Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Доктор Зибаров:

… Одна беда, что мы, казаки, ни как раньше, плохо котируемся у теперешних хозяев, а причина — пугачевщина в Италии, где, к стыду нашему, усердно работал и мой бывший приятель генерал Соламахин.

Если к этому добавить, какой паек получают казаки, то картина жизни казачьей в рядах остатков Русского-Корпуса будет полная. Они получают: хлеба 300 граммов, конского мяса по 50 граммов, картофель, масла 8 граммов.

Покупать что-либо у местных жителей и в магазинах казакам как военнопленным, не разрешается. Но семьям, которые живут отдельно, вблизи лагеря, позволено. Большим подспорьем в смысле продовольствия является то обстоятельство, что сейчас казаки ходят на работы. Там их кормят, а кроме того, они приносят продукты с собой.

К концу 1946 года остатки частей Русского Корпуса находились в районе Виллах-Клагенфурт. 26 декабря генерал Науменко отмечает в своем дневнике (лагерь Мемминген).

<…> Во главе их стоит Анатолий Иванович Рогожин, который для большевиков, что бельмо на глазу. Не так давно вновь было их требование по радио о выдаче его. По-видимому, результатом этого был арест его англичана ми. Было опасение, что его выдадут большевикам, но через три дня его освободили:

Старики и семейства живут в лагере Келлерберг (западнее Виллаха), а работоспособные казаки работают группами в виде воинских команд под руководством своих офицеров, главным образом у крестьян, в районе Клаген-фурт-Грац. Между руководителями групп и мой представитель полковник Третьяков.

Последние стихи кадета

В письме генералу В. Г. Науменко от 20 июня 1963 года казачка-мать Алексея Леонтьева, воспитанника кадетского корпуса в Белой Церкви (Югославия), прислала последние стихи сына. По словам матери, он погиб в боях на Драве в рядах Русского Корпуса. Ему было 17 лет.

Я с людьми готов уже расстаться.

Боже! Дай мне сил бороться и любить.

Не могу я в мире оставаться,

Дальше жить.

Как всегда с тоскующей душою,

По чужим бунтующим краям,

На груди, как крест, ношу с собою

Девять грамм.

Будет миг безсилья рокового,

Будет враг пленением грозить —

Девять грамм для сердца молодого

Все решит.

И повиснет где-то в поднебесьи

Никому не нужный детский стон.

Я уйду оплеванный, но честный

В вечный сон.

Мимо будет мать ходить чужая,

О чужом не будет горевать,

А своя далекая родная

Будет ждать…

А. Леонтьев

Переписка генерала Науменко с Н. Н. Красновым-мл.

Николай Николаевич Краснов-младший, внучатый племянник генерала П. Н. Краснова, возвратился в Европу в канун 1956 года после десяти с половиной лет заключения в сталинских тюрьмах и лагерях.

Далеко не всем офицерам и казакам, старым эмигрантам, осужденным в 1945 году на 10–15 лет, удалось после освобождения вырваться из советского «рая» к своим родным, рассеянным по всему миру. Многие жившие за границей до Второй мировой войны так и не приняли гражданства ни одной из стран, их приютивших, в надежде — в течение четверти века! — на возвращение на родину. Таких заключенных после отбытия ими сибирской каторги попросту не выпускали из СССР. Им было сказано, что если они не восстановят связи со «своим правительством» и родственниками за границей — выезда не будет. С каким «правительством» они могли установить связь?

Краснову-младшему «повезло». Пройдя все круги ада, потеряв всех старших Красновых — деда, отца и дядю, став, практически, инвалидом с больным сердцем и отмороженными в Сибири руками — он все-таки выбрался в свободный мир. Но в Швеции, куда его смогли «вытребовать» дальние родственники (его кузина, графиня Гамильтон), Николаю Николаевичу снова пришлось тяжело работать, он был одинок, без языка, трудно было ему и как человеку верующему — в городе не было православной церкви. К жене, жившей в Аргентине, он смог попасть, ожидая визу, лишь через год. Свою мать, оказавшуюся после войны в США, Николай так и не увидел, тщетно добиваясь разрешения воссоединиться родным в этой стране, — она умерла за год до смерти своего 41-летнего сына.

Н. Н. Краснов-младший скончался в 1959 году. Тогда же, в Нью-Йорке, вышло второе издание его книги «Незабываемое» — обо всем пережитом при выдаче казачьих офицеров и в советских лагерях. Написать воспоминания ему завещал при расставании на Лубянке летом 1945 года дед — Петр Николаевич Краснов.

С первых месяцев возвращения на свободу Краснова-младшего, у него завязалась переписка с В. Г. Науменко, продолжавшаяся до самой смерти Николая Николаевича. Оба знали друг друга еще по эмиграции в Югославии и по второй войне, теперь их знакомство переросло в теплую дружбу.

В память казаков и офицеров, всех русских людей, выданных союзниками, — они делали одно дело, «Великое Предательство» и «Незабываемое» были широко известны у русскоязычной эмиграции и разошлись до последнего экземпляра.

Занимаясь огромной исследовательской работой по сбору материалов о лиенцском действе, генерал Науменко уточняет у Краснова-очевидца мельчайшие подробности выдачи офицеров: как происходила отправка в Москву П. Н. Краснова, А. Г. Шкуро и других казачьих генералов, в том числе повторная выдача генерала фон Паннвица; в какие мундиры (с русскими ли погонами) были одеты старшие казачьи офицеры, как отнеслись к предательству англичан (о том, «что держались при этом с достоинством», Вячеслав Григорьевич не сомневался); верно ли, что Доманов знал о выдаче от англичан заранее, сыграв, тем самым, двойную роль…

В своих письмах Кубанскому атаману, Николай Краснов вновь возвращался к молитве казаков во дворе лагеря в Шпитале, к шуткам Шкуро, за которыми скрывались глубоко запрятанные обида и гнев казачьего генерала, но не страх.

В них он в который раз оказывался на Лубянке в кабинете Меркулова, в тюремном душе мыл старческое израненное тело деда, запоминая каждое слово завещания бывшего Донского Атамана и писателя, навсегда прощался с отцом перед этапом в Сибирь, тянул лямку раба на «строительстве социализма»…

Мы узнаем о загнанных на каторгу скопом, без суда и следствия, «иностранцев» и «советских»; их разделении по отбытии срока и часто напрасном ожидании «бесподданных» эмигрантов возвращения к родным, на Запад…

В страдных скитаниях «я научился любить Россию для России» — говорил Н. Н. Краснов-младший в своих письмах.

Прочтите их.

В. Г. Науменко — Н. Н. Краснову. 12 января 1956 года

Глубокоуважаемый и дорогой Николай Николаевич!

Был очень рад узнать о Вашем освобождении. Сердечно Вас с этим поздравляю и желаю поскорее изжить те тяжелые переживания, которые выпали на Вашу долю.

<…> Я приветствую Ваше решение написать о своих переживаниях и издать их на шведском языке. Очень прошу Вас не отказать прислать мне один экземпляр для моего архива казачьей трагедии, который я собираю с первых дней ее и собрал значительное количество разного рода документов, как писанных, так и в виде фотографий, рисунков, схем, картин и пр.

<… > издал 10 выпусков своего сборника материалов о выдаче казаков (информационные сборники В. Г. Науменко «О насильственных выдачах казаков в Лиенце и других местах». — П. С). Стремился печатать проверенный материал, но, конечно, неизбежны неправильности, неточности и пропуски. Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы просмотрели их, и сообщили мне, что не так и что пропущено. Это необходимо для дела.

<…> Вам, как никому другому должно быть известно о П. Н. Краснове, начиная с выезда его из Лиенца и до момента, когда Вас с ним разлучили. Все, что касается его, живо, и интересует не только казаков, но и вообще русских людей.

<…> Я имею от прибывших из советской неволи список на 170–180 человек о судьбе тех из выданных, о которых они что-либо знают. Очень прошу Вас составить и прислать мне список тех, о которых что-либо известно Вам.

134
{"b":"283596","o":1}