Девочка лежала в корзине и плакала, но, увидев козу, сразу начала сучить ножками и радостно размахивать ручонками. Коза подошла к корзине, заблеяла и остановилась. Тогда Минга принесла скамеечку, села на нее и приподняла девочку так, чтобы она могла достать до вымени козы, которая не двигалась с места. Девочка, запрокинув голову, блаженно сосала.

В первое время козу доили и ребенка поили из рожка; но рожок скоро разбился, и тогда они упростили дело.

Сперанца быстро росла и крепла. Она была пряменькая и уже сидела, хотя ей было всего несколько месяцев. Волосы у нее были темные, а кожа смуглая, как у деда, у прадеда, словом, у всех ее предков, которые недаром носили фамилию Мори[1]. От матери она унаследовала темно-голубые, как море, глаза.

Цван ждал перед входом. Пойдут они или нет?

Уже рассвело, а дорога до рынка была дальняя.

Еще накануне вечером Минга все приготовила. Для нее, привыкшей к постоянному безденежью, идти на рынок — значило нести туда яйца, кур, лечебные травы, диких уток, чтобы получить в обмен хлопковую пряжу, иголки, нитки, а иногда и материю. Материю она брала всегда одну и ту же: бумазею для Цвана и грубое, небеленое полотно для себя.

Цван глядел, как жена укладывает свои припасы в кошелку.

— Уж не хочешь ли ты нести туда все это добро?

Минга посмотрела на него с состраданием. Как будто в первый раз она собирается на рынок!

— Ты забыла, что теперь у нас деньги!

Сегодня Цван чувствовал себя важной персоной и думал, что на рынке он будет выбирать и распоряжаться: «Это отложите для меня… Это я беру: раз хорошая вещь, на цену я не гляжу…»

Он еще не знал, что купит, но в первый раз в жизни чувствовал лихорадочное нетерпение ребенка, которого обещали повести в магазин игрушек и там предоставить ему полную свободу выбора.

Маленькая была готова. На ней было немного вылинявшее красное платьице, которое Минга с грехом пополам выкроила из старого, изношенного платья покойной Розы. Башмаков у нее не было: к чему ей башмаки, раз она еще не ходит?

Ее закутали в шаль — и в путь.

Они шли по илистой дамбе; впереди — Цван с девочкой на плечах, позади — Минга с двумя кошелками.

По дороге к рынку из сумки выскочил один петушок. Старики попытались его поймать, поспорили, повздыхали, но потом решили, что петушок сам вернется домой, и двинулись дальше, чтобы не терять времени. Шли они до селения почти два часа.

Базар еще не начинался.

— Сходим, что ли, на почту. Посмотрим, нет ли письма от Берто?

Но почта была закрыта.

— Зайдем к доктору показать ему девочку?

Служанка открыла дверь и спросила, что им нужно.

— Да вы знаете, сколько сейчас времени? Когда же вы вышли из дому?

Нет, они не знали, потому что у них не было часов. — Впрочем, сегодня мы могли бы купить их, — сказал Цван.

— А зачем? Кто по ним понимает? — шепнула ему Минга.

В ожидании доктора они расположились на кухне.

Сперанца глядела на блестящую медную посуду, развешенную на стенах, и гукала: — Ух! Ух!

— Знаешь что? — шепнул Цван. — Купим-ка мы такую посуду для нашей кухни.

Они подождали еще, но доктор не спускался. Он, понятно, не мог знать, что они его ждут внизу…

Наконец, они решили идти, чтобы не терять времени.

Цван взял одну из кошелок, достал оттуда второго петушка и, протянув его служанке, сказал:

— Это для доктора. Все равно мы их продаем только парами.

Рынок начал оживляться.

Старики медленно шли меж рядов, глядя на прилавки.

Здесь было множество вещей, на которые они никогда раньше не обращали внимания как на недоступные для них. Но теперь они присматривались ко всему.

Минга разглядывала ткани, башмаки, фуфайки, кастрюли, фаянсовую посуду, стаканы.

Цван смотрел на резиновые сапоги, веревки, инструмент…

Они дошли до скотного рынка и огляделись вокруг.

Тут не было ничего, что их могло интересовать. Скотины у них хватало: куры, поросенок, коза. Куда им больше!

Вдруг они увидели осла. Одного из тех маленьких, точно игрушечных, осликов, которые неизвестно на что годятся, до того они хилы.

Сперанца следила за ним глазами.

Воспоминание о давней детской мечте внезапно пробудилось у Цвана, и его вдруг охватило страстное желание иметь этого ослика.

— Минга, мы его берем.

— С ума сошел! Он и стоит дорого, и проку от него никакого.

— Минга, я его беру.

Цван подошел к продавцу, приценился, поторговался.

Но когда он обернулся к Минге, у которой были деньги, она уже исчезла.

Цван бросился искать ее, расталкивая людей.

Он нагнал ее, когда она пыталась спрятаться за каким-то ларьком.

— Дай сюда деньги!

Что-то во взгляде Цвана сказало Минге, что сейчас ему нельзя перечить.

— Я искала, куда бы зайти, чтобы достать… — проговорила она себе в оправдание.

Они вошли в ближайшие ворота, и тут началось…

Деньги были крепко зашиты в мешочек, а мешочек пришит к фуфайке. Фуфайка была самой нижней одеждой, и в нее было всего труднее добраться. Если эта операция могла оказаться достаточно сложной и для человека с нормальной фигурой, то для Минги она превращалась в своего рода акробатический номер.

Цван не находил себе места. Что если тем временем у него перехватят ослика?

— Экая ты, старуха! К дикарям, что ли, собиралась?

Наконец он получил деньги и смог сделать покупку.

Но Сперанца начала плакать, захотела есть.

Цван и Минга посоветовались, как быть. Делать было нечего, оставалось только вернуться. Один знакомый, встретивший их, пригласил их к себе, предложив подогреть скляночку молока для девочки…

— Нет, нет… она его пьет на свой манер… — пробормотал Цван.

Старики заспешили домой с непроданными яйцами и второй парой цыплят в кошелках. Они устали, и Минга думала о том, что не купила ни иголок, ни пуговиц, да и о нитках забыла…

Цван глядел на осла и посвистывал.

Едва войдя в дом, Минга позвала козу и накормила девочку. Потом положила ее в корзину и вышла посмотреть на осла.

— Что ты с ним будешь делать, Цван?

— Как что я буду с ним делать? Вот это да! Она спрашивает, что я буду делать с ослом! Да ты что, с луны свалилась?

— Но он же маленький, Цван! Видишь? Он с меня ростом…

— Нет, выше.

— Нет, тютелька в тютельку.

Минга подошла к ослу и стала с ним рядом.

— Видишь?

— Неправда, он на целое ухо выше.

Минга не стала спорить. Так или иначе, добрую часть денег они потратили и не купили ничего из того, что было нужно иметь в хозяйстве… У них стало меньше петушком, а может, и двумя: того, который вырвался, пока не было видно; три яйца разбились, а вдобавок ко всему, теперь нужно было кормить еще и осла.

На что годился такой маленький ослик? Что он мог везти? И разве у них была повозка? Да у них и нечего было возить на осле!

Минга готова была плакать с досады.

Цван, посвистывая, ходил по двору вокруг осла, как вокруг памятника. Потом вбежал в дом, схватил девочку, и тотчас же за окном послышался его веселый голос:

— Оп-ля! Оп-ля!

Сперанца сидела верхом на осле и смеялась, широко раскрыв беззубый ротик и пуская слюни.

— Видела, на что он годится? Господа своим детям покупают скотину из тряпья: собак, лошадей, ослов… А старый Мери своей внучке покупает настоящего осла!

Минга посмотрела на старика, на девочку, на осла. Она обняла всех троих долгим любящим взглядом и вошла в кухню. Она начинала думать, что, в сущности, может быть, они хорошо сделали, что купили осла.

Весна сияла в долине.

В гнездах водяных птиц, плавающих среди кувшинок и приставших к камышам, уже трепетала жизнь под покрывавшим их пухом, и берега болота смеялись желтой, красной, зеленой красками.

В долине весну возвещает кукушка.

Это самый характерный голос равнины. Он слышится отовсюду, этот короткий вопрошающий крик без ответа, проносится над тобой, улетает… Невольно повертываешься то в одну, то в другую сторону, чтобы понять, откуда он раздается, куда он уносится… И так со всеми звуками долины. Они разливаются слабыми, ленивыми волнами, не спеша, как бы по инерции, катятся в вышине и все дальше и дальше плывут в безграничном просторе.