Ранним утром 9 мая худшее было преодолено. Около десяти часов утра два казачьих офицера вступили в связь с передовыми единицами 11-й Британской танковой дивизии.

Паннвиц направился вперед — к англичанам.

В то время как отдельные полки 2-й Казачьей дивизии, расстроенные тяжелыми боями, самостоятельно продвигались на север, к главной дороге отступления, 1-я дивизия расположилась в районе Гриффен. Здесь она сделала короткую остановку, затем полки стали продвигаться дальше мимо картин бегства, ужаса и все увеличивающегося развала.

Утром 10 мая 1-я Казачья дивизия продвигалась по дороге Лавамюцд— Фолькермаркт, когда вдруг через расступившуюся толпу беженцев и немецких солдат подошла колонна машин. В передней машине стоял Паннвиц. За ним ехало несколько английских офицеров. Казаки верили, что это спасение.

Вдруг прозвучали отчетливые команды. Как будто бы и не было ужасных маршей последних дней и ночей, и всех боев последних недель. Полки, свернув с главной дороги, построились в ряды и спешились. Подошли обозы.

Английские офицеры приблизились к колонне. Вдруг от полка к полку перенеслась команда Паннвица: «Первая Казачья дивизия парадным маршем, полк за полком, марш!»

Это была почти невероятная картина: среди ужасного краха, среди несчастья, среди бегства, среди страха сотен тысяч людей за свою жизнь…

Хор трубачей выстроился, как будто бы после сотой репетиции, против Паннвица и английских офицеров. Начали проходить первые эскадроны: впереди командиры полков и эскадронов, всадники 1-го Донского, 2-го Сибирского, 4-го Кубанского полков, затем отделение конной артиллерии. Никакой неуверенности, никакой угнетенности. По окончании марша полки перестроились в колонны и продолжали идти по дороге к Гриффен-Фоль-кермаркт.

Суровое лицо Паннвица дрогнуло. В стороне от дороги лежало оружие, брошенное немецкими частями, а его казаки, которые стали смыслом и задачей его жизни, проходили мимо него не той ордой, которую всегда так легкомысленно в них видели, но гордые, стройные, несокрушимые.

Он молча смотрел на англичан. Понимают ли они теперь, что он им сказал? Поняли ли они, что эти казаки не должны погибнуть и не должны быть заманенными в руки смертельного врага.

После обеда дивизия сложила оружие восточное Фолькермаркта. После этого 1-я дивизия направилась в район Клагенфурт — ст. Вайт. Остатки 2-й дивизии подошли через два дня. При обороне Дравы они видели десятки убитых и повешенных своих товарищей. Для них не было сомнений, что ожидало их на востоке. Их жизнь зависела от англичан, которые им после обеда 12 мая указали место лагеря в одной из широких долин к западу.

Командир 11-й Британской танковой дивизии генерал Эйчер и его люди были холодны, но корректны. Они проявили почти что товарищеское сочувствие. Командование частями было оставлено Паннвицу, командирам дивизий Вагнеру и Шульцу. Они (англичане. — П. С.) не говорили о плене, но об интернировании. Всем немцам и казакам разрешалось ездить в пределах ограниченной территории и заниматься, кто чем желает. Командир британского артиллерийского полка полковник Хилс был особенно щедр, но он был лучшим психологом, чем Паннвиц, ибо за всем этим скрывалась печаль и жалость.

Несколько недель прошло почти в полной изоляции. Надежды перешли в уверенность.

Когда 26 мая полковник Вагнер поехал в Неймаркт навестить Паннвица, он не предвидел, что над Паннвицем нависла тень жестокой смерти.

Паннвиц не сказал ни слова о возможности выдачи. Поведение англичан внушало ему веру в безопасность. Он почти что был уверен в том, что это явилось следствием посылки им в апреле посланцев к англичанам.

Он не знал того, что три дня тому назад в Вене между представителями генерала Александера и советским высшим командованием на Балканах был подписан договор, в силу которого Александер обязался всех казаков «как специальную часть немецких партизан», как «контрреволюционную белую шайку», которая была на немецком содержании, с 28 мая передать советскому командованию. Он не предвидел того, что только лишь внешнее переименование его корпуса в 15-й СС Казачий кавалерийский корпус для советских представителей послужило пунктом спора.

Меньше чем через 24 часа после этого, 27 мая, Паннвиц был совершенно неожиданно арестован и доставлен в Грац, где его ожидали представители Советского Союза. В Граце он встретил генералов Краснова и Шкуро, обоих стариков, которые были в тот же день выданы.

В то же время прибыл генерал Эйчер в Сирнитц в штаб 1-й Казачьей дивизии. Он передал ничего не подозревающему полковнику Вагнеру распоряжение: «Завтра, отделив немцев от казаков, Вы со всеми частями перейдете в лагерь Вайтенсфелд. Когда Вы можете выступить?»

Его лицо превратилось в маску. Вагнер с трудом мог сдержать самообладание. На мгновенье он подумал о Паннвице. Это будет для него смертельным ударом.

Он дал Эйчеру необходимые сведения, сам же лихорадочно думал о том, что он может сделать для того, чтобы спасти казачьи части от неизбежного. Это чувствовалось в словах Эйчера. Это должно начаться с пленения за колючей проволокой.

Как только Эйчер ушел, Вагнер тотчас же послал одного из своих офицеров в Вайтенсфелд. Через несколько часов офицер вернулся и доложил о том, что в районе Вайтенсфелд проводят большие ограждения из колючей проволоки и устраивают сторожевые вышки с прожекторами. Вагнер долго не откладывал. Он секретно сообщил дивизии о том, что сверх всяких ожиданий интернирование заменилось пленом, и что они могут предполагать выдачу в Советский Союз. Он предлагает каждому поступить по его усмотрению. Он надеялся, что он был понят всеми. Семи офицерам его штаба он сказал, что он лично постарается провести их в Германию.

После двух часов Эйчер вновь вернулся. Пытливым взглядом он посмотрел вокруг себя, как бы удивляясь тому, что действительно ведутся приготовления к выступлению.

Он спросил Вагнера:

— Имеете ли Вы еще какие вопросы? Вагнер ответил:

— В связи с передвижением 1-й Казачьей дивизии — нет. Однако могу ли я задать Вам несколько других вопросов?

Эйчер кивнул головой:

— Пожалуйста. Вагнер сказал:

— В таком случае, первый шаг — лагерь для пленных; второй — выдача Советскому Союзу; третий — отправка в Сибирь на шахты.

Эйчер наклонил голову:

— Мы оба солдаты? Вагнер ответил:

— Так точно.

— Вы должны понять, — сказал Эйчер, — иногда есть политические соображения…

Внезапно он повернулся на каблуках и направился к своей машине.

В тот же вечер вокруг расположились английские посты, которые должны были препятствовать уходу в горы казаков и высшего немецкого состава.

Несмотря на это, в наступающую ночь Вагнеру с большею частью немцев и казаков (штаба дивизии) удалось уйти в горы. Один из английских лейтенантов с несколькими солдатами помогли им в этом.

Те, которые не решились на опасный путь через горы, 28 мая были отправлены в лагерь около Вайтенсфелда.

Юрген Торвальд

Доброй памяти генерала Гельмута фон Паннвица («Русская Жизнь», № 342 от 6 августа 1955 года)

Гельмут фон Паннвиц считал своим величайшим счастьем и честью право командовать Казачьим корпусом на Балканах в дни, когда всех нас и его судьба уже была предрешена на конференции в Ялте; тогда, когда уже не было надежды или, мягче сказать, испарилась надежда на победу здравого разума над безумием завоевателя, когда исчезла надежда и вера в победе белой идеи над красным кошмаром. И тогда генерал фон Паннвиц был с нами, был наш, любил и ценил каждого человека, казака, бойца и, дав клятву, остался ей верен и не ушел, отказался от права немца покинуть свой пост и своих людей, сохранить, если не свободу, то, во всяком случае, жизнь.

Он предпочел сохранить честь солдата и свое имя светлым в памяти всех тех, кто пережил катастрофу выдач в Австрии 1945 года, всех тех, кто боролся с коммунистами под его командой, всех тех, кто хотя бы раз с ним встретился…