Часа через два дождь прекратился.

— Радуга, — сказал Дингер.

Конрад бросился к окну. Между вершинами холмов выгнулась прозрачная цветная арка. Тёмно-синяя, с сизым отливом туча уходила, оставляя в светлеющем небе след из лёгких, как дымные кольца, облаков.

— Не пора ли ехать, ваша милость? — обратился Дингер к Ферраре. — Лошади передохнули. Мы тоже.

Ювелир ответил с любезностью, которой удостаивал лишь самых приятных ему людей:

— Если дорога впереди достаточно хорошая и можно надеяться, что её не размыло дождём, то господин Светелко, наверное, уже распорядился закладывать экипажи.

— Пойду взгляну, что он там делает. — Дингер вышел.

Конрад выскочил следом. В общей комнате служанки убирали со стола. Свита Норденфельда, люди Феррары и Светелко готовились к отъезду. Со двора доносились голоса, скрип сёдел. Всхрапывали и недовольно ржали лошади.

— И куда так спешат? — сказал корчмарь пожилой женщине, протиравшей стойку. — Что за радость месить грязь на размытой дороге?

Женщина молча пожала плечами.

Конрад вышел на крыльцо и беспокойно оглядел двор. Дингера нигде не было видно. На ступеньках сидели двое наёмников Феррары. Один из них — высокий, рыжебородый — окинул Конрада бесцеремонным взглядом и хихикнул:

— Прыгай сюда, зайчик!

Не зная, как ответить на грубость тупого простолюдина, Конрад сделал вид, что не услышал его слов.

— Не трогай крошку, — сказал второй наёмник. — Это важная персона. У него карета в золоте и имя длиннее, чем он сам от макушки до пяток.

Чтобы спуститься во двор, надо было заставить болтунов посторониться. Конрад не стал рисковать. Если бы они попытались столкнуть его со ступеней или выкинули бы что-нибудь ещё, он не имел бы права оставить оскорбление без ответа, но что он мог сделать против двоих мужчин? Сдержав гнев, он вернулся в общую комнату и дождался Феррару.

— Я провожу вас к карете, ваша светлость, — сказал ювелир. — И впредь вам лучше не ходить одному среди этих людей. Будьте осторожны.

Они шли, словно через лес, между вооружёнными наёмниками, провонявшими потом, табаком и пивом, между беспокойными лошадьми, ожидающими своих хозяев, и всадниками, уже готовыми в путь. Кареты стояли за воротами одна за другой: средних размеров, тёмная с полустёртой позолотой на виньетках — Норденфельда и большая, добротная, украшенная резьбой и фигурками языческих богов — Феррары.

Дингер сидел в карете. Увидев Конрада, он открыл дверцу, протянул ему руку:

— Прошу, ваша светлость.

Невоспитанность слуги, оставившего своего маленького хозяина одного в корчме, а теперь поленившегося выйти из кареты, чтобы помочь ему подняться на высокую подножку, возмутила Феррару. Забыв о своём интересе к Дингеру, он уже собирался отругать его, но тут сам Конрад выкинул такое, что даже Дингер изумился.

Неподалёку от них конюх, работающий при корчме, седлал гнедую лошадь Хасана. Её хозяин стоял рядом, поддерживая повреждённую руку, и зло поглядывал на форейтора Норденфельда. Ханзель тихонько насвистывал деревенскую песенку о любви, не обращая внимания на своего недавнего противника.

К ужасу Феррары Конрад, уже собиравшийся сесть в карету, вырвал руку из руки Дингера и решительно направился к Хасану.

— Ваша светлость! — ювелир поспешил за мальчишкой. Даже в присутствии своего хозяина наёмники были немногим безобиднее диких зверей.

Конрад не остановился и не ответил. Приблизившись к насторожённо следящему за ним Хасану, он протянул ему кинжал и, глядя прямо в глаза опешившему наёмнику, ровным и твёрдым голосом произнёс:

— Возьми своё оружие и впредь не обнажай его против моих людей. Они служат мне, и я, их господин, прошу твоего прощения за обиду, которую они тебе нанесли.

— О, мой Бог! — только и сумел вымолвить Феррара. Конрад обернулся к нему:

— Переведите мои слова, сударь! Он меня не понимает.

— Вашу светлость трудно не понять.

— Переведите!

Феррара перевёл, слыша себя будто со стороны. В горле у него пересохло так, словно он несколько часов мчался верхом по пустыне. Хасан взял кинжал и поклонился Конраду.

— Пойдёмте, ваша светлость. — Феррара хотел взять своего младшего спутника за плечо, но почему-то не решился.

О чудо: Дингер ждал, стоя у открытой дверцы кареты, как и положено воспитанному слуге. Но когда Конрад остался с ним наедине в тесном пространстве пыльного экипажа, старый головорез забыл о хороших манерах.

— Напрасно вы отдали кинжал. Победители не возвращают трофеи побеждённым.

Конрад хмуро взглянул на слугу.

— Молчи! Я знаю, что делаю. Мне не нужны ссоры между вами и слугами Феррары. Его разбойники перебьют вас. Лендерта уже убили. Я не хочу потерять ещё и тебя.

— Вы, ваша светлость, иногда бываете чертовски легкомысленны, а иногда слишком осторожны. С чего вы

взяли, что Лендерт убит? Может быть, он давно ждёт нас в Праге.

Конрад отвернулся к окну, не желая продолжать этот разговор.

Ехали долго, до самого вечера. Только раз сделали небольшую остановку в безлюдной местности, где дорога углублялась в лес. Лошадей не распрягали. Конрад и Дингер вышли из кареты и побродили по лесной опушке, разминая ноги. Оба были довольны тем, что ни Феррара, ни Светелко к ним не присоединились.

Дингер дивился необщительности своего маленького спутника. Он думал, что Конрад всю дорогу будет донимать его болтовнёй и глупыми капризами, но мальчик молчал. О чём с ним разговаривали Микулаш, Лендерт и Фриц? О чём с ним вообще можно было разговаривать? Его мысли блуждали где-то далеко. Он словно спал с открытыми глазами. Вероятно, сказывалась усталость, которую сам он не осознавал. Подобные тонкости не интересовали Дингера. Лодыжка, которую старик вывихнул на ячменном поле, всё ещё болела, и для него было счастьем то, что ему не приходилось много двигаться.

Несмотря на неприязнь к Норденфельдам, он не мог не признать, что младший из них любит его и беспокоится о нём больше, чем о других слугах, но господским милостям бывший солдат предпочитал свободу. Часть денег, которые барон дал сыну в дорогу, исчезла вместе с Лендертом, остальные Дингер припрятал, и Ян пока не спрашивал о них. Пан Мирослав был так щедр и любезен с маленьким Норденфельдом, что обеспечил его не только надёжной охраной, но и приличной суммой на дорожные расходы, поэтому платы за обед и отдых в корчме с людей Конрада никто не спросил. Тем не менее, Дингер не доверял ни Светелко, ни его господину и обдумывал побег.