— А где госпожа Соламахина?

— Видели, как она бежала с криком к реке. Майор Дэвис повернулся ко мне.

— Будьте любезны, сопровождать меня по баракам, надо найти Доманову, возможно ей нужна медицинская помощь.

Подъехали в джипе к первому — 6-му бараку. Вошли. Майор пошел к умывалке, а мне поручил осмотреть барак, нет ли там Домановой.

— Если найдете, придите мне сказать, — распорядился он.

Я пошла по комнатам, зовя тихо: «Мария Ивановна!» И думала, что если найду ее, то спрячу.

Но Домановой в бараке не было. Вернулась к майору. Дверь в умывалку была открыта. Он стоял с рюмкой в руках и пил. Около него стояла бутылка с коньяком.

— Я ищу Доманову и Соламахину не для того, чтобы их передать, а я хочу им кое-что сказать, — обратился Дэвис ко мне.

— Я Вам не верю больше, майор, — был мой ответ.

Мы с ним проехали мимо нескольких бараков, не заходя в них. Майор только спрашивал у людей там стоявших, нет ли Домановой. Ответ всюду был отрицательный. Мы вернулись к толпе. Из нее выступил священник, о. А. Б., прося майора отложить отправку дня на три, пока не придет ответ на наши прошения от короля, королевы, от римского папы, архиепископа Кентерберийского и других.

Майор выслушал и сказал, что он ничего не может. Он вызвал полковника. (Подполковник Малколм, командир 8-го шотландского батальона, который производил вывоз людей.) Последний стал убеждать людей ехать на родину, но твердое «добровольно не поедем» — было ему ответом. Полковнику задали несколько вопросов:

— Скажите нам, где наши офицеры и соединимся ли мы с ними?

— Не знаю, где они, — ответил полковник.

— А куда вы собираетесь нас везти?

— Я знаю только, что наша часть передаст вас тоже английской части.

— А куда нас везут?

— В Юденбург.

— Хорошо. Мы поедем, если вы разрешите нам идти в строю с нашими подводами.

— Нет. Этого нельзя.

— В таком случае мы добровольно не поедем. Дайте нам отсрочку, пока придут ответы на наши прошения.

Полковник обещал позвонить по телефону и дать ответ. Он ушел, а Дэвис остался. Толпа, стоя на коленях, продолжала молиться. В лесу раздались одиночные выстрелы. Это «волонтеры» (как говорили, советские солдаты, переодетые в английскую форму) вылавливали людей. Майор стоял бледный, расстроенный.

— Скажите им, чтобы они не сопротивлялись, — проговорил он, указывая на толпу.

— Господин майор! Представьте громадную печь и в ней огонь, и Вы приказываете прыгать в нее. Вы бы прыгнули?

— Не знаю.

— Вы прекрасно знаете, майор, что не прыгнули бы. Вернуться к советам это хуже огненной печи.

— Но я, британский офицер, не могу больше видеть, как бьют безоружных людей: женщин, детей… Я не могу больше производить насилие, я не могу больше, не могу… — Из глаз его ручьем брызнули слезы. — Я не могу больше, не могу… — и, махнув рукой, он быстрыми шагами ушел узнать результат разговора полковника по телефону.

Перерыв в увозе произошел оттого, что грузовики, вывозившие погруженные в них жертвы к поезду, еще не вернулись. Ко мне подошел Полунин и еще два казака.

— Госпожа Рогова, пойдите, сядьте в тени, вы сейчас упадете, — и увели меня под небольшой навес около толпы, усадив там на ящик.

— Может быть, что-либо решится в нашу пользу, — сказал Полунин, — будем надеяться. Подошли английские солдаты.

— Ну, — сказал мне один из них, — теперь поедете поездом.

— Почему? — спросила я.

— Вы же генеральша Доманова?

— Нет, я переводчица вашего майора.

— А скажите, — смотря на толпу, продолжал тот же солдат, — почему, если они так верят и с ними крест, они так боятся? Они не должны бояться, если верят!

— Но мы тоже люди, — ответила я холодно.

Наконец, вернулся майор с ответом, что старые эмигранты не должны ехать и что они должны с документами регистрироваться у английских офицеров в шестом бараке. Регистрация будет производиться по странам, в которых они жили за время эмиграции, и просил меня объявить об этом.

Английские солдаты поставили забор, сделали проход, у которого поставили караул, английского капитана и меня как переводчицу. Масса людей стала выходить из толпы, держа документы в руках, другие подходили без документов. Благодаря этому, удалось спастись многим новым эмигрантам. Я объясняла капитану, кто из какой страны и они шли регистрироваться в шестой барак.

В это время опять загудели моторы. Вернулись грузовики забирать новые жертвы и выстроились возле толпы молящихся. Многие женщины так измучились, особенно бывшие в положении и с грудными младенцами, что когда к ним подходили английские солдаты и помогали встать с колен, они с безразличными, отупевшими лицами покорно шли, поддерживаемые солдатами, к грузовикам.

Около караула появился английский доктор для оказания помощи пострадавшим. Он ласково оказывал скорую помощь и отправлял кого надо в амбуланту и в лазарет. У некоторых женщин начались преждевременные роды. Доктор высказывал мне свое негодование по поводу производимого насилия над людьми.

— Это бесчеловечно, — говорил он со слезами на глазах.

К нему подошел один шотландский офицер. У него вспухла рука. Видно, в борьбе с несчастными он вывихнул ее. Я лично видела, как этот офицер избивал палкой сопротивляющихся. К сожалению, я забыла его фамилию.

Из леса несли на носилках раненых, подстреленных «волонтерами». Один старый казак был тяжело ранен в живот. В это время подбежал ко мне казак и сказал:

— Жена полковника Л. просит Вас зайти к ней в барак. Ей плохо. Она упала, и по ней прошла толпа.

Я побежала к ней. Она лежала в бараке и тихо стонала. Через ее живот прошло много ног. Она хотела видеть майора. Я пошла за ним, и он сейчас же пришел и был очень взволнован. Госпожу Л. отвезли в госпиталь.

В бараках английские солдаты прикладами взламывали закрытые двери и грабили. Для скорости вырезали бока у чемоданов и вытаскивали оттуда: кожи, ботинки, серебро, белье и т. д. По полю бегали с рыданиями женщины, ища своих детей, а дети с плачем звали увезенных матерей (в грузовики побросали многих родителей, а дети остались, и наоборот). Позже Красный Крест разыскивал детей и матерей, чтобы соединить их, но это редко удавалось.

В час, два, а может быть, в три, вернее последнее (часы мои стали, почему, я точно не знаю), майор отправил меня в отель.

— На вас лица нет. Вы должны поесть и отдохнуть дня три, — сказал он.

Когда меня везли в большом джипе в отель, то я видела в нем награбленные английскими солдатами горы материалов, серебряных и золотых вещей, ботинок, сапог и прочего.

На другой день грузили бедных юнкеров. Говорили, что несколько из них погибли, выбросившись из грузовиков. Затем грузили полки. Но за это время многим удалось бежать в горы.

Первого июня в лагере Пеггец было около 700 жертв: раздавленных, забитых, убитых, отравившихся, повесившихся, утопившихся в реке и покончивших с собой иными способами. Три юнкера из присланных на помощь нам, выпрыгнули из грузовика на полном ходу и разбились на смерть. Человек серьезный, с высшим образованием, ныне проживающий в Австралии, которому я, безусловно, верю, рассказывал мне, что он лично видел, как один казак, привязав себя к своему коню, бросился со скалы в бурные воды Дравы. Якобы, он оставил на скале надпись: «Здесь погиб со своим конем казак такой-то» и дату гибели.

Все это насилие производилось шотландским батальоном 8-й английской армии.

Из лагеря Пеггец 1 июня было вывезено, приблизительно, пять тысяч человек. <…>

О. Д. Ротова

Автор настоящей заметки занимал административные должности при штабе 1-го Конного полка Казачьего Стана в Италии. При переходе через Альпы, отделы, которыми он ведал, были упразднены, и он остался при штабе, не занимая никакой должности.

<…> 27 мая в 11 часов ко мне в палатку приходит посыльный канцелярии полка.