— Это почему же?

— Морда-то у тебя, извиняюсь, — надул рыбак щеки. — Таких можно смело в двухкорпусный плуг запрягать. Я серьезно, — добавил рыбак, как видно заметив изумление на лице Федора. — Я не знаю, кто ты и откуда взялся, может, и с мельницы, но похоже, что с неба свалился. Так вот, здесь сейчас ружье не носит только тот, кто вообще ходить не может. Так-то...

Рыбак закинул удочку и так сосредоточенно стал глядеть на поплавок, что Федор понял — больше от него ничего не добьешься. Но спросил на всякий случай:

— Переночевать где-то надо... Не посоветуете?

— Переночевать?.. — переспросил рыбак. Замолчал, вытащил удочку, поправил червяка, снова забросил. И вдруг испуганно:

— Будет тебе сегодня ночлег!..

И, увидев недоумевающее лицо Федора, пояснил;

— Облава...

Добавил от души:

— Дай бог, чтобы все хорошо обошлось...

Теперь и Федор увидел, как на обеих сторонах моста появились патрули. Хотя он и считал, что у него документы надежные, но сердце невольно сжалось — черт его знает как получится.

Но делать нечего, пошел к Экипажской пристани. Командир патруля пехотный поручик и документы смотреть не стал, только кивнул головой. И Федор очутился в труппе уже взятых под стражу людей.

«Ну, так еще жить можно, не один...» — с удовлетворением подумал он.

А потом все стали подниматься наверх, по извилистой лестнице. Когда-то Федор ходил по ней; сразу же после мобилизации водили их, тогда молодых матросов, в баню, находящуюся около самой воды. Даже вспомнил, что тут сто восемьдесят семь ступенек, но проверять не стал — не до того...

Вот и Лазаревские казармы. Всех задержанных провели во двор, и с лязгом захлопнулись позади тяжелые ворота.

Федор уже бывал здесь, во флотском экипаже. Отсюда он был направлен на «Императрицу Марию», а потом и на «Волю». Отсюда отправлялся и отряд в Ростов против Каледина. Но сейчас Федор так устал, что ни думать, ни вспоминать ни о чем не хотелось. Он лег на теплые камни плаца и сразу же заснул. Да ненадолго: начавшийся шум разбудил его — привели еще одну группу людей.

И так продолжалось всю ночь.

А утром на плацу появились какие-то армейские чины, начали сортировку. Как видно, среди них были и контрразведчики, потому что вот одного отвели в сторону, затем другого.

Уж на что казались Федору надежными его документы, но сейчас, после встречи с княжной, ему своей фамилии приходилось опасаться. И он осторожно стал продвигаться к столу, за которым проходила проверка документов, хотелось узнать, что там и как. И неожиданно — даже глазам не поверил — увидел старого знакомого: кондуктора Шоплю, боцмана о дредноута «Воля». Боцман за это время так раздобрел, что, оглядывая скученных людей, шеей не двигал, а поворачивался всем корпусом. И все на нем было такое блестящее — погоны, шевроны на рукавах, медали на груди, словно он ради этого случая специально экипировался,

Вот Шопля неторопливо двинулся по плацу, а за ним, шаг в шаг, двинулась громоздкая фигура, не иначе, как телохранителя, потому что он прямо-таки не спускал с боцмана глаз, Странный вид имел этот человек огромного роста — чуть ли не на голову выше боцмана: торс и плечи геркулесовские, а головка маленькая, лобик закрывают зачесанные на глаза рыжеватые волосы. На лице выделяются только большой треугольный нос да маленький подбородок. Где-то этого человека Федор уже видел, но где, где? Напрягал память и никак не мог вспомнить. В экипаже, на корабле? В отряде Драчука, Мокроусова или Федько? В Донской флотилии, в госпитале или в 41-й армии? Нет, нет и нет, а видел. Причем хорошо помнит, что встреча-с этим человеком у него тогда вызывала чувство какого-то страха и гадливости.

Эти же чувства возникли у него и сейчас, Но на ленточке сдвинутой на затылок бескозырки этого человека он прочитал надпись: «Ген. Алексеев» — так назвали белые линкор «Воля», бывший «Император Александр III», тот линкор, на который нужно попасть

Федору.

«Эх, была не была!» — решил он и, сразу вспомнив имя и отчество Шопли, окликнул:

— Федот Гаврилович! Господин боцман!

Шопля остановился, нахмурился, вглядываясь, кто же это такой осмелился его потревожить, а у его телохранителя глазки стали совсем как щелочки, и у Федора, пробиравшегося к ним, создалось такое ощущение, словно зрачки-точечки этого человека прокалывают его насквозь.

Подошел ближе Федор, не обращая внимания ни на хмурый вид Шопли, ни на свирепый взгляд его телохранителя, весело поприветствовал.

— Здравствуйте, господин боцман! Не узнаете?

— Щось знакомая рожа, — хрипло процедил Шопля, расправляя согнутым указательным пальцем щетинистые усы. И вдруг ткнул этим пальцем в грудь Федора: — Вспомнил! Комендор с нашего линкора?

— Так точно, первый номер кормовой башни матрос первой статьи Бакай.

— Наш? — наклонился к уху боцмана телохранитель.

— А черт его знает! Тогда болтался, как дерьмо в проруби, то к нам, то к большевикам. А я думал, ты там, у краснопузых.

— Что мне у них делать? Ребер у меня много, а вот потерял четыре, — Федор поднял рубашку, показал шрам на животе и груди, — и то жалко. А ведь голова-то одна. Что я ее буду подставлять?

— Ишь ты, не дурак!.. Где же это тебя так?

— В Ростове.

— Вот я же говорю, что тебя к краснопузым тянет, пошел же тогда!

— Так, господин боцман, разве я один! Все тогда шли, и даже вы, помню, собирались, да только вас не пустили, потому что какой же корабль без боцмана?

Фраза, сказанная Федором просто так, только потому, что нужно же было что-то говорить, неожиданно достигла цели: боцман Шопля считал себя незаменимым человеком на корабле, если не более нужным, чем командир, то в крайнем случае вторым, и ему просто польстило, что такое же мнение и у бывшего комендора.

— Гм! — самодовольно крякнул он и снова расправил пальцем усы. — А где же ты все это время околачивался?

— Нашел теплое местечко в немецкой колонии — мотористом на паровой мельнице.

— Та-ак, а чего же здесь очутился?

— Мельница недавно сгорела, ну и куда было податься? Ведь не только в песнях для моряка Севастополь — дом родной. Добрался, да вот попал... Вижу, хоть и белобилетчик я, да отсюда путь один: ружье за плечи — и шагом марш. А увидел вас и думаю — все же на корабль-то мне сподручнее было бы... Может, возьмете, ведь это от вас зависит. — На этот раз Федор польстил боцману уже сознательно.

— Хм!.. С одной стороны, конечно, настоящие моряки нам нужны. Потому с разных гимназистов какой прок. Ты ему говоришь — направо, а он на берег смотрит. С другой стороны...

— Документы у меня в полном порядке! — поспешил заверить Федор.

— Ну то-то же! А то сам понимаешь, проверить у нас там есть кому!..

— Конечно! — согласился Бакай.

— И чуть чего, на кормовой срез, и... Это он умеет! — кивнул Шопля на своего телохранителя.

Тот растянул губы в улыбке.

— Понимаю! — кивнул головой Федор.

— Понимать мало — учитывать надо!

— Учитываю!

— Ну, смотри! Ведь если я тебя беру, то, значит, я за тебя в ответе...

У Павловского мыска мотался на мелкой волне катер с дредноута — широкобортный развалистый баркас с высокой медной трубой, за что и прозван «самоваром». Катер все тот же и не тот: в былое время в трубу хоть глядись, каждая медяшка — словно осколок солнца. А сейчас медные части не надраены, борта в ржавых потеках, да и весь катер словно потускнел.

Какие-то юнцы, и на матросов совсем не похожие, неумело козырнули боцману, один начал шуровать в топке. Повалил дым, зашипел пар, и катер тронулся.

— Ты в какой сейчас партии? — спросил Шопля негромко, так, чтобы не услышал его телохранитель.

— Ни в какой. После выздоровления сразу же на мельницу пошел, а там нас всего двое работало, третий — хозяин, какая уж тут партия. Да и не тянет меня ни к кому.