Перед ним была ночь. В ней трепетали три огонька, похожие на далёкие костры. Конрад двинулся в ту сторону. Почему-то ему казалось, что именно там уют и желанный покой, тепло и единственный свет, доступный ему теперь. Ночь была уже не впереди, а вокруг. Он сам не заметил, как вошёл в неё и погрузился в плотную бархатистую тьму, мерцающую сполохами багрового пламени…

Развенчанный бог ждал…

Когда барон Герхард фон Норденфельд уличил своего восьмилетнего сына Конрада в колдовстве, ему вспомнились дурные предзнаменования, сопровождавшие рождение этого ненавистного ему ребёнка.

Августа Венцеслава, супруга Герхарда, происходила из старинного рода чешских аристократов. Её красота, утончённый вкус и образованность были предметом гордости барона. Появляясь с ней в свете, он чувствовал себя счастливым обладателем сокровища. Но из шестерых детей, которых родила ему Августа, выжил только самый старший — Бертран, здоровый, сильный, красивый мальчик, наследник имения Норденфельд. Герхард обожал сына, видя в нём своё повторение. Когда Августа забеременела в седьмой раз, барон испытал досаду. Этот ребёнок не был ему нужен, как, впрочем, и все те, что умерли.

Каждая беременность жены была для Герхарда тяжёлым испытанием. Лишённый возможности наслаждаться любовью Августы, он становился бешеным: насиловал её горничных, чинил зверские расправы над прислугой и крестьянами.

В начале июля 1664 года, ненастным грозовым утром родился Конрад. В миг, когда он появился на свет, гигантская разветвлённая молния с треском рассекла небо. Удар грома, в котором потонул крик новорожденного, походил на горный обвал. По тёмным залам замковой анфилады пронёсся тяжёлый гул. В комнате роженицы погасла и задымилась свеча, стоявшая в изголовье кровати, и женщина, принимавшая роды, в испуге перекрестилась. Ребёнок, рождённый седьмым по счёту, да ещё в грозу, отмечен дьяволом.

Несколько часов спустя Августа умерла. Её внезапная смерть потрясла обитателей замка, так как роды были лёгкими. Домашний врач сказал Герхарду, что баронесса скончалась от кровотечения.

Когда тяжёлая дверь склепа закрылась, навеки замуровав её в сырой темноте, Герхард ощутил пустоту и бессильную ярость. Лучшая из его драгоценностей была похищена у него маленьким беспокойным существом, пришедшим в мир, который в нём вовсе не нуждался. Барон возненавидел сына.

Конрад рос, становясь всё более похожим на мать: те же белокурые волосы, синие глаза, тот же нежный румянец на щеках, лицо маленького ангела. Только это заставляло Герхарда кое-как мириться с его упрямством, дерзостью и странными причудами. Жизнью Конрада он не дорожил, собираясь со временем отдать его в монастырь. Лучшей участи, по мнению барона, младший сын не заслуживал: уж очень слабым он казался в сравнении с розовощёким здоровяком Бертраном.

Несмотря на большую разницу в возрасте и неравное положение, сыновья Герхарда ладили между собой. Добродушный Бертран считал ниже своего достоинства насмехаться над младшим братом, мечтавшим принять постриг.

"Я хочу служить Богу, попасть на небеса и жить с ангелами", — заявлял Конрад.

Его желание совпадало с уготованной ему судьбой, и это уберегало его от зависти к наследнику Норденфельда. Никого не удивляло то, что Конрад стремился к уединению и проводил немало времени в молитвах, но ни святые, ни сам Господь не могли сделать его кротким и послушным. При необычной для такого маленького мальчика набожности он был невероятно проказлив и своеволен. Наказания на него не действовали. Ему ничего не стоило просидеть сутки взаперти без пищи и воды, либо провести ночь в тёмной сырой каморке, где по полу шныряли крысы. Барон прибегал и к таким методам. Слуги недолюбливали и побаивались Конрада из-за его вспыльчивости и жестокости. Отстаивая своё право делать то, что ему заблагорассудится, он часто пускал в ход зубы и ногти.

Единственный человек, которого Конрад любил и слушался, был старый голландец Лендерт, в прошлом — матрос на судне Нидерландской Ост-Индской торговой компании, затем — солдат, мародёр и разбойник.

История Лендерта была темна и туманна, как осенние ночи на его родине. В Богемии он оказался с голландской гвардией пфальцграфа Фридриха, саксонца, приглашённого на престол мятежными аристократами четырёх земель чешской короны: Чехии, Моравии, Словении и Лужице. Уже несколько столетий эти земли были частью империи, управляемой австрийской династией Габсбургов. В протестантской Чехии насаждалось католичество. Латынь и немецкий язык вытесняли славянскую речь.

Высшую чешскую знать не удовлетворяли привилегии, жалованные ей австрийским императором. Надменные паны желали возродить Чешское королевство, во главе которого должен был встать саксонский пфальцграф Фридрих, женатый на дочери английского короля Якова I. Но Фридрих оказался слабым полководцем. Потерпев поражение от австрийцев, он бежал в Голландию. Зачинщики смуты окончили жизнь на плахе, и головы их были выставлены на Карловом мосту в Праге. Многие дворяне, поддержавшие мятеж, отправились в вечное изгнание. Их земли и замки император жаловал своим приверженцам. Так получил имение в Моравии отец Герхарда, баварский рыцарь, состоявший на службе у императора.

Голландец Лендерт, раненный не в сражении, а в драке с пьяными мародёрами, был подобран слугами старого барона и остался в замке. Бывший кальвинист, он без труда примирился с необходимостью стать католиком, верно служил сначала отцу Герхарда, а потом и ему самому, не отказывался ни от какой работы, сопровождал владельца замка в путешествиях и на охоте, великолепно стрелял и фехтовал, был смел и неприхотлив, как истинный солдат. Неудивительно, что этот седой крепкий старик со шрамами на лице и груди — следами многих сражений и поединков, сумел вызвать к себе интерес и доверие Конрада и первым узнал то, что не могло долго оставаться незамеченным…

В приёмном зале висел большой портрет Августы Венцеславы. Едва научившегося ходить Конрада кормилица часто приводила туда "поздороваться с матушкой". Малыш с восхищением разглядывал красивую женщину в серебристо-белом платье. Он помнил каждую складочку её воздушного наряда. Ночами ему грезилось, что она входит в его комнату, садится у его постели. Эти сны повторялись всё чаще. Он ждал их. Днём, наяву, он не хотел отпускать её образ. Мать представлялась ему ангелом. Её мягкие тёплые крылья касались его, в воображении он гладил их, мысленно разговаривая с ней, точно она и вправду была рядом, и действительно временами ощущал её присутствие настолько ясно, что мог бы испугаться, если бы был старше. Дети не боятся сказочного мира. Для них он реален.

— Я люблю тебя, — шептал Конрад, засыпая вечерами. И однажды услышал ответ. Тихий голос произнёс в его сознании:

— Я тоже люблю тебя, дитя.

С этого дня мысленный монолог превратился в диалог: мать отвечала сыну. Он слышал её голос внутри себя и вскоре стал видеть её наяву — не глазами, а внутренним зрением стремительно взрослеющей души.

— Она приходит ко мне каждую ночь, — задумчиво сказал Конрад, разглядывая овальный золотой медальон с портретом матери, висящий у него на шее. — Но у неё другая одежда. Её платье блестит почти вот так, — мальчик перевернул медальон, заставив его сверкнуть в лучах заходящего солнца. — Скоро она возьмёт меня на праздник.