Он недоумевал: что на него нашло? Неужели нельзя было спрятать нож иначе? Глупость, просто глупость.

Горло у него саднило, горечь и сухость во рту становились невыносимыми. Он позвал слугу и внезапно вспомнил голос, сказавший: "Завтра Микулаша вздёрнут на дыбу".

Конрад встал с постели и босиком подбежал к приоткрытой двери. В маленькой смежной комнате, где всегда ночевал Микулаш, сидел толстый лысоватый человек. Это был Фриц, добрый, преданный слуга Бертрана. После смерти обожаемого хозяина Фриц словно осиротел. Даже отец не тосковал о Бертране так отчаянно, как он.

Где Микулаш? Конрад отступил от двери и вдруг увидел на широком рукаве своей ночной рубашки пятнышки крови. Под локтем у него багровела длинная, уже почти затянувшаяся царапина. Вероятно, он оцарапал себя ногтями во время сна. Он хотел окликнуть Фрица, чтобы тот принёс ему одежду, но взглянул на стол и забыл о своём намерении.

В комнате произошла какая-то неуловимая перемена. Ничто не исчезло, все предметы остались на своих местах, но в их привычном расположении появился едва ощутимый дух хаоса и суеты, всегда сопровождающий перестановку мебели, большие уборки и… поиски пропавших вещей.

На красной узорчатой скатерти тёмным прямоугольником выделялась Библия. Между её потрёпанными страницами виднелся листок бумаги. Конрад вынул его. Это было одно из его последних стихотворений. Никому, кроме Майена, он не показывал своих стихов, написанных не о людях и не для людей. Майен считал его едва ли не святым. Мальчик, которому являются ангелы, рождён для жизни чистой и праведной.

С медленно поднимающейся тревогой Конрад провёл пальцем по кожаному переплёту. Книга лежала не так, как он оставил её накануне. Не так стоял стул возле стола, тяжёлые занавесы на окне были широко раздвинуты, балконная дверь приоткрыта, на подоконнике возвышалось нелепое украшение — ваза со стеблями полыни.

Конрад прошёлся по комнате. Пока он спал, к нему кто-то входил, кто-то принёс полынь, открывал его Библию. Никто не осмелился бы сделать это без ведома барона, значит, отец видел стихотворение…

Но что из того? Разве писать стихи об ангелах — грех?

В отличие от большинства замков того времени, Норденфельд был построен не на возвышенности, а на достаточно ровном месте, окружённом густым лесом. Во время войны его укрепления сильно пострадали. Отец Герхарда потратил немало средств на то, чтобы восстановить полуразрушенную стену, окружавшую замок в прежние времена. Ров, почти засыпанный землёй, удалось расчистить, но воды в нём уже не было.

Старый барон умер, так и не осуществив свою мечту о реконструкции замка, а Герхард оказался плохим хозяином. Праздники, охота и любовь оставляли ему слишком мало времени для других дел. Пока Августа была жива, он ещё пытался, ради её удовольствия, кое-что преобразовать в имении, но после её смерти оставил все свои замыслы.

Большая часть комнат в замке много лет пустовала и приобрела нежилой вид. Парк, за которым когда-то с любовью ухаживали старик-садовник и двое его подручных, выполняя прихоти баронессы, теперь находился в запустении. Прежний садовник умер, а новый не слишком утруждал себя работой, пользуясь тем, что удручённого несчастьями барона не заботило, аккуратно ли подстрижены кусты вдоль аллей. Розы перед парадным входом вымахали в пол человеческого роста и буйно цвели. Дикий шиповник заплёл шпалеры. У пруда разросся камыш. В дальнем конце парка, куда Герхард редко заходил, но где очень любил играть его младший сын, аллеи заросли травой. Кое-где ещё виднелись следы прикосновения человеческих рук, но ко всему этому уже давно протянула руку природа.

Герхард угрюмо шагал взад-вперёд по охотничьему залу, где на стенах были изображены всадники, преследующие оленей.

В углу возле камина, украшенного фигурами мраморных львов, капеллан непослушными руками перебирал чётки, безмолвно молясь не за треклятый род Норденфельдов, а за собственную жизнь.

Беспокойство за свою судьбу томило и врача, стоявшего тут же, у окна. Гнев барона мог обрушиться на любого из его приближённых и слуг. Одному Богу было известно, кто должен стать следующей жертвой после Майена и Микулаша.

Накануне Герхард приказал врачу приготовить для Конрада сонное питьё. Когда мальчик уснул, его перенесли в покои отца.

В присутствии барона пятеро слуг тщательно обыскали спальню Конрада и соседнюю, смежную комнату, где всегда ночевал Микулаш. Никаких подозрительных предметов, связанных с колдовством, найдено не было. Только в Библии, оставленной Конрадом на столе, лежал листок с ещё одним стихотворением.

Барон собственноручно раздел спящего глубоким сном сына и внимательно осмотрел его. На худеньком теле Конрада было необычайно много родинок, но ни одна из них не напоминала метку, оставленную дьяволом. То же самое подтвердил капеллан.

Герхард заставил слуг обыскать библиотеку и комнату Майена. Весь вечер и всю ночь длился осмотр. В эту ночь никто в замке не сомкнул глаз.

Утром Микулаша подвергли пытке. Герхард допрашивал его сам.

На дыбе слуга Конрада пробыл всего час, прежде чем испустил дух (слабым оказался парень).

После допроса Микулаша барон потребовал в свою комнату капеллана. На столе стояла чернильница, лежали перо и бумага. Герхард показал испуганному священнослужителю листок со стихотворением Конрада и предложил написать тем же почерком непонятное послание, состоявшее из двух чешских слов: "O pulnoci" — "В полночь".

Незнакомый с чешской грамматикой капеллан не поставил над "u" точку, необходимую в слове "полночь". Впрочем, это было к лучшему. Благодаря своей кормилице и Микулашу Конрад свободно говорил по-чешски, но едва ли грамотно писал.

Дворецкий принёс вырывающуюся и жалобно скулящую Лизи. К её ошейнику прикрепили свёрнутую записку и выпустили собачку в дальней части парка, в том месте, которое указал перед смертью Микулаш. Лизи сразу поняла, что от неё требуется, и скрылась в густом кустарнике, растущем под высокой каменной оградой. Герхард распорядился вырубить кусты. Под ними открылся узкий лаз в разрушающейся от времени стене. Возле него поставили засаду: крепких молодцов, вооружённых мушкетами и короткими пиками на случай, если неведомый "друг" сделает попытку встретиться с Конрадом.

Вернувшись в замок, Герхард пообедал и лёг: он не спал больше суток. Старика-капеллана сморило прямо за обеденным столом. Все эти волнения, суета, бессонные ночи были ему не по силам. Врач тоже позволил себе вздремнуть пару часов, хотя его очень беспокоило происходящее. Майен был его добрым приятелем. Немало вечеров они провели вместе, беседуя на благородной латыни о вещах, недоступных пониманию грубых, необразованных людей. За то, что злосчастный библиотекарь не имел никакого отношения к колдовству, врач мог бы поручиться собственной жизнью, если бы сейчас она не стоила так дёшево. Герхард не подавал виду, что подозревает его в сговоре с Майеном, но не отпускал его от себя. Болезнь Конрада, вызванная сильным потрясением, не проходила. Бессонница, тошнота, отсутствие аппетита, озноб, по мнению несведущих в медицине людей, свидетельствовали о порче. Возражать против этого было бесполезно и опасно.