— Да, — пробормотал Цван.

Он это хорошо помнил. Детьми они ходили туда ловить пиявок. Они опускались в воду, и прожорливые паразиты сразу набрасывались на них и начинали сосать кровь. Тогда ребята выскакивали на берег, отрывали пиявок от тела и бросали их в банку. Бабушка потом относила их аптекарю и продавала по скольку-то за сотню.

— По два чентезимо[3], — вслух промолвил Джузеппе, как будто следил за ходом мыслей брата.

— Веселая жизнь… — с горечью сказал Цван.

— …От начала до конца… — усмехнулся Джузеппе.

В эту минуту из камышей с шумом взлетели птицы. Лягушка, сидевшая на стволе тополя, прыгнула в воду.

— Плывут, — шепнул Джузеппе, и глаза у него сверкнули.

Цван сдвинул шапку на затылок й слегка приподнял ствол ружья. С минуту у него бешено колотилось сердце; потом мало-помалу, в то время как плеск воды слышался все ближе и ближе, на него снизошло глубокое спокойствие. Вот они! Барок было три. На первой плыли только карабинеры, на двух других мужчины в штатском и женщины, но в сопровождений военных.

— Смотри-ка, и женщины, — выдохнул Цван. — Вот шлюхи!

Первая барка остановилась. Сидевшие в ней заметили поваленный ствол тополя, и было отчетливо слышно, как они переговаривались.

— Раньше его не было…

— Может, мы не обратили внимания.

— Нет, не было.

— Ну и что? Не было, так есть. Вперед.

Барка поплыла дальше.

— Смотри, смотри, кто шестом орудует…

— Кто это?

— Лоренцо, водовоз. Он самый, сволочь. Я слышал, как он других подзадоривал, а про меня говорил, что я вроде штрейкбрехера… Сейчас я ему покажу, какой я штрейкбрехер…

— Целься в голову, — посоветовал Джузеппе. — Может статься, они испугаются и удерут при первом выстреле. Они ведь не знают, сколько нас здесь.

Перед стволом дерева барка остановилась.

Цван слегка приподнял двустволку и нажал на спусковой крючок.

Человек, который отталкивался шестом, завопил, поднес руки к лицу, потом опрокинулся назад и, перевалившись через низкий борт барки, упал в воду.

Высоко взлетели брызги, сверкая на солнце.

Но Цван опять прицеливался. Второй заряд дроби попал в зад тому, который приказал плыть дальше. Раздался новый вопль…

Джузеппе беззвучно смеялся. Цван поднял голову посмотреть на свою работу. Две другие барки уже поворачивали назад. Слышался нестройный гул голосов и женский плач.

Между тем что-то просвистело над головою Цвана, и у него, как от подзатыльника, слетела шапка.

— А, чтоб тебе! — выругался старик, подхватывая ее и показывая Джузеппе. — Продырявили…

— Ложись! — крикнул Джузеппе. Но слишком поздно.

В ту самую минуту, когда у Цвана слетела продырявленная шапка и он от неожиданности поднял голову, с барки прогремел винтовочный выстрел.

Джузеппе уже прицеливался, когда услышал, как скошенный пулей Цван упал рядом с ним.

Он не повернулся к нему. Упершись локтем в землю, старик наводил двустволку на новую цель; он видел, кто выстрелил в Цвана.

Что-то горячее омочило ему локоть.

«Кровь, — подумал он, — кровь Мори», и выстрелил.

И тут же что-то взорвалось у него в голове и вспыхнуло, подобно фейерверку, цветными огнями.

«Ну, ребята, — была его последняя мысль, — слово за вами…».

К рассвету долина была занята батраками.

На дамбах женщины разжигали маленькие костры, чтобы подогреть похлебку, принесенную из дому. Всюду чувствовалось приподнятое, веселое настроение… Народу сошлось столько, что от этого у всех возникало ощущение какой-то огромной силы, и каждый мог ему только радоваться.

Уже была намечена зона, подлежащая осушению, но работу батраки соглашались начать лишь на определенных условиях.

А пока что на рисовых плантациях не оставалось ни души, на полях — ни души, со скотиною — ни души. Даже в немногих домах, рассеянных в долине, двери и окна были закрыты, а все жители на дамбах.

Время от времени людям приходилось расступаться, чтобы дать дорогу велосипедистам, мчавшимся по верху дамбы. Велосипедов было немного, и почти все они находились в распоряжении связных, непрерывно сновавших взад и вперед.

Когда Сперанца вернулась и передала забастовщикам, что сказал Джузеппе, двое мужчин тут же отделились от остальных и направились в противоположные стороны.

Сперанце пришлось переходить от одной кучки людей к другой, повторяя свой рассказ, пока у нее не пересохло в горле.

Она устала, и владевшее ею прежде одушевление стало падать.

Наконец ей удалось отойти в сторону и спрятаться в зарослях акаций, растянувшись на траве.

Здесь был не так слышен шум голосов, зато где-то рядом громко куковала кукушка, и Сперанцу вдруг охватила глубокая грусть.

Она попыталась преодолеть ее, но безуспешно. Быть может, речи деда, полные пессимизма, запали ей в душу… Быть может, суждено было случиться чему-то печальному…

В эту минуту послышались отдаленные выстрелы.

— Те, кто сидел или лежал, вскочили на ноги.

— Это там!

— Нет… с той стороны…

В долине трудно определить, откуда доносится звук…

Безмятежное спокойствие, царившее несколько минут назад, исчезло без следа, сметенное этим далеким эхом. Теперь все напряженно смотрели в сторону болота.

Сперанца не двинулась с места. Уткнувшись лицом в землю, она плакала. Снова донеслись отзвуки выстрелов…

Но те двое, которые сразу куда-то ушли, когда услышали от Сперанцы, что сказал Джузеппе, уже вернулись, и тут же были высланы дозоры, чтобы обследовать болото.

Сперанца в своем тенистом убежище слышала, как суетятся люди, и думала, не переставая плакать: «Все равно ничего не выйдет… ничего не выйдет». Она и сама не знала, что она имеет в виду… До сих пор она рассуждала, как взрослая, а верила, как ребенок. Теперь, одна среди незнакомых людей, она была ни взрослой, ни ребенком и чувствовала безмерную усталость.

Выстрелов больше не было слышно, и на дамбах снова водворилось спокойствие.

— Охотники… Я же вам говорил!..

— Может, и так, но после всех этих разговоров насчет карабинеров как не забеспокоиться, когда слышишь выстрелы как раз в той стороне…

— Хоть бы эти карабинеры сами друг друга перестреляли!

— Так или иначе, а оно и кстати. Теперь с этого края все болото обложено. Если и сунутся оттуда, все равно не пройдут…

— А это точно, что кругом наши стоят?

— Разве вы не слышали? Одна партия пошла туда, вниз, а две привел молодой Мори с той стороны. Теперь, должно, все проходы закрыты.

Сперанца подняла голову и прислушалась. Значит, Роберто разыскал Таго, и Таго двинулся сюда. У нее сразу стало спокойнее на душе и грусть рассеялась.

Она вытерла слезы и высморкалась. Потом опять растянулась на траве и на этот раз заснула.

Проснулась она вся в муравьях, когда солнце стояло уже высоко и било ей прямо в лицо. Но разбудили ее не муравьи и не солнце.

С дамбы доносились крики и шум суматохи.

— Обоих…

— Да как же это случилось?

— Кто его знает?.. Оба лежат там ничком друг возле друга, и кровь льется в воду…

— Говорят, похоже, что они тоже стреляли… Да теперь разве узнаешь, как было дело!

Ошеломленная Сперанца вскочила на ноги, стараясь понять, что произошло, потом бросилась к людям, толпившимся на дамбе, и спросила:

— Кого убили?

Все молча смотрели на нее. Сперанца переводила взгляд с одного на другого.

— Почему вы молчите? Кого убили? — закричала она.

Отвечать не понадобилось: в эту минуту поодаль от них какая-то женщина закричала людям, подходившим с поля:

— Бегите скорее! Убили стариков Мори!

Сперанца широко раскрыла глаза и зашаталась. Какая-то женщина успела ее поддержать, подбежали другие и сгрудились вокруг. Повсюду на дамбах женщины заголосили по убитым.

Сперанца, попрежнему не двигаясь с места, стояла в кругу женщин и смотрела перед собой невидящим взглядом с таким ощущением, будто ей все это снится.