Я очень хорошо знаю, что для пріобрѣтенья спеціальныхъ познаній въ нѣсколькихъ ремеслахъ не хватитъ и цѣлой человѣческой жизни. Но я вовсе и не желаю, чтобы Эмиль, глядя какъ работаютъ другіе, усвоилъ себѣ всѣ тѣ тонкости производства, которыми обладаютъ настоящіе мастера дѣла. Къ тому же, что касается времени, то недостаткомъ его всего менѣе страдаетъ молодость и я не сомнѣваюсь, что если бы дѣло преподаванія велось какъ слѣдуетъ, ребенокъ двѣнадцати, тринадцати лѣтъ многому могъ бы научиться на фабрикахъ.

Словомъ, мы имѣемъ подъ рукою, не только въ большихъ городахъ, но и въ деревняхъ множество отраслей производства, при помощи которыхъ юноша могъ бы ознакомиться на дѣлѣ съ нѣкоторыми изъ законовъ матеріи, научиться уважать и любить работника и, если не научиться самому прилагать руки къ дѣлу (что составило бы однимъ пріобрѣтеньемъ больше) то, по крайней мѣрѣ приглядѣться къ различнымъ пріемамъ земледѣлія и промышленности. Неужели же можно пренебрегать этими живыми источниками знанія ради заучиванья словъ!

Будетъ ли Эмиль учиться по гречески и по латыни? Объ этомъ вопросѣ у васъ съ Еленой не разъ заходитъ разговоръ. Здѣсь я изложу только вкратцѣ сущность этихъ разговоровъ.

Всякаго ребенка слѣдовало бы такъ воспитывать, какъ будто ему суждено было сдѣлаться со временемъ великимъ человѣкомъ. Для этого слѣдовало бы сообразоваться съ его природой, изучать его наклонности, присматриваться къ особенностямъ его ума. Такъ Какъ на свѣтѣ существуетъ множество способовъ выдаться изъ уровня посредственности, то необходимо было бы прежде всего пріискать тотъ способъ, который всего болѣе подходитъ.

Всего болѣе ставлю я въ упрекъ нашей педагогической системѣ то, что она вовсе не принимаетъ въ разсчетъ индивидуальныя способности, такъ называемое призванье. Иной родился чтобы быть путешественникомъ и всего болѣе нуждался бы въ знаніи живыхъ языковъ, которые дали бы ему возможность вступать въ сношенія съ иностранцами; а его прежде всего засаживаютъ за тѣ два языка, на которыхъ никто уже болѣе не говорятъ на земномъ шарѣ. Другой имѣетъ склонность къ ремесламъ, а его морятъ за книгами. Такой то молодой человѣкъ предназначаетъ себя къ торговлѣ, другаго влечетъ къ земледѣлію, но обычай требуетъ, чтобы и тотъ и другой, съ цѣлью прослыть въ свѣтѣ за людей образованныхъ провели восемь лѣтъ въ четырехъ стѣнахъ училища. А между тѣмъ сколько людей учатся по латыни и по гречески только для того, чтобы позабыть тотъ и другой языкъ. Погружаясь тотчасъ по выходѣ изъ училища въ дѣловую жизнь, они и не думаютъ заглядывать въ истрепанные томы Гомера и Виргилія, надъ которыми они провели столько скучныхъ часовъ. Этимъ я не хочу сказать, чтобы какое то ни было знаніе, хотя бы и поверхностное, было абсолютно безполезно; но спрашивается, представляетъ ли классическое воспитаніе для большинства учащихся такія преимущества, которыя уравновѣшивали бы налагаемыя имъ жертвы? — Я что-то въ этомъ сомнѣваюсь.

Я знаю съ другой стороны все, что можно привести въ пользу классическаго образованія. Знаніе греческаго и латинскаго языка составляетъ, такъ сказать, чистое чувство, при помощи котораго мы схватываемъ литературныя тонкости нашего собственнаго языка. Кто рѣшиться отрицать благодѣтельное вліяніе классиковъ на умы молодежи, которая усвоила себѣ то, что есть дѣйствительно лучшаго въ древности? Классики отвлекаютъ насъ отъ грубо матеріальныхъ заботъ нашего времени; положительному и опошлившемуся вѣку они противуполагаютъ возвышенные и благотворно дѣйствующіе вымыслы героическихъ эпохъ; не скрывая природу, они накидываютъ священное покрывало красоты на человѣческія слабости [3].

Отдаленность времени, различіе нравовъ все это еще болѣе способствуетъ тому, чтобы изъ поэтическихъ твореній ихъ выдѣлялся чистый лучь идеала, И потомъ, какая сила патріотизма! Въ лучшія времена республики, какое горделивое презрѣніе къ тиранамъ. Одного вѣянья Рима и Гредіи было достаточно, чтобы воскресить у насъ въ XVIII столѣтіи ненависть къ угнетенію. Философія и революція 89 года равно позаимствовали отъ школьныхъ воспоминаній тѣ формы, которыя всего лучше могли способствовать къ пробужденію разума и политической жизни. Въ этой битвѣ за право тѣни столько же сдѣлали: какъ и люди. Говорятъ, что Гракхи, Бруты и Катоны Утическіе умерли;- пустяки! они помогаютъ намъ въ нашей борьбѣ, они сражаются рядомъ съ нами, они ободряютъ насъ примѣромъ и голосомъ стремиться къ цѣли, столь желанной для всякаго въ комъ живетъ сознаніе человѣческаго достоинства — къ свободѣ!

Я и не думаю отрицать, что изученіе классиковъ можетъ служить превосходнымъ способомъ для нравственной дисциплины; но существуетъ нѣсколько способовъ развивать умъ и было бы въ высшей степени несправедливо ограничивать понятіе образованія одной какой нибудь отраслью знанія. Можно быть замѣчательнымъ ученымъ, ораторомъ, государственнымъ человѣкомъ (какъ-то намъ доказываетъ примѣръ Америки) не читавъ никогда въ оригиналѣ ни Аристотеля, ни Демосфена, ни Цицерона. Непосредственное наблюденіе фактовъ, общеніе съ людьми, изученіе родной литературы, и природныя дарованія не разъ восполняли недостатокъ школьной выправки ума. Мнѣ кажется, что способъ воспитанія долженъ опредѣляться обстоятельствами и личными особенностями воспитанника. Методы существуютъ для юношества, а не юношество для методовъ.

Я еще недостаточно знаю наклонности Эмиля и складъ его ума, чтобы рѣшить какой родъ образованія для него всего болѣе пригоденъ. Мнѣ лично хотѣлось бы, чтобы онъ не оставался чуждъ ни точныхъ знаній, бы гуманитарныхъ наукъ. Но возможно ли это? Единственное, что можно по моему мнѣнію возразить противъ подобнаго соединенія двухъ строеній знанія это — что изученіе классиковъ требуетъ слишкомъ много времени. Семь или восемь лѣтъ, посвященныхъ ознакомленію, подъ часъ весьма неполному съ двумя мертвыми языками — не слишкомъ ли это много въ такой вѣкъ, Когда требуется чуть не дѣлая человѣческая жизнь для достиженія средней нормы необходимыхъ познаній? Это возраженіе безспорно справедливо, но съ другой стороны я спрашиваю себя, обусловливается ли это положеніе дѣла самою сущностью препятствій, или же оно могло бы быть устранено?

Во первыхъ я нахожу, что дѣти слишкомъ рано начинаютъ латинскій и греческій языкъ. Они еще ничему не научились, ничего не наблюдали сами по себѣ; чуждые механизму формъ мысли, они едва лепечутъ на родномъ языкѣ. Запертые въ четырехъ стѣнахъ, они привыкаютъ смотрѣть на школу какъ на тюрьму, въ которой подрастающія поколѣнія одно за другимъ должны искупать первобытный грѣхъ своего невѣжества. Что они знаютъ о природѣ? Семейныя привязанности, которыя однѣ могли бы осмыслить для нихъ трудъ, согрѣваютъ ихъ лишь издали. Они впервые пробуютъ своя зараждающіяся силы и съ разу же натыкаются на непроходимую дебрю словъ, грамматическихъ формъ и незнакомыхъ имъ оборотовъ. Неопытная рука ихъ вытаскиваетъ на удачу изъ мутной чернильницы то барбаризмъ, то солецизмъ. Бѣдныя ребята! Напрасно одна задача смѣняетъ другую: повторять нѣсколько разъ на незнакомомъ языкѣ однѣ и тѣ же ошибки — плохой способъ исправить эти ошибки.

Прежде чѣмъ мой сынъ начнетъ учиться по-латыни, я желалъ бы, чтобы онъ поосмотрѣлся вокругъ себя, чтобы умъ его развился подъ вліяніемъ знакомства съ естественными науками и съ промышленною дѣятельностью. Всякій фактъ, который наблюдается становится источникомъ наслажденія для наблюдателя и усиливаетъ въ немъ потребность знать. Усвоивъ себѣ такимъ образомъ, нѣсколько опредѣленныхъ, ясныхъ понятій, Эмиль будетъ лучше подготовленъ къ воспринятію понятій другихъ людей, хотя бы эти понятія и скрывались подъ темною, запутанною рѣчью.

Существуетъ какъ мнѣ кажется еще и другая причина, затягивающая изученіе классиковъ въ долгій ящикъ; это то обстоятельство, что дѣтямъ преподаютъ латинскій и греческій языки, не ознакомивъ ихъ предварительно съ жизнью Греціи и Рима. Хорошо можно научиться языку только въ самой странѣ, гдѣ на немъ говорятъ. Я бы непремѣнно желалъ, чтобы Эмиль пріобрѣлъ возможно живое и наглядное знакомство съ древностью.