С первым эшелоном казаки отправили своих разведчиков на станцию, чтобы узнать в каких условиях производится погрузка и отправка людей. Выяснилось, что стражи нет, что перевозят людей в поездах, составленных из товарных вагонов чистых, снабженных соломой. Это подбодрило казаков. Двадцать третьего июня, напутствуемые майором Гончаренко и провожаемые оркестром музыки, выехали и казаки. С ними погрузилась часть солдат полка «Варяг». Где поезд не мог идти, вследствие разрушения пути, там перегружались в автомобили. С эшелоном следовало только восемь англичан, которые казаков отлично кормили: выдавали сухой паек, а на станциях давали горячую пишу. Получали казаки и вино. Поддерживаемые мыслью о возможности побега, они все были весело настроены.
В Форли выгрузка. Там находился лагерь польских войсковых частей и туда охотно принимали казаков. Поступило к ним до ста человек.
Примерно 25 июня прибыли в Удине. Там накормили и повезли дальше — в Джемону, где все были выгружены из вагонов и на машинах перевезены на станцию Тарвиз, лежащую близ австрийской границы. Здесь вновь погрузили в поезд. Была ночь, но никто не спал. Проехал границу и, не доезжая до станции Виллах, многие казаки стали покидать поезд. Этому никто не препятствовал.
Перед Клагенфуртом с поезда сошел и мой собеседник, со слов которого я записал это повествование о судьбе казаков 3-го Запасного полка. Вместе с двумя донскими казаками после нескольких дней странствования по незнакомой местности он попал в лагерь Пеггец у Лиенца, а оттуда перебрался в расположение Русского Корпуса.
И. П. Наливайко
Из писем кубанцев о событиях в Италии
<…> Двадцать второго июня 1946 года меня перевезли из польского цивильного лагеря Барлетта (на юге Италии) в лагерь УНРРА Баньоли. В нем находились русские, в количестве около 400 человек, и до 700 хорватов.
В том лагере я встретил много знакомых, с которыми работал раньше, и познакомился с бывшим советским майором Ивановым, который был редактором русской лагерной газеты.
До 11 августа жили спокойно, а 11-го в лагере были вывешены список и объявление, в котором было сказано, что перечисленные в списке люди будут вывезены, но не сказано куда. В нем были перечислены все русские и примерно половина хорват.
Четырнадцатого августа в два часа ночи прибыло в лагерь много английских военных грузовых машин. В эту ночь там никто не спал. Собирались группами и гадали — куда нас повезут. Одни считали, что в СССР, другие — на какие-нибудь работы. Особенно волновались женщины.
Машины подошли к баракам, и началась погрузка, закончившаяся к пяти часам утра. Выдали на три дня продукты и повезли к железнодорожной станции. В 6.30 утра прибыл на станцию комендант лагеря капитан Сансон. Его немедленно окружили люди с криком:
— Куда нас повезете?
Капитан Сансон хладнокровно ответил:
— Езжайте! Для вас будет лучше.
Но эти слова народ не успокоили, и раздавались крики:
— Вы нас отправите в советы!
Услышав это, Сансон снял головной убор, перекрестился и сказал:
— Ни в коем случае не в советы!
Погрузились, и эшелон двинулся. Везли нас быстро, останавливаясь только на тех станциях, где менялась железнодорожная бригада. В Риме поезд остановился в тупике на 12 минут.
На второй день, то есть 15 августа, часов в десять утра наш поезд стали подавать задом в железнодорожный тупик, затянутый с обеих сторон проволокой, а за ней стояли английские жандармы, вооруженные пистолетами и дубинами. Их было, пожалуй, столько же, сколько и нас, если не больше. Нас привезли в Римини.
Когда поезд остановился, прибыла комиссия из двух английских офицеров: капитана и поручика, которые сели за стол.
Жандармы стали подводить нас по одному к столу. Там старым эмигрантам выдавали талон с буквой «А», а новым с буквой «Б». Тех, кто получил талон «А», отводили в сторону, а с буквой «Б» сажали в автомашины, покрытые брезентом. Каждая машина была окружена жандармами и когда она была плотно набита людьми, то в нее садилось четыре жандарма, и она двигалась.
Всех нас подвозили к одной из клеток, обтянутой десятью рядами проволоки. Впоследствии мы узнали, что это клетка «4Б» — для подследственных. Семейных привезли в клетку «6», тоже обнесенную десятью рядами проволоки.
Пред тем, как пустить в клетку, каждого из нас тщательно обыскивали, отбирали ножи, бритвы и продукты. У некоторых находили пистолеты. После обыска нас развели по палаткам.
Таким образом, с 15 августа 1946 года мы стали военнопленными, и отношение к нам англичан стало как к таковым.
Те, кто получил талон «А», в тот же день были переведены в цивильный лагерь у поселка Ричионе, прилегавшего к Римини.
Несмотря на то, что клетки «4Б» и «6» были обтянуты десятью рядами проволоки, внутри и снаружи их находилась стража.
Дней через пять нас стали вызывать поодиночке в английскую канцелярию и майор Хильс, говоривший по-русски, нас допрашивал.
Когда начались эти допросы, наша молодежь заволновалась, стала группироваться и готовиться к побегу. Несмотря на проволоку и стражу, каждую ночь удавалось бежать нескольким человекам. Кормили в лагере плохо. Люди были полуголодные.
При допросах майор Хильс предлагал каждому выехать на родину добровольно, но желающих не было. Допросы и расследования продолжались три с половиной месяца и по прошествии этого срока нас вывезли в лагерь номер 3, где оказались только русские, украинцы, кабардинцы и еще некоторые народности России.
Так как майор Иванов, будучи в лагере «4Б», усиленно изучал английский язык и достаточно его усвоил, то с переводом в номер 3 его назначили комендантом этого лагеря, вернее — отделения лагеря, или клетки.
Он ежедневно посещал английскую комендатуру, и там майор Хильс убеждал его, что тем из нас, кто значится цивильным, необходимо переселиться в военные лагеря, так как цивильных могут выдать Советам, а военных отправят на работы в Англии.
Майор Иванов ежедневно на вечерней перекличке убеждал нас переписываться в военные.
Я уже сказал, что в бытность в лагере Баньоли познакомился с майором Ивановым, а здесь мы стали друзьями. Так как я числился цивильным, то майор Иванов неоднократно советовал мне переписаться в военные. В таких разговорах у нас доходило до крупного спора. Помню, один раз он меня выгнал из своей канцелярии за то, что я в разговорах с заключенными не советовал переписываться из цивильных в военные и доказывал ему, что англичанам верить нельзя, что они говорят одно, а делают другое, поэтому я рекомендовал и ему переписаться из военных в цивильные, но он на это мне ответил:
— Я был военным, сейчас военный, военным буду и умру военным. В лагере семейных находился полковник Лобысевич, имея там жену и сына. Жил тихо. Я не могу понять, почему, но дней за 10–15 до выдачи майор Хильс посетил этот лагерь и через священника передал Лобысевичу, чтобы он хоть на время ушел бы из лагеря. Лобысевич этому совету не внял. Не послушал он и вторичного предупреждения Хильса, а 8 мая был вывезен для передачи большевикам.
Седьмого мая комендант лагеря капитан Самит вручил майору Иванову список на 135 человек, приказал их построить, и доложить ему. Вернувшись в лагерь, Иванов дал сигнал. Люди собрались к его канцелярии, и здесь началась перекличка. Все внесенные в список оказались налицо.
Когда они были построены, в лагере началась паника, некоторые не вошедшие в список просили их в него внести, другие предлагали поменяться. Осведомившись об этом, капитан Самит сказал, что никаких изменений в списке и замен не может быть допущено.
Около часа люди стояли в строю, переговариваясь друг с другом, а остальные на них смотрели и многие им завидовали, что их куда-то отправляют.
Я подошел к майору Иванову. Он был сильно расстроен, так как не понимал, что же будет дальше. Сделав еще раз перекличку, он пошел с докладом к капитану Самиту о том, что люди готовы.
Капитан выслушал его и, так как было время обеденное, приказал людей отпустить на обед, а в 2 часа опять их построить. В разговоре с капитаном Самитом, майор Иванов сказал ему:
