Какъ и большая часть мальчиковъ его возраста, Эмль боится темноты ночи и неизвѣстности. Въ саду есть группа довольно крупныхъ орѣшниковъ, въ которую онъ не смѣетъ ходить одинъ послѣ захожденія солнца. Не боится ли онъ быть съѣденнымъ?

Я не очень удивилась бы этому. Сказка о Мальчикѣ съ пальчикъ не интересовала бы дѣтей такъ сильно, еслибы въ нихъ небыло частицы первобытнаго человѣка, жившаго посреди всѣхъ людоѣдовъ природы? Или не боится ли Эмиль встрѣчи съ волкомъ красной-шапочки. Онъ не умѣетъ самъ разсказать это. Въ дѣйствительности онъ боится того, что ходитъ въ потьмахъ.

Эти неопредѣленныя впечатлѣнія страха очень глубоко вкоренились и прямо сражаться съ ними — значило-бы усилить ихъ. Я только уговорю Эмиля брать съ собою Медвѣдицу, которая ничего небоится и всегда готова слѣдовать за нимъ. Съ нею вмѣстѣ ребенокъ войдетъ въ кусты и разсмотритъ то что его такъ смущало, въ этомъ уединенномъ мѣстѣ. Урокъ не былъ потерянъ для меня, потому что я поняла, насколько присутствіе домашняго животнаго въ первобытныя времена должно было укрѣпить нравственную силу человѣка.

Каждый день я все болѣе и болѣе убѣждаюсь въ трудности возложенной на меня обязанности. Эта система дѣйствій требуетъ знанія, котораго во многихъ случаяхъ недостаетъ у меня. Однако я продолжаю быть убѣжденной, что это единственное средство образовать характеръ Эмиля. Жизнь безъ тебя — пустыня, которую я стараюсь наполнить великимъ долгомъ; отъ всѣхъ моихъ разбитыхъ надеждъ у меня остался только нашъ ребенокъ. Я привязываюсь къ нему съ отчаяньемъ утопленника, хватающагося за соломенку. Я люблю его за его самаго и за тебя. Страшная мысль омрачаетъ свѣтъ моей драгоцѣнной привязанности: если, не смотря на всѣ наши усилія, этотъ ребенокъ измѣнитъ со временемъ нашей святынѣ, если онъ отвергнетъ идеи своего отца, если онъ пренебрежетъ твоими принципами и страданіями цѣлой твоей жизни…. О Боже! Я его…. Нѣтъ, я себя убью! Но это невозможно неправда-ли? Разгони хоть однимъ словомъ страхъ, смущающій меня до глубины сердца!

Я вполнѣ цѣню, милая Елена, силу твоей любви ко мнѣ, но не могу раздѣлить твоихъ опасеній. Хотя я и отецъ Эмиля, но я не считаю себя въ правѣ требовать, чтобъ онъ былъ моимъ ученикомъ. Кто можетъ похвалиться, что онъ постигъ безусловную истину, даже если онъ добросовѣстно стремится къ ней и думаетъ, что страдаетъ за нее? Безъ сомнѣнія, мнѣ было бы очень больно, еслибы Эмиль не раздѣлилъ, современемъ, моихъ убѣжденій, но кто же былъ' бы виноватъ въ томъ? Скорѣе я, нежели онъ. Это значило бы, что я или не съумѣлъ передать ему своя идеи, или что онъ не нашелъ въ нихъ безусловной истины; но къ чему намъ думать о будущемъ — дѣло идетъ о настоящемъ.

Ты говоришь, что Эмиль любопытенъ; это хорошій знакъ. Но если онъ будетъ спрашивать тебя о вещахъ, которыхъ ты сама не знаешь, признайся ему откровенно въ твоемъ невѣжествѣ. Большинство родителей и школьныхъ учителей поступаютъ совершенно иначе, они находятъ отвѣтъ на каждый вопросъ. Не думаютъ ли они, что этимъ пріобрѣтутъ власть надъ умомъ своего воспитанника? Боже упаси! Ты не должна прибѣгать къ этому опасному средству для того, чтобы имѣть вліяніе на Эмиля. Я сказалъ, что это средство опасно и стою на своемъ. Пріучая дитя думать, что все въ мірѣ извѣстно и разъяснено, его пріучаютъ къ лѣности мышленія! Для чего ему трудиться самому искать и наблюдать, если ему внушатъ убѣжденіе, что есть наука, которая можетъ разрѣшить всѣ его сомнѣнія? Напротивъ того, признаваясь Эмилю, что ты не достаточно думала о какомъ нибудь предметѣ для того, чтобъ составить объ немъ понятіе, ты научишь его съ ранней поры, что точное знаніе есть плодъ личнаго труда и изслѣдованія. Какой отвѣтъ можетъ сравниться съ этимъ урокомъ?

Сверхъ того, родителя или воспитатели, присвоивая себѣ какую-то непогрѣшимость, рискуютъ не достичь своей цѣли. Если, впослѣдствіи, воспитанникъ подмѣтитъ, что превосходство его первыхъ учителей было ложно, его вѣра въ нихъ разомъ будетъ подорвана я довѣріе, которое старались внушать ему, безвозвратно изчезнетъ.

Скептицизмъ, котораго я боюсь для Эмиля — не разумное недовѣріе свойственное тѣмъ, которые научившись съ раннихъ поръ анализировать и сомнѣваться, но болѣзненный скептицизмъ тѣхъ, которые перестали вѣрить въ жизнь.

Догматическій тонъ нашей системы обученія, соотвѣтствуетъ, вполнѣ характеру нашихъ общественныхъ учрежденій. Когдацерковь и правительство взялись думать за народъ, то естественнымъ послѣдствіемъ такого порядка является цѣлый рядъ понятій, опредѣленныхъ властью и назначенныхъ для распространенія, усвоеніе которыхъ становится обязательнымъ для дѣтскаго ума. Этотъ рядъ понятій можетъ быть непроницаемъ для человѣческаго разума, онъ не допускаетъ анализа и потому не можетъ не имѣть отупляющаго вліянія на умъ ребенка. Эта насильственная метода управляетъ воспитаніемъ и во всѣхъ отношеніяхъ. Этотъ прекрасный порядокъ вещей ведетъ прямо къ порабощенію мысли. При такой мертвящей дисциплинѣ, трудъ воспитанника ограничивается едва ли не исключительно упражненіемъ памяти. Бѣдный мотылекъ, задушевный педантизмомъ и авторитетомъ вѣковъ, ему не расправить свои крылья.

И несмотря на все, этотъ нравственный гнетъ далеко не имѣетъ того успѣха, который слѣдовало бы ожидать. Вліяніе вѣка, иногда врожденный инстинктъ сопротивленія и противорѣчія въ ребенкѣ, или взгляды семьи, среди которой онъ росъ, разрушаютъ. очень часто всѣ разсчеты офиціальнаго обученія. Однако, надо признаться что только очень немногимъ удается отлиться въ ту однообразную форму, въ которую отливаютъ рождающіяся поколѣнія. Масса принимаетъ на вѣру слова учителя, который повторяетъ то, что слышалъ отъ своихъ учителей. При такихъ обстоятельствахъ, воспитаніе есть обоюдуострый мечь, который можетъ и поработить и освободить умъ. Что рѣшаетъ этотъ вопросъ? Случай. Но я ни за что на свѣтѣ не хочу, чтобы случай рѣшилъ чему будетъ служить Эмиль — истинѣ или заблужденію, рабству или свободѣ. Я не думаю отвергать вліяніе здоровой традиціи но здѣсь, какъ и во всемъ надо умѣть найти разумную середину, — это не легко, Ребенокъ, который не взялъ бы ничего изъ традицій общества билъ бы дикаремъ или идіотомъ, но человѣкъ, который принимаетъ ее слѣпо на вѣру и отказывается работать головою, подъ тѣмъ предлогомъ, что другіе думали за него прежде и лучше его, останется всегда человѣкомъ ограниченнаго ума, готоваго подчиняться всякому авторитету. Большая часть нашихъ заблужденій и предразсудковъ опираются на общепринятыя мнѣнія. Принять ихъ за непреложныя истины гораздо легче, нежели стараться проникнуть въ нихъ и освѣтить ихъ свѣтомъ разума. Задатки этихъ мнѣній закрадываются въ насъ въ первомъ возрастѣ и такъ твердо укореняются въ нашемъ умѣ, что впослѣдствіи нужно много силы мысли и энергія, чтобы искоренить ихъ. Безсомнѣнія Эмилю не возможно будетъ не заразиться нѣкоторыми ложными понятіями — это неизбѣжное зло; но дѣло въ томъ, чтобъ онъ заразился ими какъ можно менѣе и чтобы развить въ немъ способность мыслить самостоятельно, которая даетъ ему средство распознать заразу и излечиться отъ нея.

Я вполнѣ доволенъ образомъ воспитанія Эмиля. Воспитаніе — дѣло преданности и любви. Я зналъ великихъ людей, которымъ недостаетъ теплоты. Такимъ людямъ я не довѣрилъ бы воспитаніе юношества. Нужна любовь къ этому дѣлу, воодушевленіе и природныя способности. Лучшій профессоръ для ребенка — его мать.

Я одобряю также твою мысль продолжать твои научныя занятія, для подготовленія къ предстоящей обязанности. Но не теряй никогда изъ виду, что главное условіе успѣшнаго воспитанія не въ томъ чтобъ имѣть массу познаній, а въ томъ, чтобъ забыть все то, чему ты училась, и проходитъ снова весь курсъ съ твоимъ сыномъ.

Я помню одного честнаго человѣка, который по призванію взялся за воспитаніе юношества. Назначенный директоромъ школы, устроенной не имъ самимъ, онъ нашелъ, что наказанія въ ней слишкомъ строги. Ученики (которые всегда одни и тѣже) проводили рекреаціонные часы стоя на колѣняхъ, или привязанные къ столбу. Въ этомъ заведеніи, устроенномъ по принципамъ добраго стараго времени процвѣтали штрафные уроки, сажаніе на хлѣбъ и на воду, заключеніе въ карцеръ. Мой пріятель уничтожилъ эту систему наказаній, которыя впрочемъ запугивали только трусовъ и не исправляли никого. «Когда вы съ этихъ поръ сдѣлаете что нибудь дурное, сказалъ онъ воспитанникамъ — васъ будетъ наказывать совѣсть. Совѣсть — бичь тѣхъ, которыхъ не наказываютъ розгами».