетъ ли она въ состояніи пуститься въ такое далекое путешествіе? Чтобы намъ не пришлось второй разъ испытать разлуку, я готовъ скорѣе отказаться отъ своего намѣренія пуститься въ плаваніе.

И однако мысль объ этомъ путешествіи преслѣдуетъ меня. Взятая нами на себя отвѣтственность въ отношеніи молодой дѣвушки, которая такъ дорога намъ, не оставляетъ намъ возможность выбора. Что то шепчетъ мнѣ, постоянно: отправляйся.

Мнѣ кажется, что человѣкъ, часто самъ того не подозрѣвая, хитрить съ судьбою; воображая, что мы повинуемся необходимости, не всего ли чаще мы слѣдуемъ тайнымъ внушеніямъ нашихъ собственныхъ желаній. Не примѣшиваемъ ли мы всегда зерно эгоизма къ участію, которое, какъ мы воображаемъ, мы принимаемъ въ дѣлахъ нашихъ ближнихъ. И теперь, не пробудившаяся ли во мнѣ страсть къ странствованіямъ ищетъ себѣ предлога въ этомъ желаніи устроить дѣла Лолы…. Нѣтъ ли у меня личныхъ видовъ, тайнаго повода, которые гонятъ меня дышать другимъ воздухомъ. Я не ручаюсь ни за что; но чѣмъ болѣе я разбираю свои побужденія, тѣмъ болѣе я убѣждаюсь, что мое главное желаніе — быть полезнымъ обоимъ дѣтямъ, которыхъ я взялся воспитывать.

Перу, быть можетъ, не изъ тѣхъ странъ, которыя я выбралъ бы предметомъ изученія, если бы я могъ выбирать сообразно съ моими желаніями. Она такъ отдаленна. Но за то какое обширное поприще для наблюденій представляетъ это путешествіе. Невиданное небо, усѣянное яркими созвѣздіями, которыя не освѣщаютъ нашъ блѣдный небосклонъ по ночамъ, моря, богатыя необыкновенными явленіями, дальніе берега, приподнятые дѣйствіемъ вулканическихъ силъ, смѣсь расъ еще не слившихся вмѣстѣ и нравы которыхъ открываютъ намъ исторію двухъ цивилизацій.

Юношество — пора живыхъ впечатлѣній, возрастъ, въ которомъ отраженіе внѣшняго міра всего рѣзче запечатлѣвается въ мозгу* Эмиль, если я не ошибаюсь, усвоилъ уже себѣ элементарныя понятія, необходимыя для того, чтобы понимать явленія природы и это изученіе явленій приготовитъ его къ изученію законовъ ея. Учить искуству рѣчи, говоритъ объ украшеніяхъ языка мальчику, который еще не видалъ, не испыталъ, не созналъ ничего самъ собой — все равно, что сѣять цвѣты въ пещерѣ.

Лондонская гавань, 3-го марта 186….

Нашъ корабль долженъ отплыть черезъ два дня и мы уже перебрались въ наши каюты.

Прибывъ въ Лондонъ я справился о кораблѣ, который долженъ былъ въ скорѣйшій срокъ отплить въ Перу и объявленіе о которомъ я прочиталъ шесть недѣль тому назадъ; названіе его Минотавръ. Капитанъ, котораго я встрѣтилъ въ докѣ — мущина лѣтъ сорока двухъ, черноволосый, маленькаго роста, коренастый и расположенный къ тучности, не смотря на дѣятельную жизнь, которую онъ ведетъ. Очень хвалятъ его опытность и знаніе дѣла и прочность его судна. Мнѣ рѣдко случалось встрѣчать болѣе открытую, умную и честную физіономію. Онъ познакомился въ портахъ Австраліи съ старымъ морякомъ, съ которымъ я во время-оно долго плавалъ и какъ друга своего встрѣтилъ меня съ распростертыми объятіями. Мы съ нимъ тотчасъ условились, что я на Минотаврѣ буду исполнять свою прежнюю должность корабельнаго доктора, а Эмиль будетъ юнгой во все время плаванія.

Мать Эмиля сначала пришла въ ужасъ отъ несчастной участи, которая его ожидала, но я успокоилъ ее, объяснивъ ей побужденія, заставившія меня поступить такимъ образомъ. Эмилю болѣе тринадцати лѣтъ, онъ высокъ ростомъ и силенъ; здоровье его, отчасти благодаря системѣ, по которой его воспитывали, превосходно. Я нашелъ, что сдѣлать его юнгой прекрасное средство чтобы развить его силы, придать гибкость и крѣпость его членамъ и мускуламъ и пріучить его къ упражненіямъ, которыя требуютъ столько же ловкости, смѣтливости, сколько истиннаго мужества. Елена и я никогда не желали сдѣлать изъ Эмиля одного изъ тѣхъ несчастныхъ недоносковъ науки, вся жизнь которыхъ сосредоточилась въ одной головѣ. Пусть другіе восхищаются сколько хотятъ блѣдными, недоросшими юношами, въ которыхъ ученье забило всѣ силы къ дѣятельности: это былъ не нашъ идеалъ юноши.

Не помню, гдѣ я читалъ или слышалъ, что нужно сдѣлать не~ большой надрѣзъ можемъ на внутренности раковины извѣстной породы устрицъ, для того чтобы этимъ искуственнымъ способомъ заставить ее произвести жемчугъ. Воспитатели поступаютъ такимъ образомъ съ лучшими учениками. Они уродуютъ ихъ организмъ, чтобы получить умственное отложеніе, которое называютъ знаніемъ. Но я очень сомнѣваюсь, можетъ ли качество отложенія вознаградить за потерю силъ и здоровья. Безспорно, человѣкъ созданъ на то, чтобы знать; но физическій трудъ такъ же необходимъ, какъ умственный для здоровой дѣятельности мозга. Будемъ воспитывать всѣ силы человѣка, не будемъ пренебрегать ни чѣмъ изъ того, что намъ дала природа, Эмиль, мнѣніе котораго я спросилъ прежде окончательнаго рѣшенія, въ восторгѣ отъ моего плана. Какъ всѣ. мальчики его лѣтъ онъ радъ всякой новости и гордится тѣмъ, что выучится ремеслу. Впрочемъ, это требуетъ объясненія. Я вовсе не считаю себя вправѣ выбрать сыну моему карьеру, такъ же какъ не считаю себя вправѣ навязать ему извѣстный складъ убѣжденій какъ религіозныхъ, такъ и политическихъ. Къ тому же для него еще рано думать о какой бы то ни было профессіи, да и самъ онъ. еще не можетъ звать, къ которой онъ будетъ способенъ. Воспитаніе его еще только начинается. Но я думаю, что никогда не можетъ быть рано развивать въ ребенкѣ желаніе и честолюбіе быть полезнымъ. Благодаря урокамъ матери, Эмиль умѣетъ уважать трудъ; онъ воображаетъ, что заплатитъ за свое мѣсто на кораблѣ, лазая по мачтамъ и снастямъ; это справедливо только отчасти, но я, разумѣется, и не подумалъ разрушить эти иллюзіи. Пусть онъ гордится тѣмъ, что ѣстъ кусокъ хлѣба или морскаго сухаря заработанный своимъ трудомъ, я упрекнулъ бы себя, если бы отнялъ у него эту гордость.