Очевидно, он полагал, что работу на молочной ферме, которую каждый божий день приходится начинать в три часа утра, а заканчивать не раньше одиннадцати вечера, следует считать куда более легкой долей. Но я-то знаю, легкой доли у фермеров не бывает!

До Нового года оставалось несколько минут. Мы с Ян танцевали под оркестр, игравший чудесные мелодии Гленна Миллера. «Батлер Котильон Клаб» приглашал оркестр два-три раза в год, и Ян, едва узнав о том, что скоро будут танцы, начинала дрожать от нетерпения. Она страстно любила танцевать, унаследовав таланты своих родителей, которых друзья в шутку прозвали Джинджер и Фред; как-то раз, чтобы попасть на танцы, они не поленились проехать 250 километров.

А вот я никогда не был заядлым танцором. Мои родители питали предубеждение против подобных развлечений, вероятно, полагая, что на танцевальных вечерах подают слишком много спиртного. После душеспасительных бесед, на которые была щедра матушка, в моем юном воображении неизменно возникали самые греховные картины, я представлял себе, как молодые парни, крадучись, выходят из автомобилей и прикладываются к бутылкам, спрятанным в бумажные пакеты. Все проповеди, прослушанные мной в юные годы, клеймили танцы, пастор считал, что они неизбежно приводят к греху. В двенадцать лет я не особенно задумывался о справедливости этого утверждения, но твердо верил: пастор знает, что говорит, поскольку разбирается в таких вещах лучше любого другого. Обычно, предавая анафеме греховные развлечения, он обрушивался заодно на карточные игры, курение и воскресный бейсбол.

Но теперь мы с Ян выполняли обязанности сопредседателей клуба, и работы у нас было хоть отбавляй — мы заказывали оркестр, подбирали подходящее помещение для вечеринки, добывали и расставляли столы и стулья. После окончания праздника требовалось вынести мебель, организовать уборку зала, а если кому-то из гостей случалось перебрать лишнего, на нас лежала обязанность доставить его домой в целости и сохранности.

В тот вечер мы веселились в компании друзей, как вдруг из толпы у парадного входа донесся знакомый голос, окликнувший меня по имени.

— О, нет! — воскликнул я, разворачиваясь спиной к двери. — Только не это! Неужели там, у меня за спиной действительно Карни Сэм Дженкинс?

— Да, это он, — со вздохом подтвердила жена. — Может, тебе лучше спрятаться под пианино?

Но я опоздал. Карни уже высмотрел меня в полутемном зале и, шаркая ногами, направился в нашу сторону. Его наряд — красная клетчатая фланелевая рубашка, брюки цвета хаки, тяжелые башмаки и кепка с рекламой гибридной кукурузы — совершенно не подходил для званого вечера.

— Карни! Как вы сюда попали? — фальшиво удивился я. — Вот уж не думал, что вы любитель танцев! Вы с супругой?

— Добрый вечер, док. Как поживаете, миссис? Нет, но она просила передать вам привет, — ответил он, приподнимая кепи в знак уважения к моей жене.

— Док, вы знаете старую кобылу моего сына Вернера Фреда, мы зовем ее Дикси. Ей весь вечер нездоровится. Я сам попробовал ее подлечить, но ничего не вышло. Так, может, вы заскочите поглядеть на нее?

— У нее колики? — спросил я. Мы с Ян вальсировали на месте, и Карни неотступно следовал за нами. Мне совсем не улыбалось просидеть остаток вечера возле захворавшей кобылы, хотя в этом случае я был бы избавлен от необходимости до утра двигаться под музыку. Ян никогда не надоедало танцевать, а у меня через пару часов начинали гудеть ноги.

— Да, действительно, она ложилась и каталась по земле, к тому же ее здорово раздуло. Я промывал ей желудок травяным отваром, давал скипидар, угольное масло и даже пробовал тот фирменный коктейль от колик, что мы с вами как-то смешали у мисс Руби. Конечно, сначала я смазал ей пупок скипидаром, но это не помогло, поэтому почечные колики можно исключить.

Получалось, что Карни исчерпал весь диапазон народных средств, популярных в наших краях.

Ян поджала губы и забарабанила пальцами мне по плечу — верный симптом нарастающего нетерпения. Ей и раньше не очень-то нравилось, что Карни имел обыкновение вызывать меня посреди ночи, перепробовав прежде весь арсенал своих сомнительных снадобий. Хотя Карни слыл доморощенным ветеринаром, Ян была убеждена, что вначале он обязан, сдать государственный экзамен, оплатить лицензию, налоги и страховку, словом, поступить так же, как ее супруг, и лишь после этого браться за лечение. На нас уже стали коситься — пытаясь танцевать втроем, мы своими разговорами заглушали голос певицы, которая как раз добралась до концовки «Вальса Теннесси». Все отлично понимали, в чем дело, только не знали, кто из животных заболел на этот раз.

— Послушайте, давайте отойдем к тому столику в углу, выпьем по стаканчику пунша и решим, что нам делать, — предложил я.

Машина Ян была в ремонте, на танцы мы приехали в моем грузовике. Теперь надо было решать, как она доберется домой и отвезет няню, оставшуюся следить за детьми.

Пока мы с Карни потягивали пунш, Ян встретила знакомых и отошла от столика, оставив нас наедине обсуждать состояние заболевшей кобылы. Как выяснилось, Вернер Фред и его приятель Тутти Тернер приобрели партию сена из люцерны у самой границы штата Миссисипи и привезли его на старом пикапе Карни; мальчики решили сделать Дикси и другим лошадям подарок — одновременно на Новый год и Рождество. Очевидно, Дикси слишком налегла на свежее сено, гораздо более питательное по сравнению со старым, привычным ей кормом, состоящим из овсяницы и бермудской травы, и теперь мучается от тяжелого приступа кишечных колик. А может быть, и от чего-нибудь похуже.

— Мне нужно посмотреть эту лошадь, — сказал я жене. — Ты можешь вернуться домой с Лореном и Джеральдиной, а потом они отвезут домой няню. Друзья не впервые выручали нас в подобной ситуации. Ян не ответила, только поджала губы и отвела глаза, что было для меня красноречивее всяких слов.

По дороге к Карни Сэму я размышлял, сколько раз из-за неотложных случаев нам с Ян приходилось отказываться от вечеринок, школьных утренников, церковных праздников и прочих развлечений. Она понимала суть моей профессии, тем не менее считала, что мне стоило бы больше просвещать фермеров, убеждать их в необходимости профилактики, в результате чего, по ее мнению, количество ночных вызовов должно было бы изрядно сократиться.

В углу конюшни горела лампочка, поэтому я сразу увидел Вернера Фреда и его Дикси. Паренек заметно нервничал, поджидая, когда отец вернется с врачом.

Кобыла неподвижно лежала на полу. Вернер Фред стоял на коленях возле ее головы, медленно поглаживая шею лошади. Шкуру Дикси покрывала пена, живот вздулся, на голове виднелись ссадины — она поранилась, когда билась от боли. Засохшая глина была сплошь покрыта следами копыт, а в воздухе витали запахи скипидара, лошадиного пота и свежего сена из люцерны.

— Пап, примерно час назад ей наконец полегчало, но теперь она не хочет вставать, — негромко сообщил Вернер Фред.

Осмотрев пациентку, я обнаружил, что ее десны приобрели голубовато-фиолетовый оттенок, уши холодны, как лед, а частота пульса составляет около 120 ударов в минуту. Лошадь находилась в глубоком и необратимом шоке, вызванном, вероятно, разрывом желудка или кишечника. Для нее все было кончено, она, несомненно, не доживет до утра, вот только как я выложу эту новость ее хозяину? Я посмотрел на Карни и молча покачал головой.

Наверное, во время учебы я пропустил мимо ушей информацию, как дипломатичнее сообщить хозяевам животного, что их собака или лошадь не выживет. А тут хозяином кобылы был мальчик, не понимавший, в каком плачевном состоянии его любимица, данное обстоятельство делало мою задачу в стократ тяжелее.

Вернер Фред не догадывался, что кажущееся улучшение и обманчивое спокойствие лошади объясняются тяжелым шоком. А его отец как раз понимал это и специально приехал за мной, чтобы переложить на меня тягостную обязанность.

— Карни, не принесете ли ведро теплой воды из дома? — попросил я. Честно говоря, вода была не нужна, мне просто хотелось удалить его из конюшни и пока отца нет, как-нибудь сказать мальчику, что его лошадь умирает.